№7, 1973/История литературы

Трагическая гармония Федерико Гарсиа Лорки

Стихотворение Федерико Гарсиа Лорки «Романс об испанской жандармерии» давно уже стало хрестоматийным. Исследователи единодушно относят его к числу наиболее совершенных созданий Гарсиа Лорки. Но и самого неискушенного читателя оно покоряет своим драматизмом, лирической силой, щедрой образностью и гражданственностью, превратившими «Романс об испанской жандармерии» в одну из вершин революционной поэзии XX века.

И все же «Романс об испанской жандармерии» несравненно богаче того представления о нем, которое складывается у подавляющего большинства читателей, в особенности иноязычных, незнакомых с историческими и бытовыми реалиями Андалузии, с народной символикой, играющей здесь громадную роль. Многое, слишком многое остается непонятым или попросту незамеченным, если воспринимать это стихотворение лишь как один из романсов, составляющих сборник «Цыганский романсеро», – а именно так его обычно воспринимают, – если не сознавать, что в нем – подводится своего рода итог развитию тем, проходящих через всю книгу.

Расширить и углубить представление читателя об этом романсе – вот цель предлагаемого разбора. Подобных разборов не чурался и сам поэт. В марте 1936 года в Сан-Себастьяне он целый вечер читал фрагменты из «Цыганского романсеро», попутно разъясняя слушателям замысел отдельных романсов и книги в целом. К сожалению, как раз «Романс об испанской жандармерии» не был тогда прочитан, во всяком случае, газетные отчеты не упоминают о нем. Зато в письмах Гарсиа Лорки встречаются автосвидетельства о том, как создавался этот романс, – драгоценные признания, которые не только позволяют заглянуть в творческую мастерскую поэта, но и помогают постичь суть его замысла.

Разбирать стихи, известные читателю лишь в переводе, – дело рискованное. При всех стеснениях и неудобствах оно, однако, имеет и свою хорошую сторону. Опубликовано уже четыре перевода «Романса об испанской жандармерии» на русский язык1, а ведь каждый поэтический перевод – это, в частности, и опыт истолкования, опыт, где поучительны и победы и поражения. Поэтому, пользуясь переводом А. Гелескула, – на мой взгляд, лучшим из четырех, – я буду в отдельных случаях обращаться и к переводам, выполненным другими авторами.

* * *

При первом знакомстве с «Цыганским романсеро» он кажется просто сборником или сводом романсов, тематически связанных между собой, обладающих стилистическим единством и отвечающих формальным требованиям традиционного жанра. Композиционное единство книги – по крайней мере основного ее корпуса2 – обнаруживается далеко не сразу. Быть может, именно потому сам автор в письмах и выступлениях так настойчиво подчеркивал органическую целостность своего романсеро, называя его не только «книгой», но и «поэмой» и даже «песнью об Андалузии».

Вызревавший на протяжении нескольких лет (1923 – 1926), «Цыганский романсеро» был связан целой системой кровеносных сосудов с другими произведениями, над которыми тогда же работал поэт, – со стихами, вошедшими в книги «Канте хондо» и «Песни», с пьесами «Марьяна Пинеда» и «Чудесная башмачница». Как раз в эти годы, обратившись к сокровищам андалузского фольклора, Лорка окончательно находит себя, открывает свой поэтический мир, который, как сказал А. Гелескул, «логически завершен и подчинен таким же строгим внутренним законам, как законы природы; это свободная и причудливая логика сказки» 3.

Средоточием этого мира и призван был стать задуманный Лоркой цикл «романсов с лагунами, романсов с горами, романсов со звездами», о котором писал он весной 1923 года Мельчору Фернандесу Альмагро. Какое значение придавал поэт возникшему замыслу, видно из последующих слов: «Этим летом, если поможет мне бог со своими голубками, я создам народное и поистине андалузское творение» 4.

Ставя перед собой такую задачу, Лорка отнюдь не случайно выбрал именно форму романса. Многие его современники, стремившиеся возвратить испанской поэзии народный характер, возлагали особые надежды на этот лиро-эпический жанр, который сыграл исключительную роль в судьбах отечественной литературы. «В наши дни традиция романсов переживает упадок, так как они бытуют только среди сельского населения, но разве не сможет она вновь возродиться в культурной среде?» – заявлял знаменитый филолог Рамон Менендес Пидаль, которому Лорка в 1920 году помогал записывать народные романсы в Гранаде (кстати, один из записанных тогда – «Фамарь и Амнон» – был впоследствии использован для «Цыганского романсеро»). Попытку возрождения романса предприняли старшие мастера – Хуан Рамон Хименес и Антонио Мачадо.

Мысль о романсе, как скажет Лорка незадолго до смерти, волновала его еще с 1919 года. «Традиционный романс представлял собою повествование. Я же хотел сплавить повествовательный романс с лирическим» 5. Здесь обозначено лишь общее направление поисков, занявших несколько лет. Опытом этих поисков продиктовано более конкретное решение, образно сформулированное в том же письме, где поэт впервые сообщает о замысле собственного романсеро: «Я хочу.., чтобы идеальные герои анонимных романсов заблудились в моих лирических перелесках» 6. Итак: не «вообще» сплавить эпическое начало с лирическим, но погрузить традиционное повествование в свою лирическую стихию (а то и растворить его в этой стихии, что произойдет, например, в «Сомнамбулическом романсе»).

И раньше в стихах Лорки удивительным образом совмещалась чисто фольклорная анонимность («всеобщность») выражения и неповторимость поэтического видения – «единственное, в чем Лорка утверждает свое «я» (А. Гелескул). Но те стихи были преимущественно лирическими. Теперь же неповторимость индивидуального видения утверждается в таком жанре, которому она, казалось бы, противопоказана, и определяет собою не только атмосферу романса, но и сюжет, действие, диалог.

Интересно, что в первом сообщении о задуманном поэтическом цикле и его предполагаемых персонажах цыган еще нет и в помине. «Цыганскими» эти стихотворения стали, по-видимому, лишь в процессе работы, двигавшейся поначалу быстро, – уже в июле 1923 года Лорка пишет Фернандесу Альмагро: «…Заканчиваю серию цыганских романсов; они вполне в моем вкусе» 7. Однако затем в его переписке надолго – на два года без малого – перестают встречаться какие-либо упоминания о романсах. И только весной 1925 года поэт сообщит все тому же другу: «Я немало работал над новыми и оригинальными стихотворениями, относящимися к однажды уже законченному «Цыганскому романсеро» 8.

Попробуем разобраться, почему книга об Андалузии стала «Цыганским романсеро». «Цыганская тема» по-настоящему вошла в творчество Лорки с началом работы над «Канте хондо», где цыгане выступают прежде всего как народные певцы, хранители традиций великого андалузского искусства. Важно, однако, помнить, чем было для Лорки канте хондо – «глубинное пение», в котором он слышал голос самой Андалузии. В книге «Канте хондо» песня неотделима от породившей ее земли, от живущих на этой земле людей с их естественностью и вольнолюбием, с их сосредоточенной и неукротимой страстностью, с их могучим воображением и трагической обреченностью. В «Романсеро» цыгане уже не будут певцами. Но они останутся здесь носителями духа песни, олицетворением музыкального народного начала.

Тем, кто рассматривал его книгу как «романсеро о цыганах», Лорка с горячностью возражал, доходя до парадоксально звучащего утверждения, что «Цыганский романсеро» не является цыганским» 9. «Это – поэма об Андалузии, а цыганской я называю ее потому, что «цыганское» – значит самое благородное и представительное в Андалузии» 10. Воспользовавшись выражением, употребленным Лоркой по другому поводу, можно было бы сказать, что цыгане – та духовная ось, вокруг которой вращается поэтический мир его романсеро.

Красочный и волшебный, этот мир отнюдь не идилличен. За всеми населяющими его персонажами – цыганами и «цыганскими святыми», контрабандистами и карабинерами, старухами и детьми – стоит, как говорил сам Лорка, единственный главный герой: Скорбь. Здесь властвуют страсти, льется кровь, тоскуют и погибают люди. И все-таки даже смерть здесь не противоестественна – покуда это цыганская смерть. Трагическую гармонию «Цыганского романсеро» нарушает не смерть, а вторжение «антимузыкального» начала, бесконечно враждебного природному и человеческому естеству. Воплощением этого начала постепенно становятся жандармы.

Говоря «постепенно становятся», я подразумеваю не только книгу в ее окончательном виде, но и ее творческую историю. Жандармы, знакомые автору с детства не хуже цыган, присутствовали и в первом варианте «Цыганского романсеро» – например, в «Сомнамбулическом романсе», который, по свидетельству Рафаэля Альберти, создан не позднее осени 1924 года. Изначально чуждые и враждебные цыганам (в конце «Сомнамбулического романса» пьяные жандармы ломятся в двери цыганского дома), они до поры до времени самим фактом своего существования еще не отрицали поэтический мир романсеро, подчас даже выглядели его частицей.

Но на каком-то этапе работы «тема жандармов» из побочной начала превращаться в самостоятельную, а ее противоречие с «цыганской темой» стало выдвигаться на первый план. По-видимому, именно с этим связано изменение первоначального замысла, заставившее поэта снова вернуться к уже завершенной книге.

В сентябре 1923 года (напомним, что в это время Лорка заканчивал «серию цыганских романсов») генерал Примо де Ривера произвел государственный переворот. Испания оказалась под властью военно-монархической диктатуры. Живым воплощением ненавистного режима стали в глазах испанцев жандармы. Из уст в уста передавалась крылатая фраза Рамона дель Валье-Инклана: «В Испании у интеллигентов и у цыган – одна судьба: жандармы гоняются и за теми и за другими».

Только в свете этих обстоятельств можно по-настоящему оценить значение одного места в письме, которое Лорка послал из Гранады Хорхе Гильену 2 марта 1926 года: «Сейчас я много работаю. Заканчиваю «Цыганский романсеро». Новые темы и старые наваждения. Жандармерия разъезжает по всей Андалузии» 11.

В окончательном варианте книги «тема жандармов» приобретает самостоятельный характер в одиннадцатом по счету романсе – «Как схватили Антоньито эль Камборьо на севильской дороге». Здесь жандармы впервые не только выступают активными участниками действия, но и фактически направляют его. Здесь впервые возникает их общий «родовой» признак – механическое единообразие. Всё они делают одновременно и неразличимо – даже пьют лимонад все пятеро разом, как по команде. И схваченный ими Антоньо шагает не «среди пяти человек», не «среди пяти жандармов», но «среди пяти треуголок». Треуголки вместо лиц – мы еще увидим, какое развитие получит в дальнейшем этот метонимический прием.

Почему же беспечный удалец Антоньито эль Камборьо даже не пытается оказать сопротивление жандармам? Бросая ему в лицо жестокий упрек, рассказчик заранее отвергает довод о численном превосходстве противника:

Антоньо! И это ты?

Да будь ты цыган на деле,

здесь пять бы ручьев багряных,

стекая с ножа, запели!

 (Перевод А. Гелескула)

Но в том-то и дело, что герои «Цыганского романсеро» могут сражаться с себе подобными, способны бросить вызов богу и дьяволу – и оказываются беспомощными, столкнувшись с безликой, машиноподобной силой.

Наиболее полно воплощена антиномия «цыгане – жандармы» в «Романсе об испанской жандармерии». Лорка начал его еще в 1924 году, а закончил одним из последних. По мере того как претерпевал изменения замысел всей книги, прояснялся и замысел этого романса, завершившего основной корпус «Цыганского романсеро» и занявшего в нем особое, можно сказать, ключевое место.

«Романс об испанской жандармерии» отличается от всех остальных не только своей величиной (сам Лорка шутливо именовал его «длиннейшим») и сравнительной сложностью композиции, но и некоторыми стилистическими особенностями. Если другие романсы тяготеют либо к лиро-эпической, либо к лирико-драматической форме, то здесь равноправно представлены все три качала – эпическое, лирическое, драматическое, – образующие единый сплав. «Рецептом» этого сплава Лорка во многом обязан издавна знакомой ему разновидности народного романса – так называемому «лубочному романсу» (romance de cartelon), лучшее описание которого дал он сам в «Чудесной башмачнице».

Во втором акте этого «жестокого фарса» Башмачник под видом бродячего комедианта возвращается к оставленной им жене. «За спиной у него, – гласят ремарки, – свернутый в трубку лист картона… Башмачник развертывает лист, на котором изображена история слепца##»Историями слепца» или «романсами слепца» (romances de ciego) назывались такие романсы (чаще всего трагического содержания), которые распевали слепые на улицах.

  1. Его переводили В. Парнах (1944), К. Гусев (1946), И. Тынянова (1956) и А. Гелескул (1969).[]
  2. Из восемнадцати стихотворений, составляющих «Цыганский романсеро», три последних объединены подзаголовком «Три исторических романса». В сущности, это приложение, к которому неприменимо многое из того, что будет сказано ниже о пятнадцати романсах, образующих единое целое.[]
  3. А. Гелеcкул, Вступительная статья к кн. Федерико Гарсиа Лорка, Лирика, «Художественная литература», М. 1965, стр. 15.[]
  4. Garcia Lorca, Cartas, postales, poemas y dibujos, Madrid, 1968, p. 49.[]
  5. Federico Garcia Lorca, Obras completas, Madrid, 1968, p. 1805.[]
  6. Garcia Lorca, Cartas…, p. 49.[]
  7. Ibidem, p. 53.[]
  8. Ibidem, p. 69.[]
  9. Federico Garcia Lorca, Obras completas, p. 1700.[]
  10. Ibidem, p. 1805.[]
  11. Federico Garcia Lorca, Obras completas, p. 1597 – 1598.[]

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №7, 1973

Цитировать

Осповат, Л.С. Трагическая гармония Федерико Гарсиа Лорки / Л.С. Осповат // Вопросы литературы. - 1973 - №7. - C. 184-204
Копировать