№8, 1965/Обзоры и рецензии

Точность авторской позиции

Л. М. Яновская, Почему вы пишете смешно? Об И. Ильфе и Е. Петрове, их жизни и их юморе, Изд. АН СССР, М. 1963, 182 стр.

В своем очерке Л. Яновская подробно и популярно, легко оперируя многими впервые вводимыми в научный и читательский обиход фактами, рассказывает о том, «как возник писатель Ильф и Петров», о самых разных вопросах творчества этих писателей, об их «остром ощущении времени», о своеобразном использовании схемы авантюрного романа и, конечно, об Остапе Бендере, часто смущавшем критиков своей несомненной и как бы незаслуженной привлекательностью. Но в том, как приступает автор очерка к собственно анализу этого характера, хорошо видно, что ни одна слишком долгая дурная традиция не проходит бесследно. Вокруг героя нагромождается слишком много оговорок. С осторожностью говорится о том, что Ильф и Петров симпатизируют некоторым его качествам, и тут же поясняется, что качества эти не «блатные», не «профессионально-бандитские», будто непредупрежденный читатель может и правда заподозрить авторов в симпатии к качествам «профессионально-бандитским»…

В «Золотом теленке», пишет Л. Яновская, «интеллектуальные рамки образа» расширились, но при этом, оказывается, образ несколько теряет свое «бытовое правдоподобие». Хорошо это или плохо – терять «бытовое правдоподобие»?.. Уклончивая, неточная позиция исследователя мешает прояснить мысль.

Бендер («одна из типических фигур уходящего капитализма»), вопреки очевидности, воспринят автором работы как персонаж, разоблачающий только самого себя, демонстрирующий только собственную несостоятельность. Он смешон, уверяет нас автор, «смешон в своей вере в отжившую идею… смешен в своих действиях, таких изобретательных внешне и бессмысленных по существу».

Л. Яновская забывает, как часто мы смеемся вовсе не над Бендером, скорее с ним вместе, – хотя бы когда он вывешивает на машине тут же написанный лозунг «Автопробегом – по бездорожью и разгильдяйству». Или тогда, когда он ловко жонглирует быстро усвоенной им газетной фразеологией: «…это похвально, – сказал Остап. – Широкие массы миллиардеров знакомятся с бытом новой, советской деревни». «Дети Поволжья?.. Тяжелое наследье царского режима?» – так беседует он с «голубым воришкой» Альхеном.

Остап Бендер ловко пользуется демагогическими приемами, типичными газетными и ораторскими штампами тех лет, точно рассчитывая их гипнотическое действие на своих слушателей. Наивно было бы видеть и в этом приеме способ обличения самого героя. В этих случаях смешон, конечно, не столько сам Бендер, сколько те «безотказные» штампы, которыми он пользуется. Б. Галанов замечает в своей книге: «Остапу Бендеру авторы не раз передают свои мысли. Халтуру и приспособленчество он казнит с остроумием Ильфа и Петрова». У Л. Яновской эта существенная особенность героя почти не заметна.

«Смешная» проза Ильфа и Петрова рождалась в результате редкого по своей серьезности отношения к слову. В книге Л. Яновской верно сказано: «…Ильф и Петров никогда не воспринимаются как писатели-острословы. Это настоящие художники. А уж те, что они рассказывают, словно само собой оказывается очень смешным». В главе, где поставлены проблемы стиля их прозы, во многом выдержано это внимательное отношение к стилю писателей, замечены «изящество» фразы, «размеренный, сдержанный ритм» повествования. Однако не все здесь, к сожалению, свободно от уже изжитых традиций стилистического анализа. Л. Яновская пространно говорит о «способности» Ильфа и Петрова «превращать метафору в эпитет» (см.: «роса, похожая на капли олова» – «оловянная роса»). А это самый обычный прием, и очень давний. Да и «пикейные жилеты», показавшиеся автору тоже едва ли не стилевым открытием, лежат в русле достаточно старого тропа (ср. «вошла чуйка» у Н. Лейкина), что, конечно, не делает само выражение менее удачным. «Ильф и Петров любили ломать установившиеся связи слов». Опять-таки это многие любили. Автор не дает представления о традиционных словесных приемах выразительности, о некоем фоне, на котором становилась бы заметной специфика манеры Ильфа и Петрова. Поэтому попытки определить особенности их собственной поэтики не удаются.

Гораздо более интересными представляются замечания о «разноплановой фразе» Ильфа и Петрова, об их способности «сближать разные потоки впечатлений», которая в «Одноэтажной Америке»»позволила так рельефно изобразить, скажем, «старинный пароходный мир» в Сан-Франциско «с запахом водорослей и горячего машинного масла, со вкусом соли на губах, с облупившейся эмалью поручней…». Правда, автору не удалось глубоко рассмотреть эту прозу, ее стилевой строй рядом с прозой современников. «Разноплановые» описания Ильфа и Петрова («Под ногами гуляющих трещал гравий. Оркестр с небольшими перерывами исполнял Штрауса, Брамса и Грига. Светлая толпа, лепеча, катилась мимо старого предводителя и возвращалась вспять… Пахло одеколоном и нарзанными газами»), своеобразная организация фразы – все это было очень близко к работе многих писателей тех лет. В романах Ильфа и Петрова этот прозаический строй часто подан всерьез, порою пародируется, но еще ощутима его ценность, нестертость. Позднее, в 1939 году, А. Роскин, один из самых тонких критиков 30-х годов, цитируя рассказ одного автора («С трубы можно было видеть облака и профиль… Запах сырости туч доносился сюда. Тучи пахли погребом»), уже писал, что «в самой этой умелости, в этом стремлении все описывать с обязательной оригинальной выразительностью есть своя банальность, свой шаблон – и притом очень опасный для подлинной поэзии…». То, что в 1939 году становилось шаблоном, на рубеже 20 – 30-х годов было новой, своеобразной, с трудом найденной повествовательной манерой.

В очерке Л. Яновской важен большой историко-литературный материал, знакомящий широкого читателя с новыми биографическими и общественно-литературными фактами. Однако здесь проявился недостаток, характерный для ряда книг о литературе советского времени: их авторы охотно вступают в круг одних и тех же сопоставлений, разделываясь с одним писателем за счет другого. «К тому времени, – пишет, Л. Яновская, – когда Ильф и Петров выступили вместе, одним из самых популярных юмористов был Михаил Зощенко. Он писал примерно так (следуют цитаты. – М. Ч.)… Для Зощенко это была талантливая, несколько ироническая стилизация. Но ему подражали. Многие считали, что именно такой язык характерен для русского юмора. И вот зазвучали интонации Ильфа и Петрова, неожиданные в своей спокойной, изящной простоте…» Все это вряд ли польстило бы Ильфу и Петрову и, несомненно, вредит читателю. Конечно, тон разговора, манера доказательств заметно отличаются от принятого в первой книге об Ильфе и Петрове – А. Вулиса, где можно было, например, узнать, что даже обликом недоучки и халтурщика Никифора Ляписа писатели «тактично намекнули (!) своему коллеге (Зощенко. – М. Ч.) на то, что замкнутость кругозора, заставляющая художника топтаться на месте, губительна для творчества».

Таких безусловно невероятных утверждений не встретить в книге Л. Яновской. Однако от историков советской литературы нужно ожидать сейчас особенной щепетильности и внимания к своему слову. Только это поможет освободить наконец творчество многих писателей от ореола безответственных или заведомо несправедливых оценок.

Вдвойне печально, когда эти оценки хотя бы частично, хотя бы в общем потоке вполне доброжелательных и вдумчивых рассуждений повторяются в научно-популярном очерке, то есть в книге, рассчитанной на так называемого широкого читателя. Жаль, что Л. Яновская обвиняет авторов за то, что «Двенадцать стульев» издавали за рубежом «не только передовые, но и весьма умеренные издатели». Жаль также, что роману безоговорочно приписывается «отсутствие большой идейной напряжённости» (после всех хороших Слов, сказанных Л. Яновской о романе, не совсем ясно, что же имеется здесь в виду). Оказывается к тому же, что это «отсутствие»»советские читатели считали результатом творческой неопытности молодых авторов». Какие именно «советские читатели»? И все ли они были так убеждены в «творческой неопытности авторов»? Наверное, все-таки не все, раз роман сохранял свою популярность именно у читателей, на долгое время потеряв ее у критиков. И теперь этим читателям, наверное, странно читать такие категоричные суждения.

Границы литературоведческого и в то же время научно-популярного очерка иногда кажутся расплывчатыми. Между тем его задачи все же достаточна очевидны. Автор такого очерка должен прежде всего сказать читателю правду о том месте, которое занимает писатель в литературе, – сказать без ненужной уклончивости (читатель не может ее не заметить, и у него возникает недоверие к автору). Это самая главная его задача, пусть даже она будет решена на уровне самых общих утверждений. И конечно, ожидается, что будет очерчен круг четких и вполне научно сформулированных проблем. Решать же их автор может уже с большей или меньшей полнотой, лишь бы оговорена была степень этой полноты и исчерпанности. Только, это и может создать некоторую преемственность в литературной работе. Пока же разные авторы работ об Ильфе и Петрове часто вращаются в кругу одних и тех же фактов, сходных проблем (например, все тот же спор с «Легендой о южнорусской школе» и т, д.) и остаются при этом на одной и той же стадии их разрешения. В книге Л. Яновской привлекает интерес к фактическому материалу, спокойный, не крикливый тон, стремление разобраться в массе предубеждений, накопившихся вокруг творчества писателей. Это выгодно отличает ее от многих предшествующих работ об Ильфе и Петрове. И хотя автору не удалось выдержать до конца этот принцип, очерк в каком-то смысле подводит итог изучению самых общих проблем творчества писателей и ставит исследователей вплотную перед задачами более конкретными.

Цитировать

Чудакова, М.О. Точность авторской позиции / М.О. Чудакова // Вопросы литературы. - 1965 - №8. - C. 203-205
Копировать