Тамара Катаева. Анти-Ахматова

Эпатажное название задает общую установку на развенчивание «ахматовского мифа». Цель — пародийное снижение образа поэта («поэтессы», как вопреки воле самой Ахматовой называет ее Т. Катаева). Однако читатель, привлеченный «громким» названием, обнаружит лишь набор передергиваний, искажений, вольных импровизаций и «домысливаний» мемуаров, дневниковых заметок, писем и высказываний «ахматофилов».

Фактически это продолжение сериала, начатого постановлением 1946 года «О журналах «Звезда» и «Ленинград»»: та же череда обвинений в создании имиджа «монахини» и «аристократки» дополняется иезуитскими замечаниями по поводу внешнего облика, поэтического таланта, жизненных приоритетов Ахматовой. Буквально все «выворачивается наизнанку» и подвергается поношению — от литературоведческих штудий о Пушкине («Все, что ее взволновало, — это влияния и заимствования» — с. 204) до интимных подробностей, касающихся деталей ее туалета, индивидуального стиля и образа жизни. Т. Катаева, покушаясь своими неожиданными выводами на духовное наследие А. Ахматовой, дискредитируя ее творчество, доходит до «пароксизма отрицания», когда говорит о встрече Анны Андреевны с английским дипломатом И. Берлином, которую та наивно считала причиной начала холодной войны: «Сталин же об исторической встрече, скорее всего, не знал, а за что Постановление 1946 года, написанное теми, кем они обычно пишутся, разбиралось с разбираемыми журналами — это касалось журналов. Ну да, Ахматову им не надо было печатать» (с. 32).

За образец построения книги принят роман В. Сорокина «Голубое сало», о чем в предисловии сообщает Виктор Топоров (петербургский критик, известный своим маниакальным пристрастием к диффамации). Деконструкция «ахматовского мифа» доходит до гипертрофированных форм и размеров. Ахматова предстает примеряющей сразу несколько культурно-мифологических масок («леди Анна», «профессорша Гаршина», «Madame le professeur», «дама высокого тона», «монастырка», «пушкинистка», «дантесса», «сестра», «завистница» и, наконец, «мусорная старуха»), причем вместе со своими летописцами — «коллективной Лидией Корнеевной» (Чуковской) и «потаенной розой», «ахматовской вдовой» Анатолием Найманом. Однако Т. Катаева, развенчивая «ахматовский миф», самолично творит из разрозненного хаоса цитаций внешне новый, но содержательно все тот же поэтический миф — «антимиф», миф с противоположным знаком. Так как «постмодернизм размывает бинарные оппозиции»¹, «антимиф» Т. Катаевой является лишь эманацией неприемлемого для нее «ахматовского мифа», демонстрируя неослабевающий интерес к личности великого поэта.

«А впрочем, я предлагаю во всем разобраться читателю» (с. 9), — провозглашает Т. Катаева во «Вступлении». Однако ценитель литературы испытает глубокое разочарование, так и не дождавшись какого-либо внятного объяснения обрушившегося на поэта шквала нападок: » «Кесарево» — это книга «Белая стая»» (с. 35); «Анна Андреевна Ахматова была настоящий мальчиш-плохиш: ленива, лжива, труслива» (с. 116) и т. п.

Не раз Т. Катаева обращается к истории творческих взаимоотношений «леди Анны» с Иосифом Бродским. Составляя «джентльменский набор» тем, якобы разоблачающих Ахматову в глазах общественности, Катаева возлагает груз ответственности за создание мифологизированного образа Ахматовой на плечи ее младшего современника. Задается вопрос: «Чем мог прельститься Бродский?» (с. 17). Ответ: «Загипнотизированный Бродский <…> не только пел по ее нотам, но и сам придумывал сладкие мелодии» (с. 26). Вовсе не обязательно быть эрудированным бродсковедом, чтобы опровергнуть данное высказывание. Необходимо учесть лишь некоторые очевидные факты: среди лучших произведений Бродского выделяются двенадцать стихотворений с посвящениями А. А. Ахматовой, а завершается этот ряд поэтическим обращением, или, скорее, одой — «На столетие Анны Ахматовой» (1989). Блестящим опровержением дилетантского подхода Т. Катаевой служит и высказывание Бродского, приведенное в книге с характерным названием «Ахматова без глянца», составленной П. Фокиным: «В разговорах с ней… > ты быстрее становился христианином — человеком в христианском смысле этого слова, — нежели читая соответствующие тексты или ходя в церковь. Роль поэта в обществе сводится в немалой степени именно к этому»². Собранные в книге отрывки из воспоминаний людей, близко знавших Анну Ахматову, ее собственные дневниковые записи представляют собой образец единой авторской концепции и полностью отвечают задаче воссоздания двойственного, как сама Россия, образа поэта без глянца и ретуши.

Сплошь и рядом возникают непредусмотренные парадоксы. Можно ли говорить об определенной концепции автора, если Т. Катаева противоречит себе дважды: развенчивая традиционный миф, она создает его аналогичное, но слабое подобие, а кроме того, ориентируясь на постмодернистскую эстетику, предполагающую кризис сталинского режима, некоторым образом воскрешает коммунистическую утопию? Сталин предстает в ее книге любящим отцом: «…отец поражен — отцы, как правило, довольно щепетильны относительно нравственности своих дочерей. Романтизация хлеставшего ремнем мужа их, как правило, коробит» (с. 33).

Еще более кощунственно высказывание Т. Катаевой о поэзии А. Ахматовой: «Ее абсолютно не занимал ни один религиозный вопрос. Ни в ее разговорах… > ни в ее стихах — нет ни одной религиозной темы» (с. 180). Данная реплика демонстрирует полнейшее невежество автора книги; остается только дать Т. Катаевой совет обратиться к некоторым сторонам многогранного ахматовского творчества, насыщенного библейской образностью (хотя бы к циклу «Библейские стихи» из книги «Anno Domini» и к поэме «Реквием»), а также ознакомиться с исследованиями В. Жирмунского, К. Чуковского, Д. Лихачева, Н. Струве, А. Павловского, Л. Кихней и О. Фоменко, В. Мусатова, диссертацией М. Руденко ³.

Одиозной выглядит и реплика Т. Катаевой из главы «Александр Блок в новом пальто, или срам № 1»: «В 1965 году она старается вбить в голову людям — хитроумнейшим способом — мысль о влюбленности в нее Блока» (с. 323). Несмотря на обилие зияющих лакун в истории взаимоотношений Ахматовой и Блока в связи с тем, что Блок в конце жизни сжег свои записные книжки № 34-38, А. Ахматова, по словам В. Мусатова, «очень рано и очень решительно начала упорно бороться с этими слухами, внушая в сугубо конфиденциальных беседах самым разным людям, что это недоразумение»⁴. Более того, она специально определила свои «Воспоминания о Блоке» как «отрывок из книги, которая могла бы называться «Как у меня не было романа с Блоком»»⁵.

Один из полемических выпадов Т. Катаевой в адрес А. Ахматовой — «А может ли «великая душа» дышать мелкой злобой?» (с. 8) — вполне подходит для краткой характеристики ее собственного парадоксального метода. Литературовед, надеющийся получить от автора книги хотя бы теоретическое обоснование столь бескомпромиссных взглядов, не найдет в ней ничего, кроме подборки разрозненных цитат (зачастую никак не согласующихся со смыслом, заложенным в мемуарных отрывках), снабженных субъективным комментарием по принципу «тезис — антитезис (его опровержение) — мировоззренческий хаос», привести который к логическому знаменателю предоставляется читателю.

Невольно вспоминается знаменитая фраза главной героини из одноименной экранизации романа «Доктор Живаго» Б. Пастернака: «Если существует «Анти-Дюринг», то, следовательно, когда-то существовал и Дюринг».

К. СЛАБКИХ

1. Лейдерман Н. Л. , Липовецкий М. Н. Современная русская литература. 1950 — 1990-е годы: В 2 тт. Т. 2. 1968 — 1990. М.: Академия, 2006. С. 379.[↩]
2. Ахматова без глянца / Сост. и вступ. ст. П. Фокина. СПб.: Амфора, 2007. С. 257.[↩]
3. См.: Руденко М. С. Художественное осмысление религиозных образов и мотивов в поэзии Анны Ахматовой. Автореф. канд. дис. М.: МГУ, 1996.[↩]
4. Мусатов В. В. «В то время я гостила на земле…» Лирика Анны Ахматовой. М.: Словари. ру, 2007. С. 104.
   [↩]
5. Записные книжки Анны Ахматовой (1958 — 1966) / Сост. и подгот. текста К. Н. Сувориной. Вступ. ст. Э. Г. Герштейн. М., Torino: Giulio Einaudi editore, 1996. С. 670.[↩]