№2, 2012/Век минувший

«…Такое полезное, нужное и в то же время веселое дело…». Устные воспоминания В. Ардова и М. Вольпина о сотрудничестве с сатирическими журналами в 20-е годы ХХ века

Научная библиотека МГУ им. М. В. Ломоносова располагает обширным собранием фонозаписей — бесед с писателями, учеными, художниками, актерами и многими другими интересными людьми. Записывать устные мемуары начал в 60-е годы В. Дувакин (1909-1982), после смерти которого эти записи были переданы в Научную библиотеку МГУ и стали основой фонда нынешнего Отдела устной истории1.

В период с 1967 по 1975 год В. Дувакин записал четыре беседы с В. Ардовым и четыре беседы с М. Вольпином, известными в свое время писателями, создававшими сатирические и юмористические произведения различных жанров (рассказы, обозрения, пьесы, киносценарии, стихи)2. Каждый из них представляет собой яркую индивидуальность, и каждый из них так или иначе пересекался на своем жизненном пути со многими весьма значительными представителями русской культуры. Мемуаристы рассказывают немало драматичных, забавных эпизодов, свидетелями которых были сами или о которых слышали, рисуют портреты В. Маяковского, С. Есенина, А. Ахматовой, М. Цветаевой, О. Мандельштама, В. Давыдова, В. Мейерхольда, Л. Брик, О. Брика, Ю. Олеши и других известных людей, передают целый ряд остроумных сентенций, изрекавшихся по многоразличным поводам… Причем необходимо помнить, что многое из того, о чем поведали Дувакину оба мемуариста, мы не узнаем и не услышим ни от кого более. В журнале «Вопросы литературы» нами уже публиковались устные воспоминания В. Ардова о В. Мейерхольде, С. Есенине и М. Вольпина о В. Маяковском3.

Ардов и Вольпин во время бесед вели свой рассказ по памяти, спустя многие годы после описываемых событий, так что какие-то детали той весьма интересной и разнообразной информации, которую они сообщили Дувакину, видимо, следует детализировать и конкретизировать. Устная форма изложения имеет свою специфику и в других отношениях. Иногда мемуаристы не успевают сформулировать свою мысль с достаточной четкостью, и потому она нуждается в пояснении. К тому же в беседах звучит множество дат, имен и цитат, что также требует комментариев. Тексты каждой из бесед довольно велики, но у обоих авторов можно выделить тематически сходные воспоминания, которые связаны с работой, творческой атмосферой тех лет, встречами с различными людьми в сатирических журналах в 20-е годы прошедшего века.

Среди упоминаемых Вольпиным и Ардовым литераторов, сотрудничавших с сатирическими журналами, — В. Маяковский, Э. Кроткий, А. Бухов, В. Лебедев-Кумач, М. Кольцов и другие.

О Викторе Ефимовиче Ардове (настоящая фамилия Зигберман, 1900-1976) мы рассказывали в связи с его беседой с Дувакиным о Сергее Есенине («Вопросы литературы», 2009, № 3).

Вторым собеседником Дувакина, чьи воспоминания вошли в данную публикацию, был русский поэт и сценарист Михаил Давыдович Вольпин (1902-1988). Вольпин родился в Могилеве в семье служащего. Участвовал в гражданской войне, работал в московских «Окнах РОСТа» (1920-1921), учился во Вхутемасе (1921-1927), публиковался в журналах, напечатал в периодике много сатирических стихотворений; был арестован, в 1933-1937 годах находился в лагерях, после освобождения не имел права жить в столицах и некоторых крупных городах… Вот как А. Найман вспоминал о своей довольно давней встрече с ним у Ахматовой: «Это был Михаил Давыдович Вольпин, драматург, человек острого, немного желчного ума и жалящего языка, в 20-е гг. на поэтических концертах ошикивавший Ахматову из любви к Маяковскому и одним из считанных людей выслушавший от нее «Реквием» в конце 30-х»4.

Вольпин в сотрудничестве с В. Типотом написал обозрение «Вечерний выпуск» (1927) для «Театра сатиры» и буффонаду «Кого сократить?» (1928) для «Синей блузы» (с ней он много сотрудничал). Вместе с композитором К. Листовым сочинил оперетту «Королева ошиблась» (1928). В соавторстве с И. Ильфом, Е. Петровым, В. Массом, В. Ардовым и Н. Эрдманом написал для Московского театра сатиры сценарий обозрения «Перестройка на ходу» (1932), запрещенного цензурой. Для спектакля «Слушали — постановили» (1933), шедшего в Ленинградском мюзик-холле, с Ильфом и Петровым им был создан театральный конферанс.

Постоянным соавтором Вольпина был Н. Эрдман, с которым он познакомился и подружился еще в 1920-х годах в Ленинграде. По их сценариям были сняты полнометражные художественные и мультипликационные фильмы: «Волга-Волга» (1938), (совм. с Г. Александровым), «Старый наездник» (1940, выход на экран — 1959), «Принц и нищий» («Том Кенти», 1943), «Актриса» (1943), «Здравствуй, Москва!» («Алло, Москва», 1946), «Смелые люди» (1950), «Спортивная честь» (1951), «Застава в горах» (1953), «На подмостках сцены» (1956) по водевилю Д. Ленского «Лев Гурыч Синичкин», «Морозко» (1965), «Огонь, вода и… медные трубы» (1968), мультфильмы «Федя Зайцев» (1949), «Остров ошибок» (1955) и другие.

Не менее плодотворно работал Вольпин и один. Он является автором текстов песен к фильмам «Весна» (1947), «Кубанские казаки» (1949). По его сценариям сняты такие известные мультфильмы, как «Сказка о рыбаке и рыбке» (1950), «Царевна-лягушка» (1954), «Заколдованный мальчик» (1956), «История одного преступления» (1962); полнометражные ленты «Царевич Проша» (1974), «Как Иванушка-дурачок за чудом ходил» (1977).

Публикуемые фрагменты двух бесед располагаются в хронологическом порядке.

Михаил Давыдович Вольпин

Вторая беседа — 14 ноября 1967 года

-Прошу Вас, Михаил Давыдович.

— Так, ну и чего же мы сейчас коснемся?

-Ну, вот давайте о встречах в связи с журналами.

— Значит, так — «Красный перец». Ну, что я могу вспомнить из этого периода? Во-первых, нужно вспомнить, что там был редактором Верхотурский — бородатый, пожилой довольно человек, тихий, из виолончелистов харьковских, по-моему, не очень приспособленный к редакторской работе5. Он сменил Бориса Волина, который как раз был редактор очень опытный и человек активный6. И, по-моему, как раз вот когда Верхотурский стал редактором, пришел Маяковский в «Красный перец» и стал приносить очень много стихов7. Часто приносил — по-моему, в каждом номере, это можно проследить по комплектам. Такие политические сатиры. Там были и стихи о кулаках, я помню. Я запомнил просто рифму, по ней можно понять, какое это стихотворение, и, значит, всю серию восстановить: «лацкает» и «кулацкая»8. Вот я запомнил эту рифму. Значит, это вот эта серия стихов.

— Так — месяц, год Вы не помните сами?

— Это, наверно, 1924-й или начало 1925-го — думаю, так. А рассказ я веду вот к чему, что, когда было напечатано уже очень много стихотворений, я помню, как произошел такой маленький редакционный скандал. Значит, Маяковский предъявил счет — по-видимому, за много стихов и по довольно высокой расценке, вышла большая сумма. Верхотурский безумно испугался этой суммы. И я помню, как Маяковский пошел в кабинет к Верхотурскому, там долго рокотал, и слышались какие-то очень робкие выкрики отдельные этого Верхотурского, потом оттуда вышел совершенно багровый Маяковский, сказал что-то очень нелестное о редакторе и все же пошел получать деньги в бухгалтерию, потому что бумажка была у него в руках. А потом вышел Верхотурский и, обращаясь к сотрудникам, сказал, что, «вообще, почему мы его печатаем? Это же невозможно. Он грубый, и столько денег с нас взял». В общем, он очень разочарован, так сказать. Он думал, наверно, что все это бесплатно.

— А вообще Верхотурский к стихам Маяковского — как?

— Я думаю, он во всем этом деле очень мало понимал вообще. Я ведь начал с того, что, по-моему, он был очень такой случайный редактор, навряд ли он потом по этой же линии шел. А человек он был очень приличный и милый, но старой интеллигентско-музыкантской закваски, и Маяковский показался ему чудищем каким-то. Ну, я помню, мы очень много смеялись по этому поводу9.

И вообще, Маяковский в бухгалтерии мне вспоминается гораздо ярче, чем Маяковский в разговорах с редакторами или чисто литературных. Бухгалтеры боялись его смертельно. Он приходил туда с палкой… Деньги никогда в срок не платили, это его глубоко возмущало, и они ему, по-видимому, были всегда очень нужны, он этим жил. И вообще это отношение бухгалтеров и кассиров, что, дескать, писатель может получить в последнюю очередь, что это работа, так сказать, легкая, домашняя, а в первую очередь нужно заплатить пожарной охране или еще кому-нибудь, — это его страшно возмущало, он стучал палкой и так рычал на бухгалтеров, что они открывали кассу и выплачивали ему деньги, только бы он ушел10, что никак не помогало потом получать нам.

— Не помогало?

— Когда мы приходили, то, наоборот, тут они на нас отыгрывались после поражения, которое они терпели с Маяковским. Вот это по линии, так сказать, несколько неожиданной — финансовой.

Ну, теперь что еще могу сказать? Я хочу вспомнить такой вот случай. Я напечатал стихи, одни из самых первых журнальных стихов, в «Красном перце», и, помню, Маяковский подошел ко мне и сказал: «Вольпин, хорошие стихи напечатали, только вот одна рифма плохая». Я говорю: «Какая же плохая?» Он говорит: «Ну, это, знаете, уж я не обязан помнить, какая именно». И я, в общем, ушел со смешанным чувством: с одной стороны, мне было очень лестно, что он похвалил стихи, а с другой стороны, обидно, что не запомнил плохой рифмы.

В дальнейшем мне приходилось в целом ряде журналов встречаться с Маяковским уже и позже: и в «Крокодиле», и в «Смехаче», даже в «Огоньке» и в «Чудаке». Так, особенно ярких воспоминаний у меня сейчас нету. Могу только сказать, что он очень как-то нежно и хорошо относился к Ильфу, в дальнейшем, когда уже появился Ильф, и уважительно очень. И вообще к молодым всегда был внимателен и совершенно был не похож на Маяковского на эстраде, на Маяковского там, где он чувствовал возможность — я об этом, по-моему, уже говорил — какого-то подвоха. А когда он видел, что молодой автор относится к нему почтительно и любовно, тут он всегда был очень просто таким внимательным наставником, я бы сказал. Но всегда мог при этом бросить шутку, которую можно было и неправильно понять и которую многие ребята принимали за резкость, хотя это было очень шутливо и это легко было отличить, потому что манера шутить у Маяковского всегда была на грани с какой-то грубостью, так сказать, в смысле, ну, чисто таком интеллигентско-старомодном.

— Вот об этой грани очень интересны Ваши соображения: когда можно было спутать? Ну, тут, конечно, еще и то, что у одних людей больше чувство юмора, а у других — меньше… Но, может быть, даже какие-нибудь примеры. Это очень интересный вопрос.

— Вы знаете, боюсь, что не смогу сейчас вспомнить точно. Это бы интересно именно на примерах, а примеров сейчас в голову мне не приходит. Ну, вот такого рода, как я уже и привел, скажем: «А какая именно?» — «Ну, уж это я не обязан помнить». Это было сказано очень доброжелательно, и, может быть, он бы и вспомнил, и, может быть, даже ждал, что я все-таки пристану к нему, но тут уж, так сказать, я сам был не то застенчив, не то хамоват, не знаю, но в таких случаях всегда уходил от разговора.

— И это было обидно, да?

— Да, конечно, я обижался немножко, а с другой стороны… Вообще, вы понимаете, это для меня был всегда разговор с богом, а это очень трудный разговор, и тут всегда не хотелось самому уж, так сказать, молиться слишком позорно, приходилось скрывать вообще эту необыкновенную влюбленность, которую я испытывал, так сказать, на протяжении всей его жизни к нему.

Ну, что я могу вспомнить еще из журнальных эпизодов? Пожалуй, ничего интересного, и думаю, что о журналах говорить отдельно не нужно.

В это же время я стал встречаться с Маяковским уже и в частных домах.

— Минуточку, вот о журналах, может быть, я немножко вам подскажу. Вот Вы говорили сейчас о «Красном перце», но особое место в истории нашей сатирической журналистики занимает «Крокодил». Мы все время встречаемся с выражением «коллектив крокодильцев». Вы знали этот коллектив? и какое там место занимал Маяковский?

— Я должен сказать, что у меня всегда было ощущение, только если снять с этого слова обидное звучание, гастролера — в самом высоком, а не в самом дешевом смысле этого слова. В каждом журнале Маяковский никогда не был, по-моему, «в коллективе». Он мог прийти, какой-то период времени активно работать там, потом он уезжал, допустим, за границу или в турне по России и мог прийти в другой журнал, там появиться, и всегда, по-моему, он работал серийно, то есть вот поработает месяц, два, три… По-видимому, это было связано и с его заработочными, так сказать, планами.

— Да нет, ну, просто с творческими…

— Да и с творческими. Нет, я говорю… Допустим, вот он приходил в тот же «Перец». Я знаю, что ему нужно было уехать, что ему нужны были какие-то и деньги, и все. В этот период он решил, так сказать, отдать себя работе вот в этом журнале — по-видимому, потому что он всегда к этому относился очень серьезно, в какой-то мере планируя свой бюджет. Он, вообще, о бюджете всегда думал, и для него литература была заработок, и он это не только не скрывал, а всегда подчеркивал.

— «Разговор книгопродавца с поэтом» 11.

— Да, совершенно верно. Причем он считал, что большей пошлости, чем, вообще, какие-то разговоры, что поэт, вообще, — он не должен, так сказать, зарабатывать и что это не труд… Недаром же он всегда говорит: «делать стихи», «трудиться», «труд, труд, труд».

— Поэт-рабочий.

— Рабочий. И он хотел, чтобы к нему относились как к мастеровому в этом деле, и страшно возмущался, когда вот с каким-то таким мещанским действительно удивлением говорили, что «как он может так бороться за деньги?!» Даже такое выражение было, что Маяковский умеет «бороться за деньги». Нужно еще раз подчеркнуть, что тогда деньги платили предельно неаккуратно, иногда год могли не платить вообще, вдруг банк не давал деньги; мы вечно находились в очень тяжелом состоянии в этом смысле, вырвать деньги за сделанную работу было трудно очень все равно.

Встречался я с Маяковским и в «Синей блузе».

— Простите, вот очень интересный вопрос — о коллективе и гастролере. Значит, в «Красном перце» он, конечно, был гастролер. В «Комсомольской правде» Вы его не знали?

— Я его не знал. Там, возможно, было нечто другое.

— Он, очевидно, был, так сказать, членом коллектива в РОСТе и в «Комсомольской правде», а все остальное было преходяще.

— Да.

  1. О большом фонде фонозаписей Отдела устной истории Научной библиотеки МГУ рассказывалось в № 4 «Вопросов литературы» за 2008 год. []
  2. Тексты некоторых из этих бесед уже печатались, например: Ардов В. Е. Из воспоминаний / Публ. В. Ф. Тейдер // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 17. М.-СПб.: Atheneum — Феникс, 1994; Ардов В. Е. Этюды к портретам. М.: Советский писатель, 1983; Ардов В. Е. Великие и смешные. М.: Вагриус, 2005. []
  3. Мейерхольд — «великий и ужасный»… Устные воспоминания писателя Виктора Ардова о В. Э. Мейерхольде / Вступ. ст., публ. и примеч. Н. Панькова // Вопросы литературы. 2008. № 3; «Я вам расскажу совершенно поразительную историю…» Устные воспоминания Виктора Ардова о Сергее Есенине / Вступ. ст., публ. и примеч. Н. Панькова // Вопросы литературы. 2009. № 3; Вольпин М., Дувакин В. Встречи с Маяковским / Вступ. ст., публ. и примеч. Н. Панькова // Вопросы литературы. 2010. № 1. []
  4. Найман А. Г. Рассказы об Анне Ахматовой. М.: Вагриус, 1999. С. 130. []
  5. Ср. воспоминания Л. Никулина о редакции «Красного перца»: «Этот отряд остроумцев имел в качестве редактора пожилого несговорчивого товарища, в прошлом музыканта. Намерения у него были, может быть, самые наилучшие, но он не понимал острот, не чувствовал сатирической соли и иногда браковал отлично написанные вещи» (Никулин Л. В. Владимир Маяковский // Никулин Л. В. Люди и странствия. Воспоминания и встречи. М.: Советский писатель, 1962. С. 61). []
  6. Борис Михайлович Волин (наст. фамилия Фрадкин, 1886-1957) до работы в «Красном перце» имел и редакторский, и административный опыт. Позднее сделал большую карьеру: в середине 1920-х годов — зам. редактора «Известий» и один из редакторов (вместе с Г. Лелевичем и С. Родовым) журнала «На посту»; в 1930-е годы — директор института литературы в Институте красной профессуры, начальник Главлита, зав. отделом школ ЦК ВКП(б), заместитель наркома просвещения РСФСР. []
  7. Верхотурским впервые был подписан 20-й номер журнала за 1924 год, а первое стихотворение Маяковского («Крестьянское») появилось в 23-м номере. []
  8. Имеется в виду стихотворение Маяковского «Селькор» («Красный перец», № 24, с. 4), в котором рассказывалось о «смертельных рисках», сопровождавших работу сельских корреспондентов советских газет 1920-х годов. В стихотворении есть такие строки:

     

    Ходит

     

    деревнею

     

    слух ухатый:

     

    — «Ванька писатель!»

     

    Банда кулацкая,

     

    Камни запрятав,

     

    таится у хаты,

     

    Бродит,

     

    зубами

     

    по-волчьи лацкает.[]

  9. Ср.: «Диалоги Маяковского с редактором доставляли нам много удовольствия; редактор каждый раз выслушивал нечто вроде лекции о сатире. Владимир Владимирович убедительно ему доказывал, что можно хорошо играть на виолончели и ничего не понимать в юморе и сатире» (Никулин Л. В. Указ. соч. С. 61). Верхотурский возглавлял «Красный перец» до ноября 1925 года.[]
  10. Как Маяковский (танцуя чечетку) однажды выбил деньги из главбуха Госиздата, в своих мемуарах описывает А. Мариенгоф (см.: Мариенгоф А. Б. Мой век, мои друзья и подруги. Воспоминания Мариенгофа, Шершеневича и Грузинова. М.: Московский рабочий, 1990). []
  11. Как известно, в стихотворении «Разговор книгопродавца с поэтом» (1824) Пушкин провозгласил поэзию своим ремеслом (сферой профессиональной деятельности, добывания заработка).[]

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №2, 2012

Цитировать

Паньков, Н.А. «…Такое полезное, нужное и в то же время веселое дело…». Устные воспоминания В. Ардова и М. Вольпина о сотрудничестве с сатирическими журналами в 20-е годы ХХ века / Н.А. Паньков // Вопросы литературы. - 2012 - №2. - C. 187-240
Копировать