Тайна человека в романе «Бедные люди»
В августе 1839 года, в письме к брату Михаилу, Достоевский писал: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком»1.
Первым известным нам произведением, в котором Достоевский начал постижение этой тайны, стал роман «Бедные люди». Долгое время этот роман прочитывался исключительно в социальном ключе, как, во-первых, художественное доказательство того, что и в самых забитых и униженных человеческих существах таятся высокие и сложные мысли и чувства, и во-вторых, как протест против социальных несправедливостей, обрекающих подобных людей на страдание. Только В. Майков, из-за ранней смерти которого Достоевский лишился, видимо, одного из самых проницательных своих критиков, заметил, что по мере внимательного прочтения романа читатель будет продолжать открывать в нем новые, не замеченные прежде тонкие психологические штрихи: так, он считал, что в глубине души Варенька отторгала любовь Девушкина и «томилась преданностью» его и этим объясняется интонация ее последних писем. Но советы Майкова долго не были услышаны. Даже в во многом новаторской и замечательной по своим выводам книге В. Ветловской2 утверждается, что главная причина трагедии героев этого романа – социально-экономический «порядок вещей». Лишь в последнее время стали появляться иные прочтения.
Несколько лет назад мне довелось посмотреть камерный спектакль А. Филиппенко по этому роману; там впервые для меня прозвучала мысль, что герои Достоевского – Макар и Варенька – бедные главным образом потому, что не слышат друг друга. Отмечу также тенденцию к новому прочтению романа в работе Е. Кунильского «Смех, радость и веселость в романе «Бедные люди»» (1994)3.
В 1998 году в журнале «Dostoevsky Studies» появилась статья американской исследовательницы Кэрол Флэт «»Бедные люди»: аллегория Тела и Разума», где, наряду с попыткой фрейдистского анализа романа, была высказана мысль об антагонизме ума и тела, то есть сознательного и бессознательного, или, как мы бы сказали, духа и плоти как центральной идее «Бедных людей», об усилиях ума замаскировать бессознательные желания – и роли художественного слова в этом4. Противоположный подход – в работе «»Другая любовь» в ранних произведениях Достоевского» Т. Касаткиной, где утверждается, что в «Бедных людях» показана любовь качественно иная, чем та, которую мы называем «романической» в традиционном смысле слова, – любовь-самоотдача, не зависящая от ответного жеста своего «предмета»5.
Я рискну здесь предложить свой вариант анализа романа. Он основывается, сразу скажу, на еще двух высказываниях Достоевского из его писем к брату Михаилу, а именно от 9 августа и 31 октября 1838 года: «Одно только состоянье и дано в удел человеку: атмосфера души его состоит из слиянья неба с землею; какое же противузаконное дитя человек; закон духовной природы нарушен… Мне кажется, что мир наш – чистилище духов небесных, отуманенных грешною мыслию.
Мне кажется, мир принял значение отрицательное и из высокой, изящной духовности вышла сатира» (28, I; 50); «Ежели бы мы были духи, мы бы жили, носились в сфере той мысли, над которою носится душа наша, когда хочет разгадать ее. Мы же прах, люди должны разгадывать, но не могут обнять вдруг мысль. Проводник мысли сквозь бренную оболочку в состав души есть ум <…> ум человека, увлекшись в область знаний, действует независимо от чувства, следовательно, от сердца» (28, I; 53 – 54). Неизбежно упрощая сложный вопрос о мировоззрении Достоевского в докаторжный период его жизни, можно сказать, что здесь выражено миропонимание в духе платоновской философии с последующими гностическими наслоениями (опять-таки в упрощенном виде): люди – как эманация духов небесных, отягченных на земле бренной плотью, подвластной злу (или порожденной злым началом), и отсюда неизбежный антагонизм, раздвоенность человека, в котором борются возвышенные устремления с низменными. Такого рода понятия должны были неизбежно вступать в конфликт с популярными в обществе (и имевшими тогда немалое влияние на Достоевского) утопическими представлениями о доброй природе «естественного человека» и с фурьеристскими теориями о возможности использовать во благо человека все стороны его натуры и утвердить взаимную любовь между людьми – как детьми одного Отца, ибо пороки человека не прирождены ему, а порождены лишь ненормальными социальными условиями. Весь комплекс этих противоречий и отразился, на мой взгляд, в «Бедных людях», где борьба добра и зла в душе человека показана как неизбежный, труднопостижимый и загадочный процесс.
Уже в эпиграфе о «сказочниках» говорится, что они «всю подноготную в земле вырывают». Если вспомнить, что одни из немногих художественных произведений, которые, помимо многократно вспоминаемых «Шинели» и «Станционного смотрителя», читал еще Макар, – это «Картина человека» А. Галича и «Ивиковы журавли» Шиллера (где именно соприкосновение людей «с мирами иными» во время мистерии привело к обнаружению подноготной душ преступников), – можно сказать, что мысль эта была одной из главных для Достоевского. И двукратная замена им в оригинале «запретить им писать» на «запретил», подчеркивает, думаю, двойственное отношение творца художественного слова к роли этого самого слова: и проясняющей, и скрывающе-разрушительной. Двойственное отношение к книге (печатному художественному слову), явленное в «Бедных людях», – книга может дать силу, но может и послужить преградой между человеком и жизнью, – подробно рассмотрено Н. Черновой в ее докладе на японском симпозиуме «XXI век глазами Достоевского: перспективы человечества»6. От себя добавлю, что такова же в этом романе и роль «слога», вообще слова как такового. Принято считать, что Макар Девушкин, обретая на наших глазах «слог», восстанавливает свой подлинно человеческий образ; мало того: «в сюжете романа происходит чудо – чудо воскрешения души словом»7. Но Платон писал о невыговариваемости и невыразимости словами высшего блага. И это понятно: если дух и материя разъединены, то материальное выражение духа – слово – будет ущербно и «затемнено» по своей природе.
Рассмотрим с этой точки зрения текст «Бедных людей», останавливаясь только на наиболее выразительных, на мой взгляд, местах.
Первое письмо Макара – откровенно любовное, именно в «романическом» и даже, насколько это возможно в данном случае, эротическом смысле: «и на сердце моем было точно такое ощущение, как тогда, как я поцеловал вас, Варенька, – помните ли, ангельчик? <…> Так ли, шалунья?» Затем следует описание нового жилища Макара, в свое время разобранное М. Бахтиным как образец «слова с оглядкой». Но Бахтин анализировал слово Девушкина как «оглядывающееся» на «чужого человека», я же рассматриваю его как «оглядывающееся» именно на Вареньку – и на совесть свою, то есть на Бога.
Получив отповедь от Вареньки, Макар уверяет ее, что «единственно отеческая приязнь одушевляла его», затем еще раз самоуничтожается, но с характерной оговоркой: «Мы, старые, то есть пожилые, люди, к старым вещам <…> привыкаем». И здесь же впервые проявляется проблема художественного слова или «слога»: в первом, радостно-игривом письме Макар обещает Вареньке описать своих соседей «сатирически»; после Варенькиной отповеди, возвращенный к истинному положению дел, он от этого отказывается: «не мастер описывать» – и еще добавляет в постскриптуме: «Я, родная моя, сатиры-то ни об ком не пишу теперь. Стар я стал, матушка, Варвара Алексеевна…» В третьем письме Макар все же берется за описание своего «удобного» жилища и соседей, но выходит сущий ад или «содом», и в этом аду романтичнейшие любящие герои романа Леонара Тереза и Фальдони являются вечно ругающимися друг с другом злобными уродами. Да и в окружающей природе нет никакого «благорастворения воздухов» – это литургическое выражение употреблено здесь Девушкиным с явной издевкой. И – уже с некоторой складкой – опять признание, что слогу у него нет никакого.
Уже в следующем письме Вареньки – первые свидетельства «темной» стороны их отношений: Анна Федоровна упрекает Вареньку в том, что она живет милостыней от Макара и на его содержании; Макар, осмеянный Варенькой, отказывается не только заходить к ней, но и сопровождать ее на Волково кладбище к могиле матери, хотя Варенька его многократно просила.
- Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30 тт. Т. 28 (I). Л., 1985. С. 63. Далее все цитаты из произведений Достоевского приводятся по этому изданию. В цитатах слова, выделенные мною, даны полужирным шрифтом. – К. С.[↩]
- Ветловская В. Роман Ф. М. Достоевского «Бедные люди». Л., 1988.[↩]
- В сб.: Новые аспекты в изучении Достоевского. Петрозаводск, 1994. С. 144 – 170.[↩]
- Flath Carol A. Poor Folk: An Allegory of Body and Mind // Dostoevsky Studies. Vol. II. N. 2, 1998. P. 44 – 61.[↩]
- Касаткина Татьяна. О творящей природе слова. Онтологичность слова в творчестве Ф. М. Достоевского как основа «реализма в высшем смысле». М., 2004. С. 141 – 151.[↩]
- Чернова Наталья. Книга как «персонаж», метафора и символ в «Бедных людях» Ф. М. Достоевского // XXI век глазами Достоевского: перспективы человечества. М., 2002. С. 335 – 347.[↩]
- Захаров В. Н. Христианский реализм в русской литературе (постановка проблемы) // Евангельский текст в русской литературе XVIII – XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр / Сб. научных трудов. Вып. 3. Петрозаводск, 2001. С. 17.[↩]
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.
Статья в PDF
Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №6, 2004