Свидетельство дружбы

«Венгерско-русские литературные связи». «Наука», М. 1964, 282 стр.

Кажется, мы все уже давно убедились в том, что изучение любой национальной литературы может быть достаточно успешным, плодотворным лишь при том непременном условии, что оно будет вестись с учетом многообразных ее связей с мировым литературным процессом. Ни одно сколько-нибудь значительное явление литературы не существует изолированно, вне этого процесса. Отсюда проистекают чрезвычайно важные выводы для науки, значение которых стало особенно ощутимым лишь в самые последние годы.

Сегодня мы уже не можем говорить о Толстом и Достоевском, не учитывая того громадного воздействия, какое оказало их наследие на художественную культуру других народов, и не поняв смысла той сложной и порой драматически-острой идейно-эстетической борьбы, какая велась, да и продолжает до сих пор вестись в мире вокруг творчества этих великих писателей. Мы все больше убеждаемся в том, что любая национальная литература, сколь бы она ни была значительна сама по себе, является звеном в единой цепи истории мировой литературы.

Вот почему одна из наиболее важных проблем нашей современной литературной науки – разработка методологии исследования взаимосвязей различных национальных литератур. Успешному решению этой очень сложной проблемы содействует изучение более конкретных ее аспектов. Характерный пример тому – недавно вышедший сборник о венгерско-русских литературных связях.

В заметке «От редакции» сказано, что эта книга представляет собой совместный труд двух академических институтов литературы – будапештского и московского. И надо признать, что опыт совместного сотрудничества венгерских и советских ученых увенчался хорошими результатами.

Сборник весьма разнообразен по материалу и характеру статей. Несколько работ посвящено исследованию влияния творчества Гоголя (автор – Аладар Комлош), Тургенева (Андраш Диосеги), Чехова (Иштван Рейта) на развитие венгерской литературы XIX-XX веков. Эти работы обильно оснащены фактическим материалом и с разных сторон исследуют предмет. В статье о Гоголе, например, акцент сделан на анализе социально-исторических предпосылок обостренного интереса в венгерском обществе к великому русскому сатирику. В работах о Тургеневе и Чехове исследуются некоторые внутренние проблемы их творчества и обстоятельно раскрыты те из них, которые казались особенно злободневными в конкретно-исторических условиях Венгрии.

Существенный пробел в изучении венгерско-русских литературных отношений восполняет статья Лайоша Нире. Она разрабатывает очень важную тему, связанную с деятельностью русских революционеров-демократов, Прогрессивные слои венгерской интеллигенции пристально следили за общественной и литературной борьбой Герцена, Чернышевского, Добролюбова и пытались извлечь из нее определенные уроки для себя.

Широко, с привлечением новых, малоизвестных источников, показана роль тех деятелей венгерской культуры- писателей, переводчиков, критиков, издателей, – которые особенно много сделали для популяризации русской литературы у себя на родине. Заслуживает быть отмеченной работа Жужанны Д. Зельдхейн, давно и успешно занимающейся изучением нашей отечественной литературы. Ее исследование посвящено писателю Эцдре Сабо – видному популяризатору и пропагандисту русской культуры.

Мы до сих пор не всегда достаточно ясно представляем себе, как далеко и могуче звучало художественное слово русского писателя за пределами своей страны. Венгрия в этом смысле – пример особенно интересный. Близкая к России географически, эта страна была далека от нее традициями своей культуры, истории, бытом, своим языком. Но какой огромный резонанс имела русская литература в Венгрии! Когда умер Чехов, один из тамошних критиков писал: «Мы чувствуем, что где-то далеко оборвалась струна, бывшая голосом нашего времени, нашей юности!..»

Страстное слово передовых русских писателей доходило до сердца венгров, будоражило их, обостряло в них раздумья о мире и о своих собственных национальных проблемах. Кроме того, русская классика являлась кладезем художественного опыта для многих литераторов Венгрии.

Все это существенно расширяет наше собственное представление об отечественной литературе – о радиусе ее общественного воздействия, а также о силе и глубине ее художественного потенциала.

Огромный эмпирический материал, который содержится в статьях этого сборника, дает основу для серьезных теоретических обобщений касательно и самой русской литературы, и некоторых общих проблем изучения взаимосвязей различных национальных литератур.

Бесспорное достоинство книги состоит в том, что литературные отношения между обеими странами исследуются здесь как процесс многосторонний. Мы узнаем много нового об интересе в России к различным явлениям общественной жизни Венгрии и ее литературе. Венгерскую революцию 1848 года принимали близко к сердцу Герцен, Чернышевский да и вся прогрессивная Россия. Стихи Петефи уже в XIX веке обрели весьма широкую популярность в нашей стране. В содержательной статье Л. Шаргиной приводится любопытный факт: оказывается, что уже к началу нынешнего столетия большая часть поэтического наследия великого венгра была переведена на русский язык. Переводы стихов Петефи, сделанные М. Михайловым и А. Плещеевым, по праву считаются у нас образцовыми. Впрочем, не только Петефи, не и некоторые другие выдающиеся венгерские писатели – особенно Мора Иокаи, Имре Мадача – были уже тогда, в конце прошлого века, хорошо известны русскому читателю. Тщательное обследование нашей отечественной периодики второй половины XIX века могло бы, вероятно, еще более прояснить общую картину.

Высоко оценивая эту книгу, я вовсе не хочу сказать, что она лишена недочетов. Они есть, и порой проглядывают достаточно откровенно. Уже отмечалось, что почти все статьи сборника имеют хорошую фактологическую оснастку. Но это достоинство иной раз перерастает в недостаток. Иные статьи кажутся слишком перегруженными фактами. Не хватает этой книге и обобщающих идей. Встречаются в сборнике фактические неточности. Их, правда, немного, однако же…

Например, нет никаких оснований причислять С. Шевырева, идеолога так называемой официальной народности, к славянофилам, как это дважды делает в своей статье Лайош Нире. «Миргородские» повести Гоголя не следует называть рассказами. Явно преувеличено представление о том, что Н. Мельгунов будто бы был близок к кружку Станкевича и, как можно понять из контекста, одновременно стремился соединить линии Белинского и Герцена с мировоззрением славянофильства. Славянофильство возникает в самом конце 30-х, практически даже в начале 40-х годов, то есть тогда, когда кружок Станкевича уже перестал существовать.

…Не так давно я имел удовольствие посетить филологический факультет и Институт истории литературы Академии наук в Будапеште. Мне привелось познакомиться там со своими коллегами, интенсивно и с огромным интересом занимающимися исследованием русской литературы – классической и советской. Серьезные и одаренные специалисты, преимущественно молодые, эти люди внимательно следят за работами советских литературоведов, пытаясь вместе с тем найти свои собственные пути в исследовании сложных научных проблем. И подумалось: никогда не было у русской литературы за пределами нашей страны так много верных и преданных друзей, как ныне. Сборник о венгерско-русских литературных связях – яркое тому свидетельство.