Среди журналов и газет

ПИСЬМА А. ЯШИНА. «Я с 1959 года берегу письма Александра Яковлевича Яшина, – пишет Александр Романов («Север», 1984, N 9). – Эта небольшая стопка почтовой бумага вобрала в себя восемь лет наших взаимоотношений. Я редко доставал ее, но всегда помнил, что она есть, что только достань – и обожжешься об его стремительный почерк. Яшин писал не часто, но всегда по делу. Писал торопливо, будто с вокзала, когда вот-вот отойдет его поезд. Мысль обгоняла перо, чувство сжигало случайные слова, поэтому в письмах много зачеркиваний и поправок. Он не заботился о стиле – некогда было, а хотел только одного: всколыхнуть, наставить и поддержать человека. Уверен, так писал он всем, чьей судьбой был озабочен».

Вот часть письма от 18 октября 1962 года. «Посылаю тебе вырезку из журнала «Москва»… – о твоей книге, о тебе¹. Понимаю, что у тебя уже есть такая, но лишняя не во вред. Сожалею, что ты уже закончил ВАК и покинул Москву, реже видеться будем. Одного желаю: пиши больше, чаще, постоянно пиши, накапливай свое богатство! Имей в виду, что нынешние очень известные молодые – Евтушенко, Рождественский, Цыбин – берут и количеством. «Гений – это количество», – записал в своих дневниках Жюль Ренар… В. Белова приняли в члены СП единогласно, как исключительно талантливого прозаика. Мне было приятно еще раз убедиться, что я был прав…»

Яшин был в ряду зачинателей деревенской прозы. «Вологодская свадьба», напечатанная «Новым миром», обсуждалась в Вологде и не всеми была принята.

«Спасибо за поддержку, – пишет Яшин 14 февраля 1963 года. – Считаю, что ты поступил и благородно, и мужественно не только по отношению к моей вещи, а по отношению к жизненной правде и, главное, по отношению к самому себе.

Ржа ест железо, лжа – душу. Человек, проявивший слабость единожды, может на всю жизнь остаться с переломленным хребтом. А для того, чтобы честно и плодотворно работать в литературе и служить народу, надо иметь хорошее здоровье и прямую спину.

Хочу тебе сказать, дорогой друг, чтобы ты не волновался: все будет хорошо, все со временем выправится. Дело не в одной Вологде, свет на ней клином не сошелся. В Москве «Вологодская свадьба» принята очень хорошо. Писем идет очень много со всех концов – и мне, и в «Новый мир» Твардовскому, и, конечно, в «Известия», и в «Комсомольскую правду»…

Оживление, наступившее в литературе, – процесс необратимый. В нем отражение общего политического курса партии, объявленного XX съездом. Этот курс, естественно, не все проводят с одинаковой последовательностью, а некоторым он просто не по душе – в этом все дело. Но литература советская должна стать «совестью народа» и станет ею, иначе она не сможет выполнить своей роли «первой помощницы партии»…»

«Я чувствую себя очень больным, – пишет Александр Яшин в другом письме, – худею и теряю силы. Когда высказывал врачам свои подозрения и просил искать причины, меня успокаивали и старались все объяснить нервным напряжением, «переживаниями», а болезнь называли «ракобоязнью», будто бы очень распространенною в наше время. Но вот на днях меня кладут на операцию. Даст ли она что-нибудь, не знаю. Но я, кажется, даже не огорчен, так в последнее время жизнь сложилась для меня неинтересно. Может быть, позднее еще и жалеть буду… Работать мне уже давно не хочется, а это еще больше подрывает силы…»

К произведениям молодых писателей, выходивших в то время, Яшин предъявлял строгие и жесткие требования. «Я в Кисловодске, и книгу Вашу² и письмо мне привезла Злата Константиновна уже сюда, потому так поздно и отвечаю. Еще не изучил всю ее, но я Вас очень люблю и уважаю как поэта и человека, и мне приятно, что в книге есть посвящение мне. Вот прочитаю поэму снова, тогда, может быть, скажу кое-что и по существу… Я в Кисловодске провел и Новый год. Пил лекарство вместо вина и валерьянку, как баба какая. А потом рассердился и рванул коньяку, да так, что чертям тошно стало. Злата Константиновна приехала выручать меня. Почти все время лежу. Того будто бы не оказалось, но я все не здоров. В Москву возвращаюсь на днях…» (письмо от 13 января 1964 года).

Следующее письмо от 24 января 1964 года (поезд Кисловодск – Москва).

«Сегодня мы со Златой Константиновной перечитали в пути всю Вашу книгу «Семизвездие». Многие стихи нам очень нравятся. Писать Вы стали свободно и как-то легко, по-хорошему легко, без сочинительства. Поэт Вы истинный. Но, думается, что работаете Вы все еще не в полную силу. Мало! Не трещат брюки в шагу. Не ставите перед собой больших задач, не лезете на рожон, не стараетесь выскочить выше своей головы.

А надо стараться! Надо лезть на рожон, на стенку, надо пытаться укусить собственный локоть! Сейчас самое время, возраст подходящий уже для этого. Надо, Сашенька, надо! Поймете ли Вы меня? Вы можете сделать очень много, Вам все дано. Не хватает, кажется, только обеспокоенности, дерзания, страстного рвения к большому труду, к подвигу. Нельзя долго удовлетворяться тем, что выпускать просто один сборничек за другим – спокойно, не очень торопливо, почти благодушно. Пожалуйста, поймите меня. У Вас есть силы совершить что-то большое, большее, чем то, что Вы сейчас делаете».

В письме от 4 апреля 1965 года он, в частности, советует: «…Прозу начали писать – это очень хорошо! Надо делать все, пока Вы молоды… Васю Белова слушайте и даже слушайтесь (простите меня за откровенные поучения). Помните: это очень большой талант, большой писатель и умница. Это редкий человек! И никакая дурь ему никогда в голову не ударит, он – сила. Дорожите дружбой с ним, не пренебрегайте его советами, даже молчаливыми… С ним Вы не собьетесь с пути правды и подлинного искусства. Верьте мне в этом, Саша! И бойтесь карьеристов, дельцов от литературы, чиновников. Ни у Васи, ни на родине мне, видимо, долго (либо уже совсем) не побывать. Я что-то очень слабею, худею. А может быть, еще и справлюсь… Да! В своем таланте никогда не сомневайтесь. Он у Вас есть, и никто у Вас его не отнимет, разве только Вы сами. Сомнения преодолеваются работой, только работой. Мало Вы пишете, мало!..»

В ту пору Александр Яковлевич тяжело болел, но как всегда мужественно верил в лучшие перемены. Когда ему было плохо, он оставался самим собой, пытался заслониться шуткой, иронией.

«Милые, дорогие Саша-2 – Саша! – писал Яшин в письме Александру Романову и Александру Сушинову, навестившим поэта в больнице и передавшим ему однотомник Бабеля. – Думаю, что у меня не было гриппа. Еще не встаю, хотя сегодня утром температура была уже нормальной (после 40,2). Сейчас опять повышается, чувствую.

Бабель – очень дорогой подарок… Мне ничего не надо. Но я очень ослабел…

Я очень рад, что вы рядом, что пришли. Ребята! Надо бросать пить и курить совсем! Саша, я слышал о твоем выступлении на партактиве только хорошее. Жаль, что я не смог быть, а пропуск был…» (письмо от 28 января 1967 года).

ВОСПОМИНАНИЯ О ПАРУЙРЕ СЕВАКЕ. В конце 1967 года в Нальчике на совещании по детской литературе республик Северного Кавказа, – рассказывает Инна Ростовцева («Литературная Армения», 1984, N 7), – я обратилась с просьбой к Паруйру Севаку – посмотреть стихи одного молодого талантливого русского поэта, которые были с собой. Запомнилась значительность минуты знакомства, запомнилось лицо Паруйра – резко скульптурное и манера держаться – серьезно и одновременно естественно, без шуток, без ничего не значащих «светских» слов. Он не спросил, кто этот поэт, не наводил никаких справок, не собирал «информацию» – просто протянул руку к папке со стихами.

«Спустя несколько месяцев, – вспоминает И. Ростовцева, – в редакцию журнала «Детская литература», где я тогда работала, на мое имя пришло письмо. В графе отправителя стояло: Ереван, Союз писателей, П. Севак (красивый, изящный почерк, большая – по сравнению с другими буквами – буква «к», напоминающая бегущего человечка).

Вот что писал Паруйр:

«Дорогая Инна!

Я, невольно, опозорил себя в Ваших глазах. Причина?

1. Имеется в виду отзыв А. Макарова на сборник А. Романова «Сыновья любовь». – Прим. ред.[↩]
2. Книга А. Романова «Семизвездие»; поэма «Художники», напечатанная в ней, посвящена А. Яшину. – Прим. ред.[↩]