Случай «Эвридики», или Сивилла – Орфею

На самом деле стихотворение Цветаевой, о котором пойдет речь, называется «Эвридика — Орфею:», именно так, с двоеточием, предваряющим собственно монолог героини. Оно хорошо известно, и тем не менее стоит привести его здесь целиком, ибо без текста перед глазами пристальное прочтение немыслимо.

Для тех, отженивших последние клочья

Покрова (ни уст, ни ланит!…),

О, не превышение ли полномочий

Орфей, нисходящий в Аид?

Для тех, отрешивших последние звенья

Земного… На ложе из лож

Сложившим великую ложь лицезренья,

Внутрь зрящим — свидание нож.

Уплочено же — всеми розами крови

За этот просторный покрой

Бессмертья…

До самых летейских верховий

Любивший — мне нужен покой

Беспамятности… Ибо в призрачном доме

Сем — призрак ты, сущий, а явь —

Я, мертвая… Что скажу тебе, кроме:

— «Ты это забудь и оставь!»

Ведь не растревожишь же! Не повлекуся!

Ни рук ведь! Ни уст, чтоб припасть

Устами! — С бессмертья змеиным укусом

Кончается женская страсть.

Уплочено же — вспомяни мои крики! —

За этот последний простор.

Не надо Орфею сходить к Эвридике

И братьям тревожить сестер.

Но при чем тут Сивилла? Не обратившись к контексту цветаевской лирики лета 1922 — весны 1923-го, ответить на этот вопрос не удастся. Итак, в первых числах августа 1922 года, только лишь переехав из Берлина в Чехию, Цветаева написала две части в конечном итоге трехчастного цикла «Сивилла». Сивилла для нее — женский эквивалент Орфея, то есть себя — поэта. В тот момент она предстала в образах выжженного дерева и «каменной глыбы серой», одиноко вознесшейся «над пестротою жниц» — над жизнью с ее молодыми страстями. В октябре Цветаевой исполнялось тридцать лет, и она воспринимала эту дату как рубеж молодости и любовности. Днем рождения помечено стихотворение «Не краской, не кистью!», где рубеж этот, приравненный на сей раз к уходу из жизни, переступлен## Dickens in Relation to Criticism // Literary Criticism of George Henry Lewes / Ed. by Alice R. Kaminsky. Lincoln: University of Nebraska Press, 1964. P.