Скромное обаяние эпохи. «Зеленый шатер» Людмилы Улицкой

Прошло уже больше года после выхода в свет последнего на сегодняшний день романа Л. Улицкой, который, впрочем, как и большинство книг писательницы, стал литературным событием и вызвал горячее обсуждение и критиков, и «рядовых» блоггеров. Роман вновь породил многообразие интерпретаций: его восприняли и как «книгу о диссидентах» (Н. Иванова, Л. Данилкин¹), и как «идеологический» текст (Т. Григорьева²), и как «роман о советской истории» (М. Савельева³). Отнюдь не оспаривая суждения критиков, подчеркнем, что книга Улицкой все-таки гораздо шире любых «ярлыков». Это роман о времени, истории, диссидентах, памяти, дружбе, непостижимой власти музыки и литературы, любви, о человеке как таковом.

Безусловно, «Зеленый шатер» продолжает тематику предыдущих книг писательницы, в которых доминировали вопросы жизни и смерти, времени и вечности, семьи, взаимоотношений мужчины и женщины, личности и мира. Но при этом переводит их в несколько иное пространство. Так, тема предательства в ее достаточно камерном, «внутрисемейном» воплощении («Медея и ее дети», «Искренне ваш Шурик») перемещается теперь в план бытийный — предательство становится проблемой не только сообщества шестидесятников, но и в целом эпохи «между двумя Иосифами», где результатом тотального страха перед властью оказывается чувство всеобщей вины и невозможность сохранить себя. Не менее значимая для писательницы проблема толерантности, умения услышать и понять другого, разработанная и в «Казусе Кукоцкого», и в «Даниэле Штайне», в «Зеленом шатре» перерастает в идею соборности, всеединства и всепрощения в ее сугубо авторской интерпретации.

Заметим, что структурно последний роман Л. Улицкой заметно отличается от всего ею написанного. Десятилетием ранее романам прозаика не была свойственна коллажность — и в «Казусе Кукоцкого», и в «Медее» повествование было линейным, последовательно вводящим главных и второстепенных персонажей. Новым по форме и для творчества Л. Улицкой, и для отечественной прозы последних лет стал «Даниэль Штайн, переводчик», который представлял собой наслаивающиеся друг на друга элементы художественного повествования и non-fiction. Фрагментарность отчасти свойственна и «Зеленому шатру». Его композиция дискретна, текст состоит из, казалось бы, разрозненных анекдотов («Свадьба Короля Артура», «Маловатенькие сапоги»), лирических историй («Отставная любовь», «Бедный кролик», «Дом с рыцарем») и трагикомических эпизодов («Последний бал», «Дружба народов», «Кофейное пятно»), каждый из которых, претендуя на статус самостоятельного произведения, становится определенным витком судьбы главных героев. Но вряд ли это свидетельство пристрастия писательницы к эксперименту с художественной формой. Скорее, очередная попытка максимально полной реализации авторского замысла: выстраивая роман по принципу калейдоскопа, чередуя и смещая временные пласты, Улицкая поворачивает героев различными гранями, всякий раз сталкивая их с новыми аспектами бытия, новыми людьми и жестокостью власти.

И если «Даниэль Штайн, переводчик» был сосредоточен на человеке, то в новой книге писательницы через призму встреч и расставаний, взаимоотношений и испытаний персонажей, их дружбы и предательства выпукло и объемно проступает прежде всего эпоха, «знаковыми» вехами которой становятся смерть Сталина, Московский фестиваль молодежи и студентов, процесс Синявского — Даниэля, диссидентское движение, распространение в самиздате текстов Б. Пастернака, Дж. Оруэлла, В. Набокова, присуждение Нобелевской премии А. Солженицыну и, наконец, кончина И. Бродского. А отсюда и свойственная роману — лишенному, правда, какой-либо документальности — установка на эпопейность.

Сама писательница так комментирует свое обращение к оттепельному и постоттепельному периодам: «Я люблю шестидесятников. Их очень любят ругать, а я их люблю. Они вернули потребность свободы, осознание ее необходимости. И я сама, в каком-то смысле, младший шестидесятник. Я потому и пишу о моих любимых стариках с такой любовью и радостью, потому что это были люди, которые были, как космонавты, в своем собственном комбинезоне и в невесомости»⁴.

В романе обозначены разные формы обретения свободы в обществе, «опустившемся ниже нравственного минимума»: от движения диссидентства в целом до личных попыток главных героев «дорасти» до зрелости духовной. При этом в отношении оценок поколения шестидесятников Л. Улицкая предельно честна. Диссидентские и околодиссидентские круги отнюдь не идеализируются (это не только подлинные энтузиасты свободы, но и спекулянты, и «стукачи»; не случайно даже один из главных героев — Илья — «играет» в диссидента, превратив самиздат в способ заработка⁵), напротив, — иронично, а порой и достаточно жестко оцениваются:

…все подпольщики тех лет, читатели и делатели самиздата, переругались и разбились по мелким партиям, на овец и козлищ. Правда, разобраться, кто овцы, кто козлища, не удавалось <…> Чай и водка льются рекой, кухни пузырятся паром от политических дискуссий <…> сырость ползет от стены возле плиты вверх, к запрятанным микрофонам…

Обращение автора к истории, по сути, последнего советского поколения тем более объяснимо, что отечественная словесность, при достаточном массиве текстов о шестидесятничестве самих шестидесятников (вспомнить хотя бы прозу В. Аксенова или А. Рыбакова), эпического осмысления этой эпохи так и не представила. Конечно, «Зеленый шатер» нельзя назвать эпопеей по примеру, допустим, «Тихого Дона» М. Шолохова или «Войны и мира» Л.

1. Данилкин Л. Трагикомический роман о диссидентах // http://www.afisha.ru/book/1764/review/359431; Иванова Н. «Самодонос интеллигенции» и время кавычек // Знамя. 2011. № 7. [↩]
2. Григорьева Т. Людмила Улицкая. Зеленый шатер // http:// www.openspace.ru/literature/events/details/20064?expand=yes# expand [↩]
3. Савельева М. Маленькие человечки (Людмила Улицкая. Зеленый шатер) // Октябрь. 2011. № 5.[↩]
4. Седых М. Младшая шестидесятница // http://www.sem40.ru/ famous2/m956.shtml (здесь и далее курсив в цитатах мой. — О. О.) [↩]
5. «Илья на самиздате зарабатывал. В отличие от прочих «гутенбергов» своего времени, интеллигентским чистоплюйством он не страдал и за потраченное время желал получать приличное вознаграждение…»[↩]