Сатира Гоголя в сегодняшнем прочтении
Д.Николаев, Сатира Гоголя, М., «Художественная литература», 1984, 367 с.
Юбилейный гоголевский год был богат публикациями, посвященными «царю русского смеха» (А. Луначарский). Современное прочтение внесло новые краски в традиционные, казалось бы, исчерпанные темы.
Может показаться парадоксом, но до книги Д. Николаева действительно не было монографического исследования, предметом которого стало бы исключительно сатирическое начало в творчестве писателя. В «Сатире Гоголя» более конденсированно и целенаправленно, чем в других работах, посвященных целостному анализу творчества писателя, прослеживаются предпосылки, формирование и развитие основных принципов типизации, обнаруживаются жизненные, народно-поэтические и литературные истоки сатиры художника, раскрывается ее обобщающий характер. Автор широко использует малоизвестные эпистолярные и мемуарные источники, касающиеся, прежде всего, сатирического наследия писателя.
Это, по сути, первое исследование, отличающееся комплексным подходом к сатире Гоголя, в нем сводятся воедино под обобщающе критическим углом зрения многочисленные аспекты суждений о ней. Вероятно, в качестве отправного пункта исследования предполагался и ответ на вопрос, что есть сатира в современном понимании, ибо в ней все чаще видят абсолютно автономную область творчества, четвертый род литературы.
Книга проникнута целеустремленной, последовательной и достаточно корректной, но решительной полемикой с точкой зрения М. Бахтина о гоголевском смехе как «чистом народно-праздничном смехе«, смехе «стихийно-материалистическом», смехе, «несовместимом со смехом сатирика«. Свою основную задачу Д. Николаев формулирует четко: «показать, что большинство сочинений Гоголя– это произведения или целиком сатирические по своему пафосу и своей структуре, или такие, в которых сатира занимает весьма существенное место» (стр. 18). Всем содержанием книги автор подробно и доказательно, путем анализа процесса становления сатиры Гоголя стремится уяснить ее своеобразие в различных произведениях, на разных этапах творчества, показать ее новаторский характер как сатиры социальной, реалистической, открывающей новый этап в истории русской литературы.
Восемь глав книги Д. Николаева отвечают на вопрос, как проходило формирование одного из самых крупных русских сатириков.
Все названия глав– цитаты, позволяющие проникнуть в авторский замысел. В первой главе решается вопрос о предпосылках гоголевского смеха. В неторопливой и добросовестной манере, в серьезно-академическом стиле, который в некоторых работах о Гоголе в последние годы подменяется «атакой стилем», Д. Николаев исследует, «какие именно стороны исторической эпохи и в каком духе воздействовали на будущего писателя» (стр. 19), каким было идейное, нравственное, эстетическое влияние его окружения.
Д. Николаев обстоятельно анализирует биографические и автобиографические свидетельства о накоплении факторов, сказавшихся в позднейшем творчестве, дает оценку работ о раннем Гоголе, о месте в его духовном вызревании дела о политическом и религиозном вольнодумстве.
Хотя книга Д. Николаева и называется «Сатира Гоголя», в ней, по сути дела, дается подробная и неторопливо-обстоятельная летопись трудов и дней художника с явным акцентом на биографизме как предпосылке творчества, с углубленным вниманием к свидетельствам современников, прозревших в юном Гоголе задатки писателя комического.
Можно было бы упрекнуть автора в том, что далеко не все, что легло в фундамент гоголевской сатиры, осмыслено им с равной глубиной. Проанализированы не все социально-психологические предпосылки развития сатирического таланта, неповторимой манеры Гоголя. Ведь, несмотря на немалое число работ, посвященных связи сатиры Гоголя с фольклорной традицией и творчеством сатириков-предшественников и современников, далеко не все еще освещено полно и разносторонне– во всяком случае, глубже текстуальных сближений.
Уже накопленный в гоголе-ведении материал дает право на обобщение, когда речь идет о первом сборнике повестей писателя, в которых обнаруживается «блестящее владение искусством комического повествования и тонкой сатирической насмешки» (стр. 82). Отсюда признание им правомерности пушкинского отзыва о сборнике– «веселость простодушная и вместе лукавая».
Пожалуй, узкое место монографии там, где обращение к сатире предшественников Гоголя, например В. Капниста, не влечет поисков в самом творчестве писателя конкретных и доказательных следов их влияния. Речь должна идти не о творчестве старшего современника «вообще», а о наследовании определенных его сторон с «поправкой» на новую эпоху и индивидуальность самого Гоголя.
Несмотря на то, что в ранних опытах Гоголя в сатирическом духе, казалось бы, найти что-то новое сложно, да и сами эти опыты знакомы нам больше понаслышке, автор в духе своей концепции сатиры Гоголя как непрерывного процесса наблюдений, поисков, шлифовки, обобщения форм воплощения стремится понять какие-то стороны этого процесса. Реставрируя скудные сведения о сатире «Нечто о Нежине», исследователь «проигрывает» варианты ответов, почему не сберег Гоголь своего детища. Так рождается предположение, что он уничтожил опус слабый, ученический, а может, уничтожил его, когда в гимназии началось следствие по «делу о вольнодумства».
Акцент в подходе к смеху первого сборника повестей сделан на изначальной установка писателя привлечь материал, бытующий «между простым народом». Хотя исследователь не пытается уяснить меру сознательности такой творческой установки, путь Гоголя представляется ему новаторским– передать целостность мировосприятия и мироотношения «простолюдинов» с их оптимизмом и юмором. Д. Николаева интересует социальный, демократический пафос смеха Гоголя, обращение к маске Рудого Панька, Убедительна полемика с широко бытующей точкой зрения о зависимости этого приема от «Повестей Белкина», с которыми, как заметил автор, до времени печатания «Вечеров» Гоголь не был знаком. Не убеждает его и мнение Бахтина, что стилевой ключ живой речи рассказчика, «фамильярной болтовни с читателем» возник под влиянием Рабле. У Д. Николаева была блестящая возможность на фольклорно– этнографическом материале показать, что эта манера– дань устной традиции украинского юмора. Для него смех сатирика в «Вечерах…» – «это смех отчетливо социальный, направленный против представителей привилегированных сословий; это смех демократический, выражающий миросозерцание и мироощущение народа, защищающий его идеалы, его интересы» (стр. 70– 71).
Очень подробно Д. Николаев исследует объекты, интенсивность, приемы гоголевского осмеяния, особенно различные формы иронии. В противовес концепции гоголевского смеха у М. Бахтина он предлагает свою концепцию формирования и становления сатиры в творчестве Гоголя, прослеживая ее эволюцию и разные способы художественного осмысления действительности, используемые писателем.
В заглавие третьей главы «Влияние Пушкина как сатирического писателя» вынесены слова Чернышевского об авторе «Евгения Онегина». Общее, наиболее «свежее» по времени влияние этой стороны художественного мира Пушкина на предрасположенную к смеху душу Гоголя-юноши, разумеется, следует принять. Удалось автору и убедительно поставить вопрос о личных контактах двух художников. Вот почему не кажется столь уж неожиданным рассмотрение в этой главе повести «Иван Федорович Шпонька и его тетушка» как произведения, отмеченного несомненным присутствием пушкинского художественного начала. Вместе с тем нам представляется правомерным и традиционное мнение об органическом включении этой повести в сборник как антипода изображенного в «Вечерах…» народного мира с его моралью, поэзией, социально-нравственными ценностями. И Д. Николаев тоже находит в этой повести общие для сборника социально-этические идеалы и пародию на некоторые структурные моменты романтических повестей «Вечеров…». Незавершенность ее воспринимается исследователем как пролог к последующему сатирическому творчеству.
Творческая история «Миргорода» сознательно соотнесена автором с пребыванием Гоголя в орбите пушкинского творческого напряжения. И анализ сатиры каждой из повестей сборника не оторван от целостного их рассмотрения, поиска прототипов, оценок современников. Автор «Миргорода», по утверждению исследователя,– сатирик социальный, в центре художественного изображения которого структура общества, социально-психологические типы. Принцип социальности он видит в основе избранного Гоголем способа типизации персонажей.
В книге детально рассмотрена перекличка повести о «трогательной любви» провинциальных дворян с повестью о «трогательной дружбе» в «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», убедительно вскрыты мотивы личного знакомства семьи Гоголей с системой судебной волокиты в пору николаевского царствования.
Некоторое чувство удивления вызывает отсутствие в специальной работе о сатире анализа сатирически-бытовой линии «Вия», ставшей уже общим местом гоголеведческих работ. Речь идет о пошлом быте семинарии и Хоме Бруте, в котором Белинский с иронией обнаружил «философа не по одному классу семинарии». Повод для раздумий дают и те элементы сатиры, от которых не свободна обращенная в прошлое героическая эпопея «Тарас Бульба».
Две главы книги посвящены анализу петербургских повестей. В них показано субъективное преломление противоречий столичной жизни через личный опыт Гоголя, через те бытовые и культурные связи с Пушкиным, с кругом друзей-нежинцев, из которых вырастал критический пафос и комизм петербургского цикла. Вынесение анализа «Носа» и «Записок сумасшедшего» в специальную главу мотивируется тем, что это произведения откровенно сатирические и гротескные по своей структуре. В остальных же произведениях цикла, полагает автор, «сатира играет важную роль, хотя ни одно из них не является целиком сатирическим по своей структуре «(стр. 178). Вот почему приходится пожалеть об отсутствии в книге Д. Николаева специального раздела о своеобразии сатиры Гоголя и ее осмыслении разными исследователями, отечественными и зарубежными. Думается, что по отношению к Гоголю непросто установить демаркационную линию между жанрово чистой сатирой и синтезом ее с другими способами обрисовки действительности. Она входит в такую прочную лигатуру с ними, что высчитать унции «смеха, растворенного горечью», в других формах смеха,– дело безнадежное, а может, и не очень нужное. Тем более, что и Д. Николаев пишет: «Интонации Гоголя-рассказчика столь искренни, столь вдохновенны и естественны, что не сразу и поймешь: подлинное это восхваление или ироническое?» (стр. 179). В том и своеобразие сатиры Гоголя, что, строго говоря, любое его произведение, не являясь до конца сатирическим, несет в себе огромной силы сатирический заряд, порой замедленного действия.
Книга Д. Николаева интересна свежим прочтением традиционно сатирических мест. Думается, что найден новый ключ к образу «значительного лица», в котором исследователь обнаружил живые краски «будочника будочников», как метко окрестил Николая I Герцен. Безусловно, интересен и затронутый в связи с «Записками сумасшедшего» вопрос, является ли Поприщин объектом сатиры, или же он противопоставлен как жертва подлинным ее объектам– генералу, камер-юнкеру и прочим недосягаемым конкурентам бедного чиновника. Нам представляется, что, болея за «маленького человека», Гоголь смехом протестует и против каких-то граней «обмеления человека» (Ап. Григорьев) Вот почему не только жалок, но и смешон Поприщин, который упивается своим дворянством. Он пошлый даже в любовных переживаниях.
Серьезен анализ в книге Д. Николаева «Ревизора» и «Мертвых душ». Отбросив десятки хорошо обкатанных версий об источниках комедии, в том числе и устюженский вариант, исследователь анализирует основной ее конфликт как политический конфликт эпохи, составивший внутренний стержень пьесы и обусловивший ее взрывчатую силу. «Что» осмеивается и «как» осмеивается, становится в центре внимания исследователя. Внимательное прочтение текста помогает автору «проявить» смех сатирика над законным беззаконием. Политический конфликт между формами правления и народом представляется Д. Николаеву основным внутренним, подспудным конфликтом. Второй конфликт– между синклитом чиновников и мнимым ревизором рассматривается как способ решения основного конфликта.
На свободном дыхании написана глава о «Мертвых душах». В ней показано, что Гоголь создает как бы модель современного общества. Для Д. Николаева «Мертвые души» – сатирический роман-эпопея.
Д. Николаев написал книгу трезвую, четкую по авторским позициям, без игры в сенсации и оригинальные открытия. Но хотелось бы более многочисленных каналов связи между истоками и вершинами.
г. Ворошиловград