Русские мотивы в «Книге Часов» Рильке

Райнер Мария Рильке называл Россию своей «поэтической родиной». Так случилось, что эта страна на долгое время стала для его поэзии истоком сил и вдохновения. И позже, когда стремительное коловращение жизни в начале нашего века отдалило поэта от русской темы и увлекло на поиски «незнаемого» в иных направлениях, – и тогда Рильке обращался к России как к неизменному путеводному ориентиру.

Ощущение стремнины времени никогда не оставляло поэта; он воспринимал ее сердцем, остро и порой болезненно:

Живу, когда исходит век, а лист

великим веет ветром. Не судьбой –

исписан богом, мною и тобой,

в чужих руках еще далек и мглист.

Лучи страницы новой засквозили,

где может всякое настать.

Выходят в шири тихо сила к силе

и вслепь глядят, как рать на рать.

(Перевод С. Петрова.) ¹

В России поэт обрел нравственные и философские опоры, основные критерии видения жизни, которые помогли ему вынести тяжелые перегрузки перехода из XIX столетия в XX. Чувство признательности к той стародавней, патриархальной России, какой увидел, узнал и полюбил ее Рильке, всегда ему сопутствовало и помогало пристально вглядываться в будущность. «То, что Россия – моя родина, принадлежит к тем огромным и таинственным убеждениям, которыми я живу» ², – так писал Рильке.

Среди поэтов XX века Райнер Мария Рильке стоит несколько особняком и, пожалуй, в одиночестве. И дело тут не в определенной совокупности художественных средств и приемов, которые отличают всякого большого поэта и создают его творческую манеру, его неповторимость; дело – в позиции, в совершенно особом, резко индивидуальном отношении к миру. В поэзии Рильке с болезненной остротой, с неумолимой ясностью выразилась тоска художника по целостному мироощущению, утраченному человеком XX столетия. Разобщенность людей, взаимонепроницаемость их внутренних миров тяготила поэта. В каждой своей строке он нес тему «всегдашнего» человеческого одиночества, каждой строкой стремился прорвать замкнутость конечного человеческого существования перед лицом бесконечной вселенной. Ощущение единства и единения, недоступное людям, он хотел вернуть им снова, он мечтал о том, «как будет близко все, как станет рядом, сродни и впору сердцу моему» (перевод Б. Пастернака).

Рильке продолжал поиски целостности, начатые еще романтиками. Гармония, утерянная человеком, казалось бы, навсегда, становится его целью, поэтической задачей, если угодно – манией. Он не желал признавать за действительность мир диспропорций и нарушенных соответствий, мир фетишей и извращенных закономерностей, в котором жил.

Своими стихами Рильке старался воссоздать иную, высшую реальность, реальность творчества, поэзии, красоты. Он напряженно вглядывался в окружающее бытие, пытаясь высмотреть в нем остатки – или начала – целого, пытаясь уловить знакомые сочетания и созвучия: он ждал от мира гармонии. Ждал напрасно. Поэзия и действительность не желали совмещаться. Каждая строка Рильке – свидетельство этого разлада, каждая – расплата за утраченные иллюзии. А «строчки с кровью – убивают»… Всю свою жизнь поэт положил на то, чтобы преодолеть рознь между внутренним миром человека и внешним миром вещей. Он стремился свести эти миры к постоянному контакту, к взаимопроникновению, он искал точку касания, искал – и не мог найти.

Созерцательность поэзии Рильке – не пассивна. Это не обреченность, не покорность судьбе. В ней – поиски истинного, безошибочного взгляда на вещи, попытки обрести поэтический мир в реальности. Поэт жил неспокойной жизнью. Отовсюду гонимый беспощадностью повседневности, оy менял города, квартиры и страны.

Рильке объездил почти всю Европу; уроженец Австрии, он побывал в Италии и Швеции, в Испании и Швейцарии, в Бельгии и Венеции, он подолгу жил во Франции и в Германии. Дважды был он и в России. Именно здесь, в России, Рильке показалось, что он нашел нужный ракурс: внешний мир вдруг приблизился к миру надежд, вызвав неожиданную вспышку вдохновения, приблизился – и отступил снова. Память об этом поэтическом переживании, о почти состоявшемся свершении мечты сроднила Рильке с Россией.

У Рильке были одинокое детство и трудная юность. Одиннадцатилетним мальчиком он был отдан родителями в кадетский корпус. Потом высшее военное училище, откуда он был в 1891 году отчислен по неуспеваемости и слабому здоровью. Год не особенно успешных занятий в Пражском университете. Неудавшийся сборник стихов «Жизнь и песни» (1894), который поэт впоследствии навсегда вычеркнет из памяти. Мало что дающие литературные знакомства в Берлине, Мюнхене и Праге, плохие публикации в журналах…

Только в 1895 году выходит его первая «настоящая» книга, сборник «Жертвы ларам», а вслед за ней еще три: «Увенчанный снами» (1896), «Перед рождеством» (1897) и «Себе к празднику» (1898).

Ранние стихи Рильке заслуживают пристального, специального исследования, так как представляют несомненную и высокую художественную ценность, безусловно, самостоятельную. Для них характерна атмосфера «новорожденности», первооткрытия, нетронутости, очень болезненного, трудного и чуткого вживания в мир. Все увидено, услышано и испытано впервые:

В полночь младенчески вдоль дорог

пробуждается ветерок,

по аллеям, один, сквозь мглу,

еле-еле идет к селу.

Потихоньку нашарит пруд,

глянет, вслушиваясь, назад,

и дома, побелев, замрут,

и дубы замолчат.

(Перевод С. Петрова.)

Поэт осторожно прислушивается к миру вокруг себя, словно боясь не уловить самые скромные, самые затаенные его созвучия. Взгляд на вещи пока еще мимолетный, соприкосновение с миром бегло и дает только короткие вспышки настроения. В этих вспышках возникают импрессионистические зарисовки, мгновенные лирические наброски. Ранние стихи Рильке безлюдны; поэт словно отстранился от чуждого ему общества, оставшись «наедине с миром»:

Далеко город. Я – один.

Ручей скользит, звеня,

и нагоняет шум вершин

истому на меня.

Весь лес – во сне, весь мир – вовне,

а на сердце светло,

и одиночество ко мне

кладет на грудь чело.

(Перевод С. Петрова.)

Все отошло, отодвинулось, замерло, действительность обступила поэта кругом каких-то знакомых явлений, взаимосвязи которых он пока не находит. Взгляд останавливается на том, на этом, взгляд пристальный, выжидающий и слегка удивленный: ведь все так внове. Но отдельная вещь остается отдельной вещью; уже умея тонко почувствовать и передать частное, Рильке не может увидеть общего; мир превращается в хаос, из которого можно лишь вырывать отдельные куски, картины, образы, точки… Можно проследить за их движением, но так и не уловить смысл. Отсюда первая и главная задача поэта: отыскать в этом безостановочном и малопонятном кружении самые простые, самые верные, самые «надежные» вещи.

Бывает, что его робкий стих вдруг забредет в самый центр города, или – еще того хуже – на какие-нибудь задворки, в пыль, грязь, к утлым лачугам и худосочным деревьям – и сразу отпрянет, и тронется дальше в поисках спасительного прибежища:

Там узкоплечие дома, пыля,

повылезали из лесов в испуге

и, растолкав последние лачуги,

выглядывают – где ж они, поля?

(Перевод С. Петрова.)

Среди непонятной чехарды вещей и событий неприкаянному, «бездомному» поэту требуется опора, надежный грунт под ногами. Так в его стихах возникает символ «родины»… Родина – совсем иная действительность, где окружение предстало бы не как случайное и суматошное нагромождение людей, вещей и фактов, а как органическое, ясное их единство, как гармония. Рильке чувствовал, что еще не нашел себя. Он ждал. Но тут… «Но тут вместе с одним близким мне человеком – у него эта страна была в крови, и еще за два года до того, как я побывал там, – в мою жизнь вошла Россия; человек этот подготовил самый важный переход в моей жизни – переход в суть сути» ³.

Этим человеком была Лу Андреас-Заломе, с которой поэт познакомился в 1897 году в Мюнхене. Рильке полюбил ее. Лу была уроженкой России. Любви очаровательной, умной женщины искали в разное время три человека, роль которых в духовном развитии нашего века не из последних: Фридрих Ницше, Райнер Мария Рильке и Зигмунд Фрейд.

Именно Лу ввела в жизнь Рильке русский мир. Желание посетить таинственную и заманчивую страну возникло очень скоро: уже в 1898 году в переписке с Лу упоминается о подготавливаемом путешествии в Россию. Оно состоялось в 1899 году. Лу и Рильке прибыли в Москву 27 апреля. Вечером 28 апреля Рильке посетил Льва Толстого, а в ночь с 29 на 30 он присутствует на Красной площади во время крестного хода. Первые впечатления были как удар – настолько внезапны и неотразимы.

«Лишь однажды была у меня пасха, – пишет Рильке пять лет спустя, – это было тогда, той долгой, необычной, необъятной, взволнованной ночью, когда люд толпился повсюду, когда прямо в меня, удар за ударом, бил в темноте Иван Великий. То была моя пасха, и, кажется, ее хватит на всю жизнь; крестный ход той московской ночи предстал мне в странном величии, вошел мне в кровь и запал в сердце» ⁴.

Первые дни в Москве пролетели быстро. Знакомства, визиты, впечатления – все было стремительно и ошеломляюще. Рильке знакомится с художниками – Ильей Репиным и Леонидом Пастернаком, он целыми днями пропадает в картинных галереях, накупает книг, просто бродит по Москве. «Я слышу ныне ход только русских часов, и они возвещают о себе ясным, чистым колокольным перезвоном» ⁵.

Если мечта была как-то подвластна Рильке, то Россия оказалась глубже, бесконечней мечты; впечатления нахлынули и сокрушили все прежнее. Рильке пытается в них разобраться, но не может увидеть целостного; он только чувствует зарождение нового мира в своей душе.

1. Здесь и в дальнейшем стихи Р. -М. Рильке в переводах С. Петрова цитируются по рукописям.[↩]
2. Письмо к Лу Андреас-Заломе от 15 августа 1903 года. Цит. покн.: Hans Egon Holthusen, Rainer Maria Rilke in Selbstzeugnissen und Bilddokumenten, Hamburg, 1962, S. 42.[↩]
3. Цит. покн.: Hans Egon Holthusen, Rainer Maria Rilke in Selbstzeugnissen und Bilddokumenten, S. 33.[↩]
4. Цит. покн.: Hans Egon Holthusen, Rainer Maria Rilke in Selbstzeugnissen und Bilddokumenten, S. 38.[↩]
5. Rainer Maria Rilke, Briefe und Tagebücher aus der Frühzeit, Leipzig, 1931, N5. (Далее везде это издание цитируется с указанием номера письма в тексте.)[↩]