Роман – в центре споров (По страницам американских университетских журналов 1966 года)

Литературно-художественные ежеквартальники, выходящие в ряде американских университетов и колледжей, в самых отдаленных (от Нью-Йорка и Вашингтона) концах страны, меньше всего могут быть названы провинциальными изданиями. И круг авторов, и круг проблем, и уровень дискуссий в «Кеньон ревью» (штат Огайо), «Севани ревыо» (штат Теннесси), «Норсуэст ревью» (штат Орегон) говорят об основательной профессиональной подготовке, которой часто н» хватает в хлестких рецензиях и обзорах, публикуемых в центре. В «провинциях» работают без суеты, без спекулятивной горячки; вместе с тем журналы эти представляют, в своей литературоведческой и критико-библиографической части, чтение очень живое, актуальное – словом, вовсе не «академическое». Довольно много места отведено статьям о современной поэзии, несколько меньше – историко-литературным материалам, но больше всего внимания уделяется сейчас роману, и разговоры о нем ведутся широко, в разных аспектах и с разных позиций. Это могут быть работы, посвященные одному писателю: Сэлинджеру, Апдайку, – причем анализируются, как правило, главные, определяющее черты его творчества. В одном из выпусков «Севани ревью» К. Троубридж интересно и широко размышляет о Сэлинджере в статье, озаглавленной как будто бы конкретно: «Символическая структура «Над пропастью во ржи». Автор исследует роман как «историю поисков правды в мире, где господствует фальшь», героем, который, «все отчетливей сознавая свою неспособность реформировать реальную действительность, пытается спастись от нее в различных иллюзорных прибежищах, терпит крах и, наконец… приходит к сознанию того, что человека и мир надо любить, как бы несовершенны они ни были».
У. Салливан на страницах того же «Севан» ревью» с чрезвычайной строгостью судит Джона Апдайка за «абсолютный негативизм» романа «Кролик, беги» («полный отказ от выдвижения каких-либо моральных критериев»), хотя и считает, что «не много найдется книг всех эпох, которые были бы написаны лучше». Можно спорить с критиком, который, думается, несколько упрощенно рассматривает понятие «моральности» и «негативности», во всяком случае, в применении к Апдайку, но сама постановка этого вопроса интересна, особенно в сопоставлении со статьями, о которых речь пойдет дальше.
Поистине программный характер носит эссе Л. Д. Рубина, красноречиво озаглавленное «Удивительная смерть романа, или Что делать с усталыми литературными критиками» ¹. Дидактично-полемическое по своему стилю, эссе состоит из трех частей: «Притча», «Объяснение», «Кода». Все оно обращено против модного ныне в США и Европе утверждения, что «роман мертв».
«Итак, роман мертв. Кто же убил роман? Недостатка в ответах нет, – пишет Л. Рубин. – Нам сообщают, что Эра Художественной Прозы миновала, что роман был явлением XIX века, обязанным жизнью разрушению традиционной классовой структуры… Оглушающая какофония нашего времени, с его постоянными кризисами, когда повседневная реальность начинает превосходить по своей невероятности и загадочности любые вымыслы художников, – это все не оставляет, мол, места для красот беллетристики. Подлинные события заполонили наше воображение; настал век документализма, поисков смысла с помощью аналитического репортажа. Более того, телевидение и журналистика вооружили нашу культуру такими формами искусства, которые отражают современную действительность куда более верно и точно, чем неторопливая проза. А кроме того, открытия современной физики и психологии поведения почти начисто уничтожили прежнюю уверенность в том, что человек распоряжается ходом вещей, так что теперь уже не существует прочной базы, на которой романист может воздвигнуть свой комментарий. Всеобъемлющий ужас атомной бомбы лишил индивидуальные трагедии былой значимости. И, конечно же, беспомощность современного человека, ставшего игрушкой гигантских массовых сил, переворотов и эволюции целых обществ и культур, достигла такой степени, что растерянный гражданин ныне просто не способен на понимание событий, необходимое для художественного творчества…»
Л. Рубин не оспаривает самих этих положений. Аргументирует он тем, что в том или ином виде все подобные опасности существовали всегда. Даже перспектива атомного уничтожения, быть может, не страшнее для современного мира, говорит он, чем угроза «черной смерти» – чумы для мира средневековья. «Что-либо всегда уничтожает литературу, но хорошие книги всегда прорывались через все препятствия».
Л. Рубин выдвигает иное и достаточно оптимистическое объяснение ситуации: все дело в том, что после невиданного взлета американского романа в 1920 – 1930-е годы, с недавним уходом Хемингуэя и Фолкнера, с достижением кульминационной как будто бы точки развития социального и психологического романа, наступила естественная «передышка», перегруппировка сил, а тем временем отличные писатели (Беллоу, Маламуд, Стайрон, Джон Барт) публикуют интересные, талантливые романы, развивая и в чем-то повторяя то, что было уже сказано. Может быть, именно этим, а может быть, и другим авторам суждено будет открыть новую эру американской прозы, но так или иначе все, что происходит сейчас, – в порядке вещей…
Итак, американская литература в переходном периоде. И признаки его критик видит в ряде «побочных» явлений, прежде всего – в нагнетании искусственной литературной лихорадочности, гнездо которой – Нью-Йорк с его шумной прессой, с еженедельными сенсациями, непомерно раздуваемыми репутациями, «ошеломляющими» литературными открытиями и т. п. Среди модных новинок Л. Рубин весьма неприязненно называет критические этюды Сюзен Зонтаг, которая, пропагандируя экстравагантность стиля, предостерегает художника от попыток как-либо интерпретировать окружающий мир; Нормана Подгореца, настаивающего на том, что журналистика полностью вытеснила сейчас художественную прозу; Нормана Мэйлера, который с невероятным темпераментом уничтожает современных авторов в своих критических «погромах». Но главным противником Л. Рубина оказался не критик и не журналист, а писатель, которого он считает типичным беллетристом переходного времени, автором второстепенного дарования, «сделанным» коммерческими издателями и прессой. Это – известный нам Трумэн Капоте, со своим «документальным» романом «Хладнокровно» (в русском переводе «Обыкновенное убийство»). К Капоте критик крайне суров. Первый его роман «Другие голоса, другие комнаты»»не дал читателю ничего, кроме «роскошной атмосферы» в большом количестве», за которой в конечном результате не таилось решительно никакого смысла; «Лесная арфа» – «умело сделанная вещица, отмеченная нарочитой ностальгией и причудливостью, техническая бойкость маскирует в ней сентиментальность основного замысла»; «Завтрак у Тиффани» – «едва ли многим отличается от обычной журнальной пены…». И, наконец, роман «Хладнокровно», который, по предсказанию Л. Рубина, будет совершенно забыт через десять лет, искусно слепленный репортаж и не более того. События в «Хладнокровно» произошли сами по себе, автору не надо было придавать им логику и неотвратимость, как в художественном произведении. Автору не надо было искать и передавать внутренний смысл того, о чем он повествует, ему оставалось только излагать факты.
Серьезность и здравый смысл критика, в общем, импонируют, но не со всем, что высказывает он, можно согласиться. Во-первых, не очень-то убеждает его уверенность в том, что, «если верить пифагорейцам», все неизменно повторяется, и человечество стоит сейчас перед лицом потрясений и угроз такого же масштаба, как сто, двести и шестьсот лет назад.

1. L. D. Rubin, The curious death of the novel, «Kenyon review», 1966, June, N 3, p. 305 – 325.[↩]