Роман, интеллектуальность, реализм

Дискуссии о романе нередко как бы подводят к «запрограммированному», готовому ответу. Предлагается словно своеобразная математическая игра: примете условия (убыстряющийся «ритм жизни», ширящийся поток информации, роман – очень вместительный ее сосуд) – и должны будете подчиниться их логике (роман «теряет перспективу», заходит в «жанровый тупик»).

Что ж, неплохой оживляющий прием, так сказать, военная хитрость, вызывающая противодействие. В самом деле: условия-то верны лишь с виду. Вывод же («закат романа») делается – по крайней мере на Западе – часто слишком всерьез, чтобы не встали сразу более общие и важные эстетические и просто общественные вопросы. Ведь суть романа – аналитико-синтезирующий подход к действительности, раскрываемой социально-конкретно и исторически-масштабно: в отдельных человеческих судьбах, характерах и через наш внутренний, духовный мир в его общезначимой полноте и динамике. И если ограничиться сугубо внешними и количественными, абстрактно-математическими признаками (объем, информация, время и т. п.), недолго усомниться в надобности не только романа, но и реалистической литературы, даже искусства вообще!..

Однако роман – и далеко не в одних исторически «опоздавших» и наверстывающих свое стадиальное опоздание литературах и странах – существует, читается; характеры создаются и производят неизгладимое впечатление. Еще Достоевский защищал в полемике с критикой свою аналитическую трезвость и зоркость, между прочим, и таким аргументом: открыл новый характер. Но от этих открытий и поисков отнюдь не уходят и сегодняшние писатели. Характерами работает, скажем, Сименон, в котором напрасно видят только метра детективного жанра. Впрочем, оставим в стороне комиссара Мегрэ. Но разве сименоновский Ален, герой психологической повести «Тюрьма», не помогает своим художественным существованием увидеть, прочувствовать и тем самым острее осознать какие-то стороны, закономерности жизни современного капиталистического общества? Разве по запоминается этот молодой журналист, настоящий ходячий автомат, который сам «расчеловечивает» себя на потребу овеществляющей, обездушивающей его машине капиталистической цивилизации, – сам идет навстречу собственному нравственному краху и слишком поздно понимает это?.. Сходный образ – у Макса Фриша («Homo Фабер»):