Ревизоры приехали?

Памяти Г. А. Белой

СИНТЕЗ АТФ КАК ПОБОЧНЫЙ ПРОДУКТ

ПСЕВДОФИЛОЛОГИИ

До недавнего времени мне нравилось перечитывать сборники из серии «Антифоменко». Именно так – в грамматическом прошедшем времени. Потому что на определенном этапе вникания в полемику «традиционалистов» с АТФ (как они шутливо окрестили своего противника) эта полемика начинает раздражать. «Традиционалисты» ловятся на удочку Фоменко, предлагающего вступить с ним в спор и опровергнуть его по всем пунктам, и добросовестно начинают опровергать. Стороннему наблюдателю очевидно, что это не более чем демагогическая уловка со стороны АТФ, – слушать аргументы против он все равно не будет, сколько бы их ни было. И поведение его вполне предсказуемо: он не произносит ничего по существу дела, не спорит с каждым отдельным высказыванием (разве приведет один-два навязших в зубах примера в возражение), он даже готов признать, что по каждому отдельному пункту его тезисы опровергнуты… НО! «Новую хронологию» в целом это не опровергает, потому что, мол, оппоненты смотрят с предвзятой точки зрения старой хронологии.

Дело в принципиальной разнице установки. На стороне научных оппонентов АТФ – огромные массивы данных, в которых никто не захочет разбираться уже хотя бы в силу их непомерного объема. На стороне самого АТФ – ревизия. Простенько и со вкусом, поскольку ревизии ценностей в нашей стране с некоторых пор непомерно котируются.

Кто они, нынешние ревизионисты? Любители дутых сенсаций, невежды, мошенники? Частично это так. Но нелепо полагать, что в них – корень проблемы. Они лишь ловят общие тенденции, имеющие место в современном обществе и, как это ни печально, в гуманитарной науке. Лжеисторики и лжефилологи – это, так сказать, пена на поверхности бульона, который варится довольно давно и крепко. Из чего? Некогда Александр Дюма в «Большом кулинарном словаре» учил, как варить суп из вороны¹.

Какие вороны варятся в глубинах ревизионистского бульона, мы и постараемся выяснить.

ОПЫТ ПРАКТИЧЕСКОГО РЕВИЗИОНИЗМА

Не всякая ревизия плоха, но лишь когда производится по принципу: «А мы вам всем сейчас покажем!»

Вот в 1999 году журналистка некоего издания в интервью с Эммой Герштейн систематически провоцирует ее сказать гадость об Ахматовой². Герштейн не поддается на провокации и вообще ведет себя как порядочный человек по отношению к Ахматовой, которая сама свою память защитить не может. И журналистка не выдерживает: «Когда вы пишете об Ахматовой, вы ее реабилитируете… Ахматова всем надоела»³. Помилуйте, что такого совершила Ахматова, чтобы ее требовалось «реабилитировать», да чтобы еще стоял вопрос, допустимо ли это? Разве Ахматова преступница или хотя бы была официально к чему-то приговорена? Или преступлением корреспондентка считает написание стихов Ахматовой и тем самым намекает, что постановление 1946 года еще в силе? И какое право она имеет говорить от лица «всех»? А мне лично, например, Ахматова не надоела. Но дама, беседовавшая с Эммой Герштейн, поставила себе задачу – расправиться с вредным и растлевающим молодежь «культом Ахматовой» и если не в одиночестве, так с помощью других публицистов начала с этим справляться.

Хотя публицисты – опять-таки полбеды. Хуже, когда за дело принимаются ученые. Не самозваный, а вполне настоящий филолог – Леонид Кацис, известный, в частности, своей активной работой по теме «Мотив экскрементов в поэзии Маяковского», – на открытом диспуте в 2003 году довольно агрессивно выставлял М. Булгакова… сталинистом, обласканным властью. Впрочем, еще в 1993 году до мысли, что под видом Воланда в романе выведен сам Сталин либо КГБ, дочитался К. Икрамов⁴. Тогда, впрочем, эта мысль волновала только журнал «НЛО» и для литературоведения казалась маргинальной. Сейчас же факт плавно перетекает уже не в тенденцию, а в диагноз.

Наиболее модными объектами для битья в последние годы становятся Ахматова и Булгаков. Последний – за «сатанизм» (церковнослужители уже возродили словечко «булгаковщина», сама лично видела в одной из центральных российских газет) плюс звонок Сталина, которого Михаилу Афанасьевичу простить не могут. Первая за что – не особенно понятно: разоблачают какой-то абстрактный «ахматовский миф». Короче говоря, пнуть Ахматову или Булгакова вот уже несколько лет считается хорошим тоном. Причем не обязательно делать прямой удар под дых. Можно косвенно. Можно, например, проинтерпретировать военные стихи Ахматовой как образцы социалистического реализма – на том основании, что лирическое «я» в них замещается на лирическое «мы» и что в них присутствуют патриотические категории. (Я поинтересовалась: а почему тогда Хотинская ода Ломоносова – не соцреализм? Вразумительного ответа я так и не получила.)

Что-то это все страшно напоминает… Постойте, да ведь это роман Сорокина «Голубое сало»! Там у него разводят клоны великих писателей (так и поименованных: Толстой-4, Досто-евский-9 и т. п.) ради получения этого самого голубого сала, которое из них выковыривают. Роман Сорокина, помнится, многих возмутил. Но отнюдь не профанацией русской литературы, как можно было бы ожидать. А «порнографией». Хотя в этом плане все, что есть у Сорокина, уже было у Уильяма Берроуза в «Завтраке нагишом», благополучно стоявшем на полках российских магазинов задолго до антисорокинской акции «Идущих вместе». О нем даже не вспомнили. (Хотя сильно сомневаюсь, что юные пионеры в синих косынках читали Берроуза и даже хотя бы слышали это имя; а если даже и слышали, то, наверное, думают, что это автор книги о Тарзане.) Сорокин просто подставил в непристойные сцены имена Сталина и Хрущева. Публика обиделась. И вот что парадоксально. За Сталина – обиделись. За Толстого и Достоевского – нет. Не заметили даже.

Владимир Сорокин, журналистка, развенчивающая культ Ахматовой, и филолог, представляющий Булгакова одним из апологетов культа Сталина, – явления одного рода, всплывшие на гребне волны увлечения пресловутым постмодернизмом. Писатели-постмодернисты и филологи-постмодернисты быстро породнились: вторые пишут в журналах глубокомысленные статьи о первых, а Пелевина и Сорокина включили в программу вступительных экзаменов Литинститута.

Знакомство с ними предписывается и некоторыми школьными программами. У меня самой «Чапаев и Пустота» оказались в руках перед поступлением в университет в 1998 году. «Прочти, потрясающий писатель», – сказала девушка и протянула мне книгу. Я раскрыла на первой попавшейся странице. Несколько фраз, похожих на цитаты из анекдотов о Чапаеве, но не смешных; несколько бредовых описаний, не тянущих на самый захудалый сюрреализм; набранное заглавными буквами матерное слово… «Это литература?

1. Дюма А. Большой кулинарный словарь.// Наука и жизнь. 1999. N7. С. 129.[↩]
2. Зеркало. 1999. Июль. N 9 – 10. Цит. по: На фоне всех ревизий века. Герштейн Э. Мемуары. – М., 2002. С. 730 – 736.[↩]
3. Там же. С. 735.[↩]
4. Икрамов К.«Постойте, положите шляпу…» // НЛО. 1993. N 4.[↩]