Размышляя о перспективах

Коллективный труд ученых Института мировой литературы, посвященный русскому историко-литературному процессу конца XIX – начала XX века, привлек внимание научной общественности сразу же по выходе первого тома. По мере появления отдельные тома вызывали развернутые рецензии (в журналах «Русская литература», 1969, N 1, и «Вопросы литературы», 1969, N 7), а теперь издание в целом стало предметом обстоятельного анализа в статье Л. Долгополова.

На мой взгляд, Л. Долгополов достаточно объективно и требовательно проанализировал основное направление трехтомника «Русская литература конца XIX – начала XX в.», отметил его немалые достоинства, равно как и присущие ему недостатки. И думается, ясно, что мы имеем дело с весьма солидным научным трудом, обобщающим закономерности развития литературы рубежа двух веков, периода, который вызывает все более возрастающий интерес¹.

Л. Долгополов оценивает рецензируемое издание «изнутри» рассматриваемого периода. Я не претендую на обстоятельный разбор трехтомника. Мне хочется посмотреть на него, на рассматриваемые в нем проблемы с несколько иной точки зрения – с позиций историка советской литературы. Так что эта статья, по-видимому, будет скорее дополнять выступление Л. Долгополова, нежели развивать выдвинутые им положения.

1

Великий Октябрь явился переломным этапом в истории мировой культуры. Россия первой проложила пути к созданию подлинно демократической литературы и искусства, открыто связавших себя с идеями социалистического преобразования мира. «…Меня сделала поэтом Октябрьская революция. Она открыла мне глаза на мир…» ². Эти слова, принадлежащие Н. Тихонову, с полным основанием могли повторить А. Малышкин и Л. Леонов, А. Гайдар и А. Фадеев, Н. Островский и М. Шолохов.

Черты небывалой художественной новизны резко бросаются в глаза уже при беглом взгляде на литературу первых послереволюционных лет. «Мистерия-буфф» В. Маяковского и «Падение Дайра» А. Малышкина, «Красная правда» А. Вермишева и «Два мира» В. Зазубрина. Эти, как и многие другие, произведения, обнаруживая черты определенного идейно-стилевого единства, являют собою резкий контраст по отношению к литературе недавнего прошлого. Естественно поэтому, что на первый план в историко-литературных трудах выдвигается то, что отличает молодую советскую литературу от литературы дооктябрьского периода.

Между тем подобного рода верный методологический взгляд страдает и определенной неполнотой. Как мне кажется, в тени остаются вопросы сложной, противоречивой преемственности литературного развития. Не отрицая роли классики XIX века, следует подчеркнуть очень важное значение контактных преемственных связей именно с литературой предоктябрьской поры, так как изучение ее поможет глубже понять закономерности зарождения нового метода художественного мышления – социалистического реализма – еще в условиях господства реализма старого.

Огромное методологическое значение имеет указание В. И. Ленина: «Обычное представление схватывает различие и противоречие, но не переход от одного к другому, а это самое важное» ³.

Как же в нашей науке решается в целом проблема связи литературы конца XIX – начала XX века и советской литературы?

В трехтомной «Истории русской литературы», выпущенной совместно Институтом мировой литературы и Институтом русской литературы (Пушкинский дом), вопрос о связях с послеоктябрьским периодом специально не рассматривается.

Во введении к первому тому «Истории русской советской литературы» (1967) идея преемственности сформулирована очень весомо: «Освободительное движение конца XIX – начала XX века питало литературу новым содержанием, уже подсказывало новые конфликты и образы, которые определяли и новый характер литературного процесса». Однако дальнейшего развития – на конкретном материале – эта ценная мысль не получает. Введение устремлено вперед и являет собою характеристику литературного процесса с 1917 года до 1929 года. В итоге возникает своего рода «зазор», из поля зрения исчезает целая проблема, вне которой трудно представить как сложные закономерности развития русской дооктябрьской литературы, так и не менее сложные пути формирования молодой советской литературы.

Особенно резко бросается в глаза ограниченность принципов построения историко-литературных курсов в учебных пособиях для вузов. Ни в одной из трех книг: А. Волкова «Русская литература XX в.» (1-е изд. 1957, 2-е- 1960), Н. Бурлакова, Г. Пелисова, И. Уханова «Русская литература XX в. Дооктябрьский период» (1961), А. Поликанова, З. Удоновой, И. Трофимова «Русская литература конца XIX – начала XX вв.» (1965), – нет вообще никакого заключения и, таким образом, вопрос о значении данного этапа в развитии советской литературы даже не ставится.

Теперь обратимся к трехтомнику ИМЛИ. Л. Долгополов в своей статье приходит к заключению, что «не очень определенное представление дает трехтомник ИМЛИ о том, чем же завершилось развитие литературы на рубеже веков».

Согласен. Но не забудем, что проблема взаимосвязей дооктябрьской и советской литератур столь сложна, что ее сущность и многообразные формы выражения трудно охарактеризовать даже в самом пространном введении и заключении. Не материал ли это для иного «жанра» – для самостоятельного фундаментального исследования?

Во всяком случае, реальные факты истории отечественной литературы дают основания для постановки этого вопроса.

Хочу, однако, быть правильно понятым: изучение проблемы взаимосвязей нового, революционного этапа художественного развития может вестись только с верных методологических позиций. Качественная новизна советской литературы, как детища Октября, – безусловна. Речь идет только о том, что уже в рамках предшествующего периода возникали тенденции, облегчавшие процесс ее становления, равно как и тенденции прямо противоположные, которые предстояло преодолеть в ходе острой идейной борьбы, но и опора на предшествующий опыт, и идейная борьба, чуждые революционной эстетике явления, – это разные формы выражения проблемы взаимосвязей.

2

Характеризуя литературу периода Октябрьской революции, естественно, в первую очередь называют имена М. Горького, В. Маяковского, А. Серафимовича, Д. Бедного, В. Брюсова, А. Блока. Все эти художники, как известно, начали в предоктябрьскую пору и к 1917 году имели за плечами богатый опыт литературного развития.

Но задолго до Октября берет начало творчество и многих других писателей старшего поколения, пришедших в советскую литературу своим, порою очень сложным, путем, но в итоге сумевших внести в нее существенный вклад.

Еще в конце 80-х годов XIX века, одновременно с А. Серафимовичем, начал печататься С. Подъячев, так же как А. Серафимович вступивший в ряды Коммунистической партии в 1918 году; в 90-е годы – К. Тренев, А. Свирский, Н. Телешов. В 1900 году выступает с первым рассказом Ф. Гладков; 1901 год – дата выхода первой стихотворной книги С. Сергеева-Ценского. Что же касается В. Вересаева, то первое свое стихотворение он опубликовал в 1885 году, когда Антоша Чехонте только еще начинал становиться Чеховым.

В пору революции 1905 – 1907 годов дебютируют А. Грин, А. Толстой, М. Пришвин, А. Неверов, В. Шишков, И. Новиков, О. Форш, И. Эренбург, С. Басов-Верхоянцев, А. Бибик. Чуть позже – И. Вольнов, А. Новиков-Прибой, Б. Пильняк, С. Маршак, С. Есенин, В. Бахметьев, А. Чапыгин, А. Ахматова, М. Шагинян, В. Каменский, С. Клычков, Н. Клюев, О. Мандельштам.

До Октября успели сделать пробные шаги К. Федин, В. Катаев, Б. Лавренев, Э. Багрицкий, Б. Пастернак, Ю. Олеша, Вс. Иванов, И. Бабель, В. Лидин, А. Богданов, Е. Замятин.

Разумеется, значение предоктябрьского опыта для дальнейшей писательской судьбы у разных художников было далеко не одинаковым. Многие из младшего поколения литераторов вполне могли присоединиться к словам Б. Лавренева: «Литературно родился после революции». Но большинство из перечисленных писателей творчески родились раньше. Характерно признание такого заметного представителя пролетарской литературы, как Ю. Либединский: «Мои художественные вкусы не изменились с революцией, но, пожалуй, стали определеннее и строже» ⁴.

Было немало писателей, чье творчество уже имело достаточно прочную демократическую и реалистическую основу. Но именно Октябрьская революция распахнула перед ними невиданные горизонты, позволила придать большую значительность и глубину тем мотивам, образам, решениям, к которым они уже пришли в своем творчестве. Именно таков, скажем, был путь А. Новикова-Прибоя – от ранних морских рассказов до эпической масштабности «Цусимы» (1932 – 1935 годы). Этот путь был пройден многими, и о многих можно сказать, что после Октября и под его непосредственным благотворным воздействием происходило их второе рождение.

Еще в предреволюционную пору в самом характере реализма ряда писателей было нечто общее. А. Серафимовича, Ф. Гладкова, А. Неверова, С. Подъячева, И. Вольнова, К. Тренева, А. Чапыгина объединяет настойчивый интерес к судьбам деревни. Очевидно, можно говорить о том, что их творчество не только хронологически предваряло, но объективно подготавливало почву для формирования принципов художественного мышления Л. Сейфуллиной, А. Яковлева, Вс. Иванова, Л. Леонова. Если же учесть, что некоторые из «стариков» сами очень активно работали в те же 20-е годы (В. Шишков), а порою именно тогда создавали свои наиболее значительные вещи (А. Неверов, «Андрон Непутевый», «Гуси-лебеди»), то такая связь станет еще более наглядной.

Естественно, писателей, начавших до Октября, нельзя искусственно изолировать от тех, которые работали одновременно с ними, но последующие пути которых с Советской Россией разошлись. Художественное исследование судеб русского крестьянства, деревни невозможно рассматривать вне прозы И. Бунина, Б. Зайцева, И. Шмелева и др.

В статье Л. Долгополова несколько раз заходит речь о художниках, покинувших родину после Октября, но продолжавших работать в литературе еще долгие годы, и выражается сожаление, что последующий этап их развития не рассматривается. Опять-таки в рамках существующего труда сделать это крайне трудно. А между тем вопрос очень важен.

Известна такая закономерность: как только в науке появляются «белые пятна», наши идейные противники немедленно активизируются, чтобы использовать их путем перекрашивания в угодный для себя цвет. «Советологи» на все лады склоняют один и тот же тезис: Октябрь в России был акцией исключительно разрушительного характера, он отбросил прочь все достижения превратил всю старую культуру в груду развалин, то, что делают большевики, не имеет опоры в культуре прошлого. Глеб Струве, скажем, рассматривает Октябрь как преграду, столкнувшись с которой все ценное якобы устремилось за рубеж. Советская наука в состоянии аргументированно опровергнуть этот ложный тезис, без упрощений раскрыть сложные процессы, протекавшие в сознании писателей, оставивших родину, и показать, что в целом литература эмиграции, оторванная от России, вставшей на путь социалистических преобразований, была лишена перспективы развития (как бы ни были талантливы отдельные ее представители). Где, в рамках какого труда можно проанализировать эти явления? Возможно, приблизиться к ответу на поставленный вопрос помогут наши последующие размышления над трехтомником.

Проблем, которые были едиными для русской литературы конца XIX – начала XX века и советской литературы, немало. Думается, пришла пора разобраться в них, посмотреть, что из опыта дооктябрьских писателей перешло в советскую литературу, а что приходилось преодолевать и отвергать. Короче, не настало ли время рассматривать взаимосвязи дооктябрьской и советской литературы не попутно, суммарно, а как самостоятельную историко-литературную проблему?

Новые проблемы требуют и обновления методологии. В настоящее время от литературоведческой науки, как никогда ранее, требуется углубление диалектики исследовательского анализа, отказ от сведения всего богатства художественной практики «к однозначным эстетическим представлениям» (выражение Б. Сучкова).

Кстати, литературоведению тут есть на что опереться: в смежных областях уже накоплен известный опыт. В тринадцатитомной «Истории русского искусства», охватывающей всю историю живописи, графики, скульптуры, архитектуры вплоть до нашей современности, период конца XIX – начала XX века получает следующую характеристику. «Многое из того, что было найдено художниками начала XX века, составило фундамент для развития искусства социалистического реализма… Немалое значение имела живая традиция демократического реализма XIX века. Но базой для развития советского искусства стало также творчество многих живописцев, графиков, скульпторов и архитекторов 1900 – 1910-х годов. Это относится не только к работам Касаткина, С. Иванова или сатире 1905 года, но и к живописи Серова и скульптуре Коненкова, Голубкиной или Матвеева, к книжной графике «мир искусников», многие из которых высокую культуру книги прямо принесли с собой в советское искусство, к творчеству Архипова и Грабаря, Кузнецова и Сарьяна, Петрова-Водкина и Крымова, Кончаловского и Машкова, Лентулова и Куприна и многих других художников, деятельность которых развернулась до революции, а потом продолжалась в послереволюционные годы» ⁵.

Почти одновременно с последними томами «Историй русского искусства» вышло еще одно интереснейшее издание, новое уже по самому типу: двухтомник «Русская художественная культура конца XIX – начала XX века (1896 – 1907)». В нем, в частности, говорится: «Над русским искусством конца XIX и начала XX века долго тяготело осуждающее его понимание как целиком упадочного, декадентского… В зарубежной специальной и общей литературе, наоборот, наблюдается стремление всячески реабилитировать и «поднять на щит» все русское искусство начала XX века, так или иначе связанное с декадентством, и противопоставить его как «грубому натурализму» XIX столетия, так и будущему развитию русской художественной культуры СССР» ⁶.

Авторы видят свою задачу в том, чтобы проследить основные закономерности развития искусства в России на рубеже двух веков, показать исключительную интенсивность и социально обусловленную противоречивость художественной жизни, эстетической мысли того времени, снять не отвечающее требованиям современной науки резкое противопоставление смежных периодов## В сущности, в дальнейшем трудно будет решать проблемы развития художественного сознания в литературе без прямого выхода к другим видам искусства. Укажу лишь на некоторые ценные искусствоведческие работы обобщающего характера, изданные недавно: А. А. Сидоров, Русская графика начала XX века, «Искусство», М. 1969;

1. Одно из подтверждений тому – рост тиража (если первый том издан в количестве 7 тысяч экземпляров, то тираж второго составил 13 тысяч 500, а третьего-15 тысяч).[↩]
2. См.: «История русской советской литературы», т. I, «Наука», М. 1967, стр. 12.[↩]
3. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 29, стр. 128.[↩]
4. Ю. Либединский, Современники, «Советский писатель», М., 1958, стр. 11.[↩]
5. «История русского искусства», т. X, кн. 1, «Наука», М. 1968, стр. 30.[↩]
6. «Русская художественная культура конца XIX – начала XX века (1895 – 1907)», кн. 1, «Наука», М. 1968, стр. 23.[↩]