Расщепление обыденности

Появление новых (назовем их «московскими») повестей Юрия Трифонова не сразу обратило на себя внимание. Да и сам автор вроде бы меньше всего рассчитывал на какую-либо сенсацию. Все в этих повестях внешне просто, тривиально, обыденно.

Вот начало первой из них – «Обмен»:

«В июле мать Дмитриева Ксения Федоровна тяжело заболела, и ее отвезли в Боткинскую, где она пролежала двенадцать дней с подозрением на самое худшее. В сентябре сделали операцию, худшее подтвердилось, но Ксения Федоровна, считавшая, что у нее язвенная болезнь, почувствовала улучшение, стала вскоре ходить, и в октябре ее отправили домой, пополневшую и твердо уверенную в том, что дело идет на поправку. Вот именно тогда, когда Ксения Федоровна вернулась из больницы, жена Дмитриева затеяла обмен: решила срочно съезжаться со свекровью, жившей одиноко в хорошей, двадцатиметровой комнате на Профсоюзной улице».

Сплошной быт, нудные мелочи жизни, хорошо всем знакомые, приевшиеся и потому для изящной литературы особого интереса не представляющие, – это не знаменитый бой «военной прозы», не мучительно-серьезная для недавней «деревенской прозы» проблема трудодня и даже не тот сверхудачливый в детективном жанре обер-лейтенант Гогенцоллер (он же контрразведчик Зюзин), что пробрался в ставку Гитлера и умело подменяет собой то ли Бормана, то ли Геринга. Все гораздо проще: отправилась в больницу, вернулась из больницы, двадцатиметровая комната, Профсоюзная улица, свекровь, сын, невестка, обмен… Сколько их, таких обменов, в Москве ежедневно – можете в любом газетном киоске купить «Справочник по обмену» и подсчитать.

И кончит автор всю эту историю с такой же деловой дотошностью и прозаичностью: «В конце июля Ксении Федоровне сделалось резко хуже, и ее отвезли в ту же больницу, где она была почти год назад. Лена добилась вторичного разбора заявления. На этот раз юрист был настроен как нужно, и все документы были в порядке: а) документ, подтверждающий родственные отношения, то есть свидетельство о рождении Дмитриева; б) копии ордеров, выданных в свое время на право занятия жилых площадей; в) выписки из домовых книг; г) копии финансовых лицевых счетов, выданных…»

Господи, кому это интересно? Что здесь искать, до чего докапываться, если ты не управдом и не нотариус, а художник?

Подобные вопросы и недоумения не покажутся слишком наивными, если припомнить: а в самом деле, много ли удач случалось в литературе последних лет на таком «бытовом», житейском материале? И нельзя сказать, чтоб не замечали явной недостачи городской, а тем более интеллигентской темы в нынешних книгах. Отмечали, спорили, писали – как уйти от описательности, от пресловутого «потока жизни», от того мелочного правдоподобия, которое точно фиксировало детали действительности и неизменно пасовало перед смыслом происходящего, оставляя при всей похожести все то же недоумение: «Ну и что?» А может, плевать на это правдоподобие, может, взорвать эту тихую, муравьиную суету городского быта средством старым и надежным – горящей головней остросюжетного хода? Ну, к примеру: пусть все семейные неурядицы и интеллигентские шатания свяжет коварной сетью интриг опытная американская разведчица-вамп, поселившаяся прямо в центре Москвы. Или пусть домашние споры и распри наткнутся вдруг на злодейское преступление, где некий изверг задушит жертву и скроется в интеллигентских кругах столицы под маской деятеля культуры, наставника молодежи… Попытки таких «остросюжетных» решений бытовой драмы были предприняты почти одновременно с «Обменом», но доброй славы ни «московской» теме, ни сегодняшней литературе они не принесли.

Ю. Трифонов не искал обходных путей – он поверил в серьезность вот этой будничной, окружающей нас жизни. За пленкой ежедневной суеты и гладкого течения он разглядел конфликты и проблемы немалые, острые, сегодняшние… В повести «Долгое прощание» опытный художник поучает начинающего: «…Друзья мои золотые, научитесь сначала писать о двухэтажных домишках, о бараках, о комнатках в цветочных обоях, где живут Петры Ивановичи и Марии Ивановны, а потом уж кидайтесь на сорок пять этажей!» И опять о том же: «…Удивляюсь: ну зачем люди себя мучают? Почему пишут о том, о чем имеют лишь слабое представление? Ведь у каждого из вас есть свое, кровное, что дорого до слез, как у Чехова – его дяди Вани, докторы Астровы, а у Горького» допустим, его мещане, Булычевы, Достигаевы…» В этих повторяющихся заклинаниях есть, видимо, что-то автобиографическое для Ю. Трифонова. Он начинал, мы помним, с тех «двух этажей», которые были лично и кровно освоены, – со «Студентов». Потом с переменным успехом возводил многоэтажную крупномасштабную стройку в Средней Азии. И вот вернулся к докторам Астровым. А заодно – и к мещанам.

Да, все три московские повести Ю. Трифонова, если суммировать одним словом, – о мещанстве. Не ветхозаветном и давно обнаруженном за тюлевыми занавесками и канарейками на окошке, а нынешнем, особом, «высшего сорта».

Разговор о мещанстве всегда обостряется и начинается как бы заново в момент социальных перемен и сдвигов. Потому что основная опора и сила мещанства (еще со времен Понтия Пилата, как установил булгаковский Мастер) – это сила инерции. Оно не выдумывает новых идей – оно обходится тем, что придумано. На языке мещанства это называется «жить, как все». Поэтому оно всегда и решительно выступает за status quo, и потому так люто ненавидит оно тех, кто придумывает что-то новое, – интеллигентов. Какие же нынешние перемены заставили нас ощутить силу мещанской инерции? Прежде всего всеобщий рост материальных возможностей. Проще и доступнее для самых различных семей стало приобрести квартиру, машину, путевку на отдых или на путешествие. Разумеется, еще далеко до полного удовлетворения такого рода потребностей, но произошел заметный, повсеместный поворот в темпах и масштабах их удовлетворения. Совершается то, чего ожидали, о чем мечтали долгие, трудные годы… Совершается для всех, но не сразу – «каждому по труду».

Распределение по труду предполагает, как известно, отдачу от каждого по способностям. Только в этом случае материальный стимул становится рычагом общественного прогресса: от старых способностей – к новым возможностям, от новых возможностей – к новым способностям. То есть рост материальных возможностей для каждого из нас есть не только закономерный итог прошлого, но и стимул на будущее – к качественному росту самих наших потребностей. И тут уже прогресс материальный находит или не находит поддержку в наших моральных принципах: способны ли мы к движению или предполагаем только получить свое сполна и немедленно? Внешне все выглядит одинаково: для всех материальные стимулы, рост благосостояния, техническая революция, культурный прогресс – счастливое знамение времени, и не понимать этого, противопоставлять реальным, в деле заработанным переменам и радостям аскетически оберегаемую «духовность» может только ханжа или глупец. Люди охотно переходят на эту деловую прозу: «Вы квартиру будете ждать или строить сами? Записались на «Жигули»? Поедете в следующем году по туристической или дикарями на Соловки?..»

Но вот беда: «Есть испытание на бедность, есть испытание на сытость», – напомнил недавно в связи с юбилеем Достоевского драматург Виктор Розов. Иными словами, человеческое счастье, благополучие, спокойствие – всегда испытание. Всегда сложное взаимодействие каких-то противоборствующих сил. Когда мы более всего счастливы? Наверно, в тот редкий момент, когда совпали наши возможности и наши желания. Возможности далеко не всегда и во всем зависят от отдельно взятой личности, желаниями любой из нас распоряжается куда свободней и легче. Оттого в мечтах и желаниях мы залетаем сразу к вершинам, в небесные дали. И хорошо, что залетаем, – оттуда, между прочим, виднее реальный путь в будущее. Хуже, когда потом не хватает терпения и сил пройти этот путь со всеми его возможными трудностями и поворотами. На что же тогда употребить свои способности – на трудный путь вверх, к созданию объективных возможностей для всех (а значит, и для себя), или на поиски более коротких, личных тропок к «умению жить» в уже созданных, существующих возможностях? Второе, разумеется, проще – достаточно лишь остановить, притормозить свои высокие желания. Внешне все выглядит по-прежнему благопристойно – внутренне ты перестаешь быть активным началом в этом движении и становишься рабом инерции…

Когда все мы проходили «испытание на бедность» в стране, разоренной войной, было стыдно объявить во всеуслышание: «Хочу собственный автомобиль», «Хочу двухкомнатную квартиру». Сейчас не стыдно: эти материальные блага становятся нормой для значительного круга людей. Миллионы людей получают новые квартиры, сотни тысяч людей приобретают машины, близится и моя очередь… Вчера, чтобы «влезть без очереди», надо было решиться на преступление с риском отвечать перед законом – сегодня для этого достаточно пойти на безнравственный поступок и отвечать перед собственной совестью, в крайнем случае оправдываться в кругу друзей и сослуживцев. Наверное, это и есть «испытание на сытость». При этом вырастает цена собственной совести и общественного мнения, но для того, кто способен пренебречь такими моральными критериями, степень риска заметно снизилась. «Подумаешь, от всего огромного богатства урвал себе кусок получше… А ты не зевай – всем хватит!» Становится безопаснее быть мещанином. Особенно, если научился при этом на словах «идти в ногу».

Итак, новый уровень материальных благ принес с собой не только естественные человеческие радости комфорта – он потребовал от «потребителя» уже сегодня (и чем дальше, тем больше это требование становится социально-нравственной проблемой N 1) и новой степени внутренней, моральной готовности воспринять эти блага без самодовольной остановки, без ожирения ума и сердца. В делах хозяйственных случалось не раз: когда цель бывала достигнута – хлынуло зерно, сады гнутся от изобилия, открыто гигантское месторождение, – то вставал вопрос: куда девать, как сохранить, где найти невиданные емкости? Вот об этой готовности – о новых емкостях современной души – и пишет с нарастающей заботой нынешняя литература.

Еще несколько лет назад Илья Эренбург в своих последних устных и письменных выступлениях настойчиво возвращался к одной и той же проблеме: поспевает ли наш нравственный процесс за ускоряющимся прогрессом науки и техники? Много повидавший на своем веку писатель не скрывал своей радости и восхищения стремительным ростом читательской активности, спроса на знания и зрелища. «Всеобщее образование – это прекрасно. Но интеллигентность – это то, что пускает корни не только вширь, но и вглубь». И при этом неизменно подчеркивал тот особый смысл, который приобрели понятия «интеллигент» и «интеллигентность» именно в России, характеризуя собой не только образованность и качества ума, но и качества души, совести, нравственных убеждений.

Деловитость – прекрасное качество, необходимейший компонент в поведении современного героя. Но сама по себе деловитость не способна и не должна заменять все остальные человеческие достоинства. Пуд соли – тоже яд, – не забывают ли об этом ультрасовременные, сугубо энергичные «деловые люди»? И уже не только в речах и в очерках – тот же «сигнал бедствия» слышится и в беллетристике. Вчера его подали Ч. Айтматов в «Белом пароходе» и Б. Васильев в «Ивановом катере», сегодня он прозвучал с удивительной проникновенностью, мудростью у Г. Троепольского в «Белом Биме, черном ухе». Ю. Трифонов протянул ту же нить в сферу будничной жизни современной интеллигенции и дал свой пример – только, разумеется, не для подражания, а для разоблачения блестящего с виду интеллектуального мещанства.

Отличительной страстью мещанина всегда была гипертрофированная власть вещей. Вроде бы категория вечная… Но спустимся с теоретических высот на землю. Заслужил сегодняшний работящий инженер право на небольшую отдельную квартиру? Конечно же, заслужил. И стало быть, цель, к которой стремятся в «Обмене» молодые Дмитриевы: приобрести наконец двухкомнатную квартиру – опять-таки никакое не стяжательство и не «власть вещей», а естественное желание. Герои всех трех повестей то и дело возвращаются в своих разговорах к проблеме денег, хороших вещей, уверенного заработка и собственной дачи – что ж, не будем лицемерить и нарекать все с порога «обывательскими интересами». Пришла пора не только в народнохозяйственных планах, но и в этических наших построениях с большим уважением и пониманием относиться к группе «Б» – к проблемам ежедневного человеческого потребления.

Стало быть, не в этом беда, что пришел материальный достаток и чета Дмитриевых претендует сегодня на собственную квартиру.