№5, 1987/История литературы

Раскол в либералах

Существенным фактором, обусловливающим судьбу философской или эстетической концепции в различные исторические периоды, является ее идеологическая активность, тесное соприкосновение с общественно-политической жизнью страны. Поэтому от исследователя требуется повышенное внимание как к идейно-эстетической ситуации, так и к внутриполитической обстановке, анализ не только ведущих художественных воззрений, но и наиболее влиятельных политических доктрин. Это обстоятельство становится особенно важным в том случае, когда дело касается теории, имеющей определенную политическую окраску – окраску, которая в свою очередь оказывает часто решающее влияние на последующее восприятие и оценку самой теории. Следует подчеркнуть, что речь идет не о влиянии той или иной концепции на последующие теоретические построения, но именно об особенностях восприятия такой концепции «в движении эпох», в культурном сознании новых поколений.

1

В русской культуре XIX века диссертация Н. Г. Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности» занимает особое место. Будучи предметом постоянного и напряженного внимания общественной и художественной мысли с момента своего появления на страницах «Современника» в 1855 году, трактат Чернышевского на исходе XIX века вновь оказался в центре развернувшейся в периодической печати острейшей литературной полемики. Внешней причиной, обратившей журналистику к обсуждению выдвинутых в «Эстетических отношениях…» принципов, послужило издание в начале 90-х годов – впервые после длительного перерыва, вызванного цензурным запрещением, – основных работ Чернышевского1. Подготовленные к печати младшим сыном писателя книги вышли без указания имени автора, однако на титульном листе были обозначены время и место публикации составляющих сборники статей – «Современник», 1854 – 1861″, а также стояла помета: «Издание М. Н. Чернышевского», что полностью ликвидировало какие-либо сомнения в авторстве даже у неискушенного читателя.

Уже современники отчетливо сознавали, что вспыхнувшая полемика обусловлена, прежде всего, той общественно-политической и художественной ситуацией, которая возникла в России к началу 90-х годов. Признанный авторитет того времени по общественным и литературным вопросам, Н. Михайловский так отозвался о вызванной изданием диссертации Чернышевского дискуссии: «В последнее время в нашей журналистике… поднялись разговоры о цели и задачах искусства и литературной критики… Для всех этих старых погудок на старый лад… есть некоторые определенные внешние поводы, главным образом появление в отдельном издании диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности». Но и в общей атмосфере, которой мы дышим, есть, по-видимому, что-то, приглашающее к усиленным разговорам о чистой красоте и самодовлеющем искусстве»2.

В последнее десятилетие уходящего века качественные изменения происходили в общественной жизни страны. Именно тогда возникли те факторы внутриполитической жизни, которые впоследствии привели к грандиозным переменам. С середины 90-х годов начинается пролетарский этап освободительного движения в России, связанный с организацией «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», терпит поражение идеология позднего народничества, широко распространяется марксизм.

Значительными оказались сдвиги и в сфере художественной и литературной жизни. Чтобы понять масштабность происходивших в течение десятилетия перемен, достаточно сравнить начало 90-х годов и их конец.

В 90-е годы печатались стихи Фета, Полонского и А. Майкова, дебютировавших еще в 40-е годы, – их лирика представлялась живым воплощением классической традиции русской поэзии; активно выступал такой «традиционный» лирик, как А. Голенищев-Кутузов, чья поэзия не менее «традиционным» критиком Н. Страховым расценивалась как возрождение пушкинской традиции в эпоху fin de siйcle3; в начале десятилетия еще жив был Гончаров, и до 1895 года продолжалась творческая деятельность Лескова. Одним словом, начало 90-х годов в историко-литературном смысле еще целиком «девятнадцатое столетие».

В то же время лирика «Вечерних огней», равно как и некоторые стихотворения Полонского, в не меньшей степени связывала русскую литературу XIX века с «новыми течениями» в искусстве, нежели творчество продолжавших активно творить в те годы Толстого иди Чехова, а поэзия К. Случевского и Вл. Соловьева в известном смысле и продолжала традицию лирики XIX века, и открывала путь в «серебряный век» русской поэзии.

А конец 90-х годов – это уже совсем «двадцатый век»: Горький стал одним из наиболее популярных писателей; творчество Чехова получило окончательное признание, и на сцене МХТа с триумфом шли «Чайка» и «Дядя Ваня»; символизм, хотя и осыпаемый градом насмешек, определился в достаточной мере, чтобы стать реальностью художественной жизни, и уже появилась фигура С. Дягилева с первой книжкой журнала «Мир искусства» – этого прообраза будущих символистских изданий – в руках.

Если, по справедливому замечанию Л. Долгополова, грань веков явилась одновременно и «рубежом литературных эпох»4, то переход через этот рубеж произошел именно в предшествующее новому веку десятилетие.

В недрах старой, классической культуры зарождалось новое мироощущение, и первые признаки его проявления остро почувствовались современниками к середине 90-х годов. На это время указывал в своих Воспоминаниях П. Перцов; «Вернувшись в столицу… я не узнал ее ни в смысле общего тона жизни, ни в смысле господствующих интересов… общество точно проснулось… Но в 1892 – 1893 гг. оно еще «клевало носом» и досматривало последние приснившиеся сны»5. О тех же годах как о переломных для русской культуры писал и Андрей Белый: «С 1896 года видел я изменение колорита будней; из серого декабрьского колорита явил мне он февральскую синеву…» Понять «девяностые годы» – это значит почувствовать перелом, происходивший в русской культурной и общественной жизни. Поколение писателей и художников, чье духовное созревание происходило «на рубеже двух столетий», навсегда сохранило ощущение грандиозного «разрыва», о котором столь образно сказал Андрей Белый: «Во многом непонятны мы, дети рубежа; мы ни «конец» века, ни «начало» нового, а – схватка столетий в душе; мы – ножницы меж столетиями; нас надо брать в проблеме ножниц, сознавши; ни в критериях «старого», ни в критериях «нового» нас не объяснишь»6.

Своеобразие 90-х годов как самостоятельного периода в истории культуры определяется переходностью происходивших в нем событий, причем эта «переходность» была свойственна не только литературе: изучение художественной жизни также приводит к выводу, что 90-е годы – «это ясно очерченный этап в развитии русского искусства, имеющий в себе самом свои «концы» и «начала», когда в культурном быту подготавливалось многое из того, что позже проявилось в творческой практике»7.

2

Ведущим мотивом критических обозрений начала 90-х годов было «измельчание литературных талантов». И хотя русская критика всегда относилась к современной ей литературе с известной долей скептицизма, теперь у нее возникли действительные основания для беспокойства о будущем «изящной словесности».

В течение предшествовавшего десятилетия ушли из жизни корифеи русской литературы: Некрасов, Достоевский, Тургенев, Салтыков- Щедрин. В литературу входило новое поколение писателей, чьи произведения – несмотря на существенные идеологические и эстетические различия – составляли ощутимую художественную общность, дающую возможность критике говорить о «новом литературном поколении»8. По аналогии с такими привычными понятиями, как «люди сороковых годов», «шестидесятники», молодые писатели были объединены журналистикой словом «восьмидесятники» – так как именно в это десятилетие получили известность Чехов и Короленко, Ясинский и Эртель, Потапенко и Дедлов. Так, в публицистике вновь была поднята знакомая проблема «отцов и детей» с той лишь – весьма существенной! – разницей, что «отцы и дети» тургеневского романа превратились в «дедов и отцов» для тех, кто входил в литературу в 80-е годы, и если раньше конфликт возникал между «идеалистами сороковых годов» и «реалистами шестидесятых», то теперь оба старших поколения противостояли поколению «детей и внуков» как хранители идеалов «общественности и гуманности»9.

Естественно, что в спорах о настоящем и будущем России отношение к «идеалам шестидесятых годов» служило тем оселком, на котором безошибочно определялась «политическая физиономия» того или иного направления общественной мысли, той или иной журнальной «партии». Когда либеральная печать10 призывала хранить верность «принципам 1861 года», она тем самым недвусмысленно демонстрировала свое отношение к проводимым правительством Александра III контрреформам, которые ограничили – а то и вовсе свели на нет – те возможности внутреннего самоуправления, которые были достигнуты, в результате последовавших за освобождением крестьян реформ11. В то же время такая позиция несла в себе внутреннее противоречие: ведь как бы «идеалы шестидесятых годов» ни были высоки сами по себе, постоянная ориентация на прошлое не могла стимулировать выработку более адекватных современному положению политических, философских и художественных концепций – и с течением времени стала служить главной помехой, препятствовавшей увидеть и понять новые явления общественной жизни.

Что же касается эстетической стороны «наследства», то тут дело обстояло еще более сложно. С одной стороны, произведения писателей «нового поколения», хотя и созданные в иной художественной манере, нежели произведения классиков, не заключали в себе идеалов апологетов «твердой власти» и «национальных начал»; с другой – либеральная (и в особенности либерально-народническая) журналистика превратила некогда живую и развивающуюся эстетическую теорию в свод раз и навсегда данных критериев и правил, с помощью которых, казалось, только и возможно оценить и понять новые явления художественной жизни.

Ярким примером того тупика, в котором оказалась либеральная критика, служит ее отношение к творчеству Чехова. Критики этого направления не могли не придать особого значения несколько ироничным отзывам об «идеалах шестидесятых годов», появлявшимся в некоторых произведениях Чехова тех лет («Именины», «Скучная история»). Так, в известной статье «Об «отцах и детях» йог. Чехове» Михайловский, признавая талант молодого писателя, с сожалением подчеркивал, что он принадлежит тому литературному поколению, которое «может сказать о себе…что «идеалы отцов и дедов над ним бессильны»12. В то же время творчество Чехова не имело ничего общего с произведениями таких писателей, как Б. Маркевич, Вс. Крестовский, К. Орловский или Н. Северин, наполнявших беллетристические отделы «Русского вестника» и «Русского обозрения». Столь непривычная, с точки зрения либеральной критики, позиция художника вызывала такие двусмысленные опенки его творчества, как «даром пропадающий талант»13 или «жертва безвременья»14.

Негативное, в общем, отношение к творчеству Чехова было свойственно и другому течению либеральной критики, представленному журналом «Вестник Европы», на страницах которого имя Чехова до конца 90-х годов попросту игнорировалось.

Идеологи консервативного лагеря, соглашаясь со своими противниками в общей оценке текущей литературы, в упадке искусства видели закономерный итог ее полувекового развития под влиянием «идеалов отцов и дедов». Именно это положение явилось одним из важнейших оснований историко-культурных построений критиков «охранительного» направления15. При всех расхождениях во взглядах на политику и литературу, консерваторы сходились в оценке начатого «зарей освобождения» и закончившегося взрывом на Екатерининском канале периода как «смутного времени» русской истории16.

  1. В марте 1892 года появились «Очерки гоголевского периода русской литературы», в сентябре – «Критические статьи», в декабре – «Эстетика и поэзия» (в выходных данных – 1893), куда вошла знаменитая диссертация. – См.: М. Г. Петрова, Летопись литературных событий. 1892 – 1900. – В кн.: «Русская литература конца XIX – начала XX века. Девяностые годы», М., 1968, с. 282.[]
  2. Н. К. Михайловский, Литература и жизнь. – «Русское богатство», 1893, N 8, с. 76.[]
  3. »Граф Кутузов подражает Пушкину в стихосложении, в языке, во вкусе, простоте, – но он старается подражать ему также в правдивости и следовательно, перестает быть каким бы то ни было подражателем, как только вопрос касается самого существа его поэзии». – Н. Н. Страхов, Заметки о Пушкине и других поэтах, Киев, 1897, с. 256.[]
  4. Л. Долгополов, На рубеже веков, Л., 1977, с. 5.[]
  5. П. П. Перцов, Литературные воспоминания, М. – Л., 1933, с. 82.[]
  6. А. Белый, На рубеже двух столетий, М. – Л., 1930, с. 403, 170.[]
  7. Г. Ю. Стернин, Художественная жизнь России на рубеже XIX – XX веков, М, 1970, с. 13.[]
  8. Р. Д<истерло>, Новое литературное поколение (Опыт психологической характеристики). – «Неделя», 1888, N 13, 15.[]
  9. В. Б<ирюкович>, Отцы и дети нашего времени. – «Неделя», 1890, N 5.[]
  10. С закрытия «Отечественных записок» в 1884 году и приблизительно до середины 90-х годов (появления первых работ Плеханова) либеральные журналы «Вестник Европы» и «Русская мысль», а также газета «Русские ведомости» являлись наиболее последовательными выразителями общедемократических настроений. Характеристика либеральных изданий дана в кн.: «Литературный процесс и русская журналистика в конце XIX – начале XX века. 1890 – 1904. Социал-демократические и общедемократические издания», М., 1981.[]
  11. Введение в 1889 году института земских начальников, поставившего под жесткий административный контроль всю крестьянскую жизнь, было воспринято как окончательный разрыв правительства с курсом «либеральных реформ» и полный поворот к политической реакции; в 1890 году последовала контрреформа земского положения, подчинившая земство губернаторской власти и усилившая в нем дворянский элемент; аналогичные цели преследовала и контрреформа городового положения, проведенная в 1892 году.[]
  12. Н. К. Михайловский, Литературная критика, М., 1957, с. 598.[]
  13. Там же, с. 607.[]
  14. См.: М. А. Протопопов, Жертва безвременья (Повести Антона Чехова). – «Русская мысль», 1892, N 6; К. М<едвед> ский, Жертва безвременья (Повести и рассказы Антона Чехова). – «Русский вестник», 1896, N 7.[]
  15. Характеризуя историко-литературные построения К. Леонтьева, современный исследователь отмечает изолированность его фигуры в истории русской мысли, уникальность предложенной им концепции. См.: С. Г. Бочаров, «Эстетическое охранение» в литературной критике (Константин Леонтьев о русской литературе). – В кн.: «Контекст-1977», М., 1978, с. 193. Но именно в концепции Леонтьева получила законченное оформление та «охранительная» идеология, которая развивалась в публицистике М. Каткова и В. Мещерского и в их изданиях, в статьях и докладах К. Победоносцева и Д. Толстого, в салонах С. Строганова и А. Татищева.[]
  16. »Как известно, наша так называемая консервативная… печать обогатила русскую литературу особым термином для обозначения эпохи реформ – термином «смутное время». – «Русская мысль», 1894, N 1, с. 42.[]

Цитировать

Носов, А. Раскол в либералах / А. Носов // Вопросы литературы. - 1987 - №5. - C. 105-126
Копировать