№1, 1967/Мастерство писателя

Работа Драйзера над романом «Оплот»

Маргарита Чедер (Гаррис), автор настоящего очерка, – литературный секретарь Драйзера. Знающие книгу Элен Драйзер, жены писателя, «Моя жизнь с Драйзером» (1951; русский перевод-1953) могут припомнить на страницах этих записок несколько дружеских, сочувственных упоминаний о Маргарите Чедер-Гаррис. Профессиональный литературный работник, журналистка, автор статей, рассказов, а также романа «Бореалис» (1930), Маргарита Чедер раз и навсегда попала под власть творческого и личного обаяния Драйзера и готова была жертвовать самостоятельной работой ради сотрудничества с выдающимся художником. Это сотрудничество продолжалось в течение трех периодов-1928- 1929 (Драйзер после «Американской трагедии»), 1933 – 1934 (большая общественная и публицистическая деятельность Драйзера) и 1944 – 1946 годы (завершение «Оплота»). М. Чедер была редактором «левого» журнала «Дайрекшн» («Direction»), в работе которого Драйзер принимал активное участие. Сейчас ею подготовлена книга воспоминаний «Драйзер, каким я его знала». Из рукописи этой книги Маргарита Чедер и предложила нашим читателям рассказ о том, как создавалось последнее из произведений крупнейшего американского писателя. «Оплот» – последний роман Драйзера и в то же время один из ранних его замыслов. Мечта написать книгу о «кряжевом» американце, о человеке, воплощающем дух своей родины, пафос американской истории, сопровождала Драйзера едва ли не на всем протяжении его творческого пути. Еще в 1917 году издательская фирма «Джон Лейн» объявила о близком выходе в свет романа «Оплот». Однако внешние обстоятельства, другие планы сделали появление ожидаемой книги совсем не скорым. Главное, Драйзер испытывал чувство неготовности к исполнению своего глубинного замысла. Он несколько раз принимался за работу и всякий раз откладывал заветную рукопись, не переставая, однако, копить исподволь материалы для книги. «Оплот» был создан писателем, достигшим полной зрелости, и опубликован (1946) уже после смерти Драйзера (декабрь, 1945). И замысел книги, и суть ее, и судьба, и, наконец, заглавие – все это делает «Оплот» символическим завершением творческой деятельности Драйзера.

«Сюжет явно американский – глава квакерской семьи прилагает все усилия, чтобы направить своих детей на верный путь, но его попытки разбиваются о воздействие современного общества на их стремления и поступки», – говорилось в издательском анонсе романа «Оплот» в 1917 году. Такой осталась сюжетная канва и в окончательном варианте книги. В центре повествования -> Солон Варне, духовный наследник первых пуритан, основавших на американском берегу ранние европейские поселения. Для него слово праведности, провозглашенное с борта «Мейфлауэр», а затем подхваченное позднейшими квакерскими проповедниками, сохраняет силу истины, действенности и неубывающей новизны. Между тем, отмечает Драйзер, «идеал Джорджа Фокса (главы квакеров) пришел в столкновение с повседневной действительностью нашего мира, мира страстей и лишений, тягот и неравенства». Ценой трагических прозрений Солону Барнсу приходится осознать этот крах. Между ним, его идеалами, с одной стороны, с другой – его детьми и духовной жизнью, к которой они тянутся, обозначается разрыв. Драйзер не спешит принять какую-либо из сторон; он с исследовательским вниманием рассматривает взаимную вину различных поколений.

На примере семьи Барнсов писатель наблюдает цикл, совершенный американскими идеалами: «внутренний свет», который был принят ранними квакерами в качестве жизненной нормы, все более тускнеет, «появилась упорная тяга к житейскому благополучию, к положению в обществе, выработалась практическая сметка, каким-то образом уживавшаяся с высокими стремлениями», наконец, «видимость, буква стали… всем, дух – ничем». Дети же Солона Барнса вовсе не чувствуют почвы дедовского энтузиазма и стремятся к иным основам внутреннего развития. Основ, однако, не оказывается. И Солон, отец, готовый ограничить человеческую мудрость квакерской «Книгой поучений», и дети его, стремящиеся вырваться из этой замкнутости разными путями – через мальчишеское прожигание жизни, как Стюарт, или богемную светскость, как Этта, – равно обретают катастрофическую опустошенность. «Книга поучений» – безжизненная, сухая мудрость, «буква», догма. А что, кроме взвинченных иллюзий, нашла Этта Барнс в Гринвич-вилледж, нью-йоркском Монмартре, который производил много «романтического» шума, но дал столь же мало настоящего искусства и настоящих художников, как и легендарный парижский Монмартр? Обоюдная ошибка и «отцов» и «детей», представленных в романе Драйзера, заключена в рабском подчинении инстинкту массовидности, будь то «божья паства» или богема… Ни те, ни другие не развивают, да и не находят сил для формирования в себе личности, подлинной индивидуальной самостоятельности.

В финале романа внимание опять останавливается на «внутреннем свете». Но, следует думать, это «внутренний свет», понимаемый иначе, чем узкие поучения квакеров. Драйзер пристально занимался судьбами американского пуританского сектантства, сыгравшего свою роль в судьбах Соединенных Штатов, и Маргарита Чедер вполне справедливо не обходит этой проблемы. Мистический, религиозный элемент почти не интересовал Драйзера, он обращался к общественной стороне квакерских умонастроений. В конце жизни он, как известно, вступил в лоно англиканской церкви. Тогда же писатель стал членом Коммунистической партии США. У многих американских историков литературы этот факт вызывает саркастическую улыбку и склонность ставить под сомнение серьезную продуманность обоих шагов Драйзера. Со своей стороны Маргарита Чедер, собирая и анализируя личные наблюдения, старается раскрыть в воспоминаниях сложную натуру Драйзера: то был для него не случайный, но символический акт, – силой своего авторитета писатель хотел соединить идеологические крайности, он искал высоких и широких форм духовного развития; победы и счастливые выводы доставались ему нелегко, этим и объясняется противоречивость его поисков.

Д. УРНОВ

* * *

Драйзер был непривередлив в выборе места для работы и заботился лишь о том, чтобы ничто не отвлекало его внимания. Он любил свои предельно простые домики в Маунт-Киско и на Лонг-Айленде1. Теперь он хотел, чтобы я нашла помещение для работы и хранения материалов, относящихся к «Оплоту».

В связи с военным временем снять меблированную квартиру было невозможно. Случайно удалось найти крохотный домик на склоне горы. Он был совсем не обжит, но Драйзер решил, что сможет здесь работать. Телефона не было, из прямоугольной гостиной открывался вид на пик Кауэнга и долину Сан-Фернандо. Длинный ряд цементированных ступенек поднимался к дому. Со всех сторон тянулась живая изгородь из колючих кустов, олеандр и других цветущих растений. Цементированная дорожка, проложенная между двух небольших персиковых деревьев, вела к патио2, врезанному в гору позади дома.

Из гостиной тоже был ход в этот патио, и Драйзер любил сидеть здесь на низкой грубой скамье, перечитывая отпечатанную рукопись или глядя вдаль поверх горы. Высокая стена соседней виллы загораживала патио с одной стороны, но к западу простиралась длинная полоса травы. Эта выжженная, бурая от летней жары трава поднималась по склону к группе зеленых виргинских дубов, а еще выше на фоне неба раскачивались стройные эвкалипты.

У нас была только самая необходимая мебель – длинный стол, сиденье нашей машины, служившее кушеткой, и три обычных стула. Драйзер терпеливо выносил их, пока мы не смогли купить пару мексиканских плетеных соломенных кресел, одно из которых – с длинными широкими полозьями. Оно сразу стало драйзеровским креслом. Во время работы он сидел в нем, слегка раскачиваясь – склонялся ли над листами бумаги на столе или откидывался, чтобы диктовать, или размышлял над дальнейшими строками. Он не курил, и это легкое ритмическое движение давало ему возможность успокоиться, подчинить ритму неугомонность – всегдашнее состояние его существа, его ума, созидающее начало, которое он ощущал в себе и которое нуждалось в ритмической организации.

С каждым днем он все более проникался мыслью закончить роман, который неоднократно начинал и бросал, всякий раз намереваясь вновь вернуться к нему. Однажды роман был даже включен в план издательства на 1917 год!

Каждое утро в 10 часа я заезжала за ним в дом на Норс Кинг Роуд3, и он появлялся с какой-нибудь новой кипой под мышкой: то тяжелый пакет, завязанный синей веревкой, то бельевая коробка, полная бумаг, то связки заметок, набитые в рваные конверты. Он раскладывал все это на длинном столе: «Это материал про Айсобел, она самая ставшая и некрасивая дочь» или «Это о Стюарте в школе». И он принимался говорить о разных членах семьи Барнсов, которых хотел изобразить так, чтобы каждый близко узнал их. Когда, казалось, все было приведено в порядок, он появлялся с очередным сильно затасканным конвертом: «Еще 50 тысяч слов. Как бы ты не сбежала от этого домой!»

Тщательно изучая все, что касалось исторической основы романа, Драйзер собрал большое количество книг о квакерстве, причем не только о Джордже Фоксе4, основателе секты в Англии, но особенно о первых американских квакерах. У него была диковинная старая книга под названием «Анналы первых Друзей», как часто звались квакеры, и «Дневник» Джона Вулмэна5, включенный в серию мировой классической литературы и выпущенный Издательством Гарвардского университета. Драйзер пометил для использования много отрывков из этих книг. Даже скучная, но добронравная квакерская «Книга поучений», казалось, очаровала его своим простым благородством мысли. Герой романа Солон вырос в подобной атмосфере: Драйзер хотел, чтобы он был типичным представителем своей среды и отличался настоящей верой.

Драйзеру легко было описать юность Солона и первые годы после женитьбы, что он уже и сделал в старой рукописи. Но по началу его жизни он не представлял себе, как будет вести себя зрелый квакер, когда несчастье застанет его врасплох. Драйзер полагал, что Солон должен утратить свою веру и пасть духом под давлением всего, что с ним произошло. Однако, читая собранные им книги, изучая давние истории из реальной жизни, он не мог найти случая, который бы отвечал его замыслу. Казалось, сама вера придавала квакерам силу, они ни за что не сдавались, и такого слепого упорства Драйзер не мог понять. Поэтому он, как честный писатель, откладывал роман в сторону. Один раз его оттеснила «Трилогия желаний», другой – более современная тема, «Американская трагедия».

Со временем два обстоятельства позволили Драйзеру по-новому взглянуть на жизнь квакеров и помогли ему закончить «Оплот». Во-первых, то была встреча с крупным деятелем квакерства Руфусом Джонсом6, много лет возглавлявшим Комитет вспомоществования, проводивший значительную работу по оказанию помощи во всем мире. Руфус Джонс, известный либерал, побывал в Советском Союзе в первые дни голода, задолго до Драйзера, и был одним из главнейших соратников Драйзера в попытках оказать помощь республиканской Испании после возвращения последнего из Барселоны.

В те дни Драйзер и Руфус Джонс стали друзьями и впоследствии Драйзер советовался с Джонсом по поводу «Оплота». Джонс дал Драйзеру свою автобиографическую книгу «Открытие жизненного пути». Драйзер использовал некоторые эпизоды из детства Джонса, включив их в повествование о Солоне7. Джонс помог ему понять зрелого Солона именно так, как он представлялся Драйзеру.

Было еще и другое обстоятельство: Драйзер глубоко изучил религию с философской и исторической точек зрения и поэтому смог наконец написать о переживаниях Солона точно и глубоко.

Материал «Оплота» к сентябрю 1944 года содержал несколько сотен страниц рукописи и четыре машинописных варианта, законченных перед «Американской трагедией». Уже тогда был отложен в сторону самый ранний машинописный вариант, и теперь Драйзер вновь отказался от него. Действие в нем развивалось недостаточно быстро и драматично.

Опубликованная книга следует в основном второму варианту. Его называли «семейным», потому что здесь подробно была описана домашняя жизнь семьи Барнсов. Третий мы назвали «финансовым», поскольку в нем рассказывалось о блестящей и успешной банковской карьере Солона, начиная с того времени, как он юношей поступил в банк своего тестя, и до того, как он раскрыл наконец сомнительные сделки своих коллег. Четвертый вариант представлял собой сильно сокращенный «семейный вариант» и был ценен только тем, что повествование в нем завершалось по времени позднее – трагическим преступлением Стюарта, младшего сына Солона.

Увидев, что «семейный» и «финансовый» варианты способны составить роман достаточного объема, Драйзер твердо решил написать последнюю треть произведения! Две трети его были уже сделаны и нуждались только в некотором пересмотре и сокращении. Драйзер считал, что «финансовый вариант» слишком длинен, поскольку содержавшиеся в нем финансовые операции изобиловали чрезмерными подробностями. Между тем ему надо было главным образом показать жестокость и беспринципность мира наживы.

«Семейный вариант» был дополнен некоторыми эпизодами из самого раннего варианта, связанными с детьми Барнсов. Создавая образы детей, которых любил больше всего, Драйзер экспериментировал, чтобы более рельефно показать черты их характеров: одиночество и крушение надежд Айсобел;

  1. Жил и работал Драйзер обычно в разных местах, чем и объясняется надобность снять отдельное помещение.[]
  2. Внутренний дворик с навесом.[]
  3. Квартира Драйзера в Голливуде.[]
  4. 2 Джордж Фокс (1624 – 1691) – основатель религиозного Общества Друзей или Друзей истины, которые впоследствии были названы квакерами; автор «Дневника» (изд. 1694).

    []

  5. Джон Вулмэн (1720 – 1772) – глава американских квакеров, «Дневник» (1774) которого Драйзер читал, вероятно, в издании 1922 года.[]
  6. Руфус-Мэтью Джонс – университетский профессор, историк (в частности, историк религиозных течений), общественный деятель. Его книга «Открытие жизненного пути» была издана в 1926 году.[]
  7. Профессор Герхард Фридрих из Колледжа Хавефорд в Пенсильвании написал специальное исследование о заимствованиях Драйзера у Руфуса Джонса (см. «American Literature», v. XXIX, May 1957). – Прим.автора.[]

Цитировать

Чедер, М. Работа Драйзера над романом «Оплот» / М. Чедер // Вопросы литературы. - 1967 - №1. - C. 139-152
Копировать