«Пятое измерение» булгаковского текста. Из наблюдений над творчеством Михаила Булгакова

— Нет, — ответила Маргарита, — более всего меня поражает, где все это помещается <…> Коровьев сладко ухмыльнулся <…>

— Самое несложное из всего! — ответил он. — Тем, кто хорошо знаком с пятым измерением, ничего не стоит раздвинуть помещение до желательных пределов. Скажу вам более, уважаемая госпожа, до черт знает каких пределов!

М. Булгаков. «Мастер и Маргарита»

В творческой манере М. Булгакова имеется характерный и, кажется, присущий лишь ему прием: в определенный момент повествования читатель более или менее явно отсылается к какому-либо литературному источнику, без знания которого понимание этого фрагмента в произведении невозможно. Подчеркнем, что речь не идет об обычных литературных ассоциациях, в той или иной мере расширяющих или уточняющих возможности толкования образа, в принципе прозрачного и без них. Это явление весьма заурядное, прямо-таки наводняющее страницы мировой литературы. Весь смысл рассматриваемого нами феномена как раз в том, что без знания источника, к которому совершенно сознательно апеллирует автор, понимание его замысла не представляется возможным.

Поспешим пояснить свою мысль на примере. Он почерпнут со страниц главной книги М. Булгакова — романа «Мастер и Маргарита». Как, разумеется, помнит читатель, в первой главе этого произведения «редактор толстого художественного журнала и председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций» Михаил Александрович Берлиоз пытается растолковать поэту Бездомному его ошибки в создании образа Иисуса Христа. Характеризуя Берлиоза, автор подчеркивает, что тот «был человеком начитанным и очень умело указывал в своей речи на древних историков». «Обнаруживая солидную эрудицию», он мог сообщить и о содержании главы 44-й знаменитых Тацитовых «Анналов» и даже о том месте в них, которое кое-кем считается позднейшей вставкой. Больше того, в своих историко-философских экскурсах Берлиоз «забирался в дебри, в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень образованный человек…». Не знаем, как воспринимаются эти строчки большинством читателей, но наше ухо улавливает здесь злую, хотя и скрытую иронию. Впрочем, для того, чтобы смутное ощущение переросло в уверенность, требуется, по справедливому замечанию, «какое-нибудь доказательство». Ну что же, оно будет предоставлено!

Проследим за особенностями полемической манеры председателя МАССОЛИТа далее, до того момента, когда в беседу Берлиоза с Бездомным включится и неизвестный иностранец в берете:

«- Но, позвольте вас спросить, — после тревожного раздумья заговорил заграничный гость, — как же быть с доказательствами бытия Божия, коих, как известно, существует ровно пять?

— Увы! — с сожалением ответил Берлиоз. — Ни одно из этих доказательств ничего не стоит, и человечество давно сдало их в архив. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования Бога быть не может.

— Браво! — вскричал иностранец. — Браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!

— Доказательство Канта, — тонко улыбнувшись, возразил образованный редактор, — также неубедительно. И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим доказательством».

Что и говорить, поединок двух «интеллектуалов» выглядит весьма впечатляюще. Особенно для современного читателя. Но… Откроем IV том (книга VII) Энциклопедического словаря Брокгауза-Ефрона, где в емкой, но все же очень краткой статье «Бог», написанной профессором богословия П. Васильевым, нас ожидают следующие, как бы уже знакомые строки: «Так как Кантово доказательство утверждает бытие личного Бога, то против него восстают все пантеисты: Фихте, Шеллинг и Гегель порицают его довольно резко, и Шиллер говорит, что Кант проповедует нравственность, пригодную только для рабов. Штраус насмешливо замечает, что Кант к своей системе, по духу противной теизму, пристроил комнатку, где бы поместить Бога»¹. Так вот он — источник берлиозовской образованности! Остается только восхититься изяществу, с которым Булгаков раскрывает перед читателем всю ее поверхностность.

Впрочем, невежество Берлиоза обнажается и куда более хитроумным способом. В самом деле, аттестация Герберта Аврилакского (более известного под именем римского папы Сильвестра II), «подлинные рукописи» которого якобы нашлись в Москве «в государственной библиотеке», «чернокнижником» у действительно образованного человека может вызвать только недоумение: «Кто чернокнижник? Римский папа?»². Однако нетрудно убедиться, что по этому вопросу Берлиоз хранит полную невозмутимость.

Вот так и выглядит, по нашему мнению, «пятое измерение» булгаковских текстов, благодаря которому писатель с легкостью расширяет художественное пространство своих произведений везде, где это кажется ему необходимым. В рассматриваемой теме чрезвычайно важен вопрос о круге источников, к которым будет отсылать М. Булгаков своих читателей. Осмелимся предположить, что в первую очередь — это круг чтения обычной интеллигентной семьи того времени, включающий, прежде всего, русскую классику и наиболее яркие шедевры мировой литературы. Этот круг по преимуществу определялся интимными душевными переживаниями самого писателя, бесценными впечатлениями его детства, через все тяготы бурной жизни пронесенной памятью о «лучших на свете шкапах с книгами, пахнущих таинственным старинным шоколадом, с Наташей Ростовой, «Капитанской Дочкой» и «Саардамским Плотником»». Впрочем, хорошо знавшие М. Булгакова люди отмечали обилие в его личной библиотеке книг не только классиков, но и писателей как бы второго ряда — Вельтмана, Полевого, Нарежного, которых «редко встретишь в писательских библиотеках»³.

И уж конечно, анализируемый нами прием должен был быть действенным, иными словами, — «работающим», для возможно большего числа читателей. Каким представлял себе своего читателя Булгаков, можно заключить, например, из следующего его признания: «Я остро интересуюсь бытом интеллигенции русской, люблю ее, считаю хотя и слабым, но очень важным слоем в стране. Судьбы ее мне близки, переживания дороги. Значит, я могу писать только из жизни интеллигенции…»⁴.

Последуем же за Булгаковым, чтобы увидеть, как работает его метод. Кажется, справедливость наших предположений подтверждает сам Мастер из «закатного» романа писателя. «Его нельзя не узнать, мой друг!» — говорит он Ивану Бездомному, пытаясь растолковать тому фантастические события душного вечера на Патриарших прудах, с которых, собственно говоря, и начинается действие романа. «Ну вот… ведь даже лицо, которое вы описывали… разные глаза, брови! Простите, может быть, впрочем, вы даже оперы «Фауст» не слыхали?» «Лишь только вы стали его описывать, я уже стал догадываться <…> с кем вы вчера имели удовольствие беседовать» — «…вчера на Патриарших прудах вы встретились с сатаной».

Ну что же возьмешь с Ивана Бездомного — он, «конечно, человек девственный»! А вот читателю Булгаков предоставляет несколько специфических подсказок, среди которых и восходящие к тому же «Фаусту» трость «с черным набалдашником в виде головы пуделя», и угощение папиросами «Наша марка». Право, все это не предвещает ничего хорошего. Снова прислушаемся к беседе на Патриарших:

«- Вы хотите курить, как я вижу? — неожиданно обратился к Бездомному неизвестный. — Вы какие предпочитаете?

— А у вас разные, что ли, есть? — мрачно спросил поэт, у которого папиросы кончились.

1. Энциклопедический словарь. Т. 4. Кн. 7 / Под ред. И. Е. Андреева. СПб.: Изд. Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона, 1891. С. 208.[↩]
2. Подробнее см.: Зеркалов А. Этика Михаила Булгакова. М.: Текст, 2004. С. 53.[↩]
3.  Виленкин В. Незабываемые встречи // Воспоминания о Михаиле Булгакове. М.: Советский писатель, 1988. С. 287; Белозерская Л. Е. Воспоминания. М.: Художественная литература, 1989. С. 139. См. также: Кончаковский А. П. Библиотека «Мастера» // Легенды дома Турбиных. Киев: Кий, 2003.[↩]
4. Булгаков М. «Показания по существу дела». Протокол допроса в ОГПУ 22.09.1926 г. / Публ. Г. Файмана. Независимая газета. 1993. 17 ноября.[↩]