Пути, опыт, горизонты

Оглядываясь назад, чтоб увидеть и оценить то новое, что внесла в югославскую литературу социалистическая действительность с тех пор, как она, эта действительность, существует в нашей стране, я думаю, что ни на секунду не следует забывать одну вещь: как бы новые отношения ни формировали и непрерывно ни формируют современную югославскую литературу, ни влияли и ни влияют на нее, – и югославская литература строила издавна теперешнюю социалистическую Югославию, прокладывала тропинки и пути для ее прихода, была голосом, который вопиял еще в пустыне. Именно поэтому, когда мы хотим увидеть в югославской литературе то новое, что в ней существует, мы не можем ограничиться двумя минувшими десятилетиями, которые отделяют нас от того момента, когда югославская земля свободно вздохнула. Не можем, потому что тем самым мы лишили бы современную югославскую литературу многих книг, в которых уже проявлялось то новое, что сейчас определяет ее облик, звучало не тихо и издалека, но во весь голос в ту эпоху, когда социализм здесь, на просторах Югославии, был еще мечтой. Не реальностью.

То, что придает сегодня основную окраску югославской литературе, книгам, которые сейчас являются ее наивысшим достижением, книгам, мимо которых никто не может пройти, – это ее социалистический гуманизм. В произведениях лучших писателей нашей страны социалистический гуманизм сегодня переживает свой расцвет. Книги, о которых уже достаточно определенно можно сказать, что они будут представлять в будущем наше время, проникнуты им. Однако новый в качестве основной черты, характерной для большинства лучших произведений современности, социалистический гуманизм, конечно, не нов в югославской литературе. Для подтверждения этой мысли достаточно сослаться на наследие Мирослава Крлежи, составляющее сорок книг и насквозь проникнутое социалистическим гуманизмом. А ведь произведения Крлежи в значительной своей части были созданы в период между первой и второй мировыми войнами. Или творчество Аугуста Цесарца, этого, как его назвал М. Крлежа, «пионера ленинской мысли» в Югославии. Двадцать четыре тома сочинений этого романиста и поэта, драматурга и эссеиста, расстрелянного фашистами в 1941 году, также являются несмолкаемо звучащим словом социалистического гуманизма. Это можно сказать и о книгах сербского критика Джордже Иовановича, и о стихах родоначальника новой македонской литературы Касты Ращша, писателей, не дождавшихся прихода социализма и павших с оружием в руках в борьбе за него. Или разве не поднялся до социалистического гуманизма в своей поэме «Яма», – может быть, одном из самых выдающихся художественных свидетельств о ночи Европы, – хорватский поэт Иван Горан-Ковачич, убитый до того, как социализм в Югославии стал действительностью?

Путь югославской литературы с 1945 года и до сего дня был долог. И неровен. Но если мы будем оценивать его в 1965 году, нельзя не обратить внимания на то, что социалистический гуманизм пронизывает произведения писателей самых разных – и по творческому методу, и по эстетическим концепциям, и по стилю, и по принадлежности к разным литературным группировкам. Проза Михаило Лалича, Оскара Давичо, Исака Самоковлии, Бранко Чопича, Добрицы Чосича, Эриха Коша, Антоние Исаковича, Младена Олячи, Вой Чолановича, Ивана Дончевича, Векослава Калеба, Ранко Маринковича, Воина Елича, Мишко Кранца, Бено Зупанчича, Матея Бора, Славко Яневского дает нам право утверждать это. Говорить о каждом из этих писателей и о их книгах, созданных после окончания войны, здесь, разумеется, невозможно, Мы лишь приведем несколько примеров тех идей, которые были основными в отдельных их книгах или во всем творчестве.

Михаило Лалич в своем последнем романе «Стон-гора» рассказал о потерянном и вновь обретенном пути человека к человеку; это произведение, которое славит победу человека над одиночеством и отчуждением, славит его возвращение к общей борьбе против зла, поскольку лишь общая борьба может обеспечить победу коммунизма, который и будет торжеством подлинного, реального гуманизма. «Мы – коммунисты, когда мы вместе, – говорит герой романа М. Лалича, – а один человек не может быть коммунистом». Оскар Давичо в своем цикле из четырех романов под общим названием «Каторга» (пока вышли три книги) показывает нам, как коммунисты и в пору самой непроглядной тьмы, в казематах королевской Югославии, хранили это пламя общей борьбы, и оно хранило их. В военных рассказах Бранко Чопича, Антоние Исаковича, Ивана Дончевича на сотнях страниц мы слышим ту же мысль, видим, как она развивается и растет в заброшенных селах Боснии, Сербии, Хорватии именно в то время, когда все человеческое растоптано сапогом варвара. В «Поминках», романе Бено Зупанчича об оккупированной и окруженной колючей проволокой Любляне, человек борется не на жизнь, а на смерть с двумя врагами подлинной человечности: с чужеземцем и с мещанином. Эрих Кош в сатирических романах «Большой Мак», «Снег и лед», «Имена», повествующих уже о нашем, нынешнем, социалистическом времени, производит гневный расчет с мещанином в нас и среди нас и в то же время с бюрократией и со всеми теми силами, что стремятся сохранить отчуждение человека. Иво Андрич в своих мастерских рассказах и романах захвачен проблемой трагизма существования человека в античеловеческом мире, а в ряде новелл, действие которых происходит в период революции, с могучей силой передает нам дыхание той поры и надежду, которую она несет людям. Мирослав Крлежа в романе-памфлете «Банкет в Блитве» (третья книга его появилась недавно, две первые вышли из печати еще в конце 30-х годов), изображая европейское государство, названное им Блитвою, рисует потрясающую картину лживости буржуазного гуманизма, буржуазной демократии, буржуазной цивилизации; а в романе «Знамена», печатающемся сейчас в загребском журнале «Форум», писатель воссоздает пути развития своего поколения, которое после национально-революционных восторгов и разочарований обретет в социализме знамя гуманизма.

Одна из важнейших характерных черт новой югославской литературы – гегемония темы войны и революции. И эволюция этой темы. Появление большого числа романов, рассказов, драм, поэм, книг стихов, посвященных войне и революции, вполне естественно. Ибо война и революция перепахали югославскую землю с запада до востока, с севера до юга. С 1941 года, когда армии двух фашистских стран с помощью армий фашистских соседей Югославии и при поддержке югославских фашистов разорвали страну и когда вслед за этим вспыхнуло вооруженное восстание во главе с коммунистами, не было города, села, поселка, в котором не начались бы борьба и революция. Не было семьи, человека, которые остались бы не затронутыми ими, укрытыми от этих грандиозных событий. Поэтому вполне понятно, что в литературе нашего народа эта тема занимала столь большое место, да и сейчас, спустя двадцать лет, она жива и, вероятно, еще долго будет искать своих авторов.

Герои первых послевоенных книг, рассказывавших о революции, были героями, всегда и всюду не ведающими никаких сомнений, дилемм, колебаний, отступлений. Постоянное присутствие дыхания революции стирало в сознании писателей, бывших участниками событий, все то, что могло быть понято как умаление масштабов революции. В книгах, которые мы читали в первые послевоенные годы, не было ничего неискреннего, ничего искусственного, а тем более инспирированного (как не было ничего неискреннего, ничего искусственного, ничего инспирированного в стихах тех юношей, которые чуть позже запели на стройках разрушенных городов и на трассах новых железных дорог и которых сегодня некоторые критики, устанавливая периодизацию югославской литературы, издевательски называют «землекопами» и «дорожниками»). Писатели, которые создавали эту литературу, не могли писать иначе. Не потому, что им кто-то приказывал писать так, но потому, что они так воспринимали происходящее, так понимали смысл увиденного. И тем не менее картина революции и ее героев в той литературе, которую не могут ни позабыть, ни отбросить все, кто ее читал в момент, когда она рождалась, не была до конца реальной. Был на ней лак, хотя художники непреднамеренно наносили его на поверхность своих полотен. И когда в 1951 году появился роман Добрицы Чосича «Солнце далеко», в котором впервые был изображен трагический конфликт между революционерами, конфликт, который завершался расстрелом одного партизана его товарищами, читатели почувствовали, что тема войны и революции получила в югославской литературе еще одну, новую проекцию. Но не все писатели восприняли это лишь как новую проекцию, проекцию, до появления которой картина была неполна, проекцию, которая придавала глубину, жизненность и завершенность картине. Опасаясь, чтоб их не обвинили в изображении революции розовой краской, некоторые писатели стали все больше употреблять черную. Стали сомневаться в книгах, которые они уже создали, и теперь в новых книгах начали появляться фанатики-комиссары, маньяки-командиры, звери-бойцы. Облик революции весьма изменился в этой новой прозе. Предавая самих себя, эти писатели предавали и литературу, ибо писали то, во что сами не верили. Некоторые осознали это лишь тогда, когда увидели, кто хвалит эти их книги и почему их возвышают. Кто их переводит. Правда, с лучшими писателями военной и революционной темы, наиболее талантливыми художниками, этого не произошло.