Путешествия в прошлое

В архиве известного советского писателя В. Яна сохранились не подготовленные к печати черновики статей и записи лекций, бесед, докладов, выступлений писателя перед читателями по радио и в прессе. Они касаются «лаборатории» художественного творчества, теории и практики исторического романа, связи истории с современностью.

Настоящая публикация, подготовленная М. В. Янчевецким, не ставит своей целью дать полные тексты рукописей писателя; она составлена из различных материалов, подобранных тематически. Для соответствующих глав подборки, названия которых принадлежат составителю, использованы нижеследующие рукописи:

«Как я работал над своими книгами», «Историческая достоверность и творческая интуиция», конспекты лекций; «Русский человек полвека назад а сегодня», черновик статьи (40-е годы);

«Спартак Джованьоли», «Где же настоящий Спартак?», «Спартак – предводитель рабов», черновики статей (1932);

Письма об Александре Македонском и повести «Огни на курганах» в издательства «Молодая гвардия» (1936), «Детиздат» (1941);

«Создание исторического образа Чингис-хана», «Чингис-хан», конспекты лекций (40-е годы); записи в Дневнике за 1936 и 1937 годы;

«Александр Невский – защитник родины», «Александр Беспокойный (Невский) и Золотая Орда», конспекты докладов; «Александр Невский и Батый», конспект беседы; «Работа над повестью об Александре Невском», конспект выступления (40-е годы);

«История и современность», «Пожелания писателя-историка», «Эксперименты», конспекты выступлений; «О Скобелеве и Самарине», черновик статьи; «Над чем я работаю», конспект беседы (40-е годы).

Полная публикация перечисленных материалов будет предпринята в подготовляемом к печати сборнике критических высказываний и статей В. Яна.

 

1. КЛАДОВАЯ ЗАМЫСЛОВ

Моя литературная деятельность насчитывает более пятидесяти лет. Как я сделался писателем-историком?

В детстве я часто слушал рассказы отца, учителя гимназии, о далеком прошлом; особенно любил он рассказывать о героях «Илиады» и о путешествиях Одиссея. Отец был преподавателем древних языков: греческого и латинского, и переводчиком многих греческих авторов.

Моей любимой книгой в детстве была «Одиссея», и приключения ее смелого и хитроумного героя вызывали во мне желание скитаний по свету.

Учился я в ревельской гимназии (Таллин), и с этим старинным городом у меня связаны начало увлечения историей и первые творческие порывы. Вспоминаю с благодарностью преподавателей истории Соколовского и Ляхницкого. Их красочные рассказы заставили меня навсегда полюбить русскую и всеобщую историю.

Окончив гимназию, я получил в награду книгу профессора Ткачева «История Греции», он ее послал во все гимназии с просьбой вручать успевающим по истории¹.

Моими первыми литературными опытами были переводы на русский язык эстонских песен, исполнявшихся на съезде народных певческих обществ в Ревеле, стихи и фельетоны из жизни Прибалтийского края, печатавшиеся в ревельской русской газете.

Вместе с ученической экскурсией я посетил Чудское озеро. Маленький колесный пароход специально остановился у Вороньего камня, где произошло Ледовое побоище, замечательная победа Александра Невского над рыцарями-крестоносцами.

Приключения Одиссея, чтение «Острова сокровищ» Стивенсона, а также рассказы одного старого матроса, объехавшего весь свет, внушили мне жажду путешествий, и тринадцатилетним мальчиком я даже бежал однажды на корабле в надежде увидеть сказочные далекие страны, но был пойман и водворен обратно.

Однако страсть к путешествиям осталась, и когда я окончил Петербургский университет (по историко-филологическому факультету), жажда странствий вспыхнула с новой силой, увлекая к далеким горизонтам, в неведомые страны, где я мечтал увидеть необычайных людей.

Я решил отправиться бродить пешком по России, изучая фольклор, быт, язык и нравы народа. Проведя юные годы на окраине, среди латышей и эстонцев, я тогда не знал коренной России, и великий русский народ казался мне крайне привлекательным, но непонятным, – я судил о нем только по рассказам писателей середины XIX века. В крестьянской одежде, с котомкой за плечами я пошел по России.

Начал я мои скитания с древнего Новгорода. Прошел берегом Ильмень-озера и направился на восток. Ночевал на постоялых дворах, в крестьянских убогих избах, слушал рассказы мужиков об их бродяжничестве в поисках работы, предания и сказки бабушек, девичьи песни. Встречал я радушный приют у сельских учителей, тайно кипевших радикальными и революционными убеждениями, в землянках лесорубов, шалашах звероловов-охотников. У всех я видел под скромной «сермяжной», полунищенской внешностью большие думы, великодушные сердца, упорство, стремление вырваться из мучительных тисков нужды.

Свои путевые заметки я посылал в газеты, и скромный гонорар за них помогал мне продолжать скитания. Побывал я в вологодских лесах и в вятских лесных трущобах, шагал берегом Волги вместе с бурлаками, видел голодающих Поволжья, на связке плотов «моли» спустился по Днепру от Орши до Киева, обошел Украину. Видя крайне тяжелую жизнь крестьян того времени, глубокую приниженность, болезни, огромную детскую смертность, я думал: «Какая выносливость, какие живучие люди!»

Свои очерки об этих странствиях я опубликовал в книжке «Записки пешехода». Одна петербургская газета предложила мне поехать корреспондентом в Лондон. В Англии я пробыл около года, объехал южную часть острова на велосипеде, посетил северные промышленные районы, шахтеров каменноугольных шахт Ньюкасла, работал в замечательной библиотеке Британского музея и там впервые читал запрещенные у нас в то время сочинения Герцена и других революционеров.

Вернувшись на родину, вскоре я предпринял новое путешествие, на этот раз на Восток, в Среднюю Азию. Поселившись в Ашхабаде, я получил должность «смотрителя колодцев» в песчаных степях Туркмении. Это дало мне возможность совершить трудные, но увлекательные путешествия. На выносливом туркменском жеребце я пересек Кара-кумскую пустыню, посетил Хиву и Бухару, проехал Северную Персию, Сеистан и Белуджистан, почти до границ Индии.

На русско-японской войне я был корреспондентом Петербургского телеграфного агентства и здесь, на полях Маньчжурии, вновь близко видел мужество, выносливость, терпение и беззаветную отвагу русского человека, ставшего солдатом.

После войны я опять побывал в Средней Азии и Персии, посетил Грецию и Египет, Турцию, а с началом первой мировой войны – Балканы и Румынию.

Следуя словам Тютчева: «…счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые», – вскоре после Октябрьской революции я вернулся в Россию. На родине начинались трудные и великие годы строительства новой жизни. Люди были нужны во всех отраслях, и я перебывал лектором, учителем сельской школы, редактором газеты, драматургом и режиссером нового театра.

Затем я поселился в Москве, и здесь начался новый многолетний этап моей жизни – период упорной работы в Библиотеке имени В. И. Ленина над научными материалами для давно задуманных исторических повестей.

Период скитаний по свету, особенно по Азии, дал мне массу впечатлений и стал той кладовой, откуда позднее я черпал живые наблюдения, краски для своих произведений. Тогда же у меня возникли первые замыслы создания исторических повестей о прославленных «великих» завоевателях Азии, прошедших с победой с запада на восток и с востока на запад и не оставивших после себя ничего, кроме груды развалин и неугасимой ненависти в памяти уцелевших жителей².

1. ЦЕЛЬ, ФОРМА, ФАНТАЗИЯ

Что такое исторический роман? Это книга, которую читают три дня, а помнят всю жизнь. В этом ценность настоящего исторического романа. Счастлив тот писатель, которому удалось оживить и осветить целую эпоху.

Мысль создать историческую повесть об одном из крупнейших завоевателей Азии меня преследовала много лет, но реальное осуществление она получила только тогда, когда мои скитания по равнине вселенной заменились скитаниями по страницам бесчисленных книг.

О ком же писать? Хотелось прочесть исторические исследования о всех завоевателях, без различия, без выбора. Жадность все узнать меня охватывала, сжигала, и я торопился, – жизнь коротка, а хороших книг так много.

Сейчас же возник второй вопрос: как писать? В форме ли биографии, точной, исторически верной, или в форме художественной повести, увлекательного романа?

Первоначально я написал повесть для юношества «Финикийский корабль».

В 1908 году, во время поездки на русском пароходе вдоль берегов Малой Азии, в музее Бейрута я увидел найденные при раскопках в древнем Сидоне глиняные дощечки с выцарапанными на них надписями непонятными буквами. Это были разрозненные записи древних финикийцев, смелых скитальцев по морям, омывающим Европу и Западную Африку. В этих загадочных, но расшифрованных надписях скрывались заметки о путешествии много веков назад каких-то финикийских мореходов в неведомые страны.

Желание написать об этих мореплавателях увлекательную повесть для юношества охватило меня, но осуществить свой замысел я смог лишь спустя много лет.

Над этой маленькой повестью пришлось много поработать, прочесть сочинения по истории Востока, Иудеи, Карфагена, изучить прошлое Азорских островов, «Историю мировой торговли» Бера и другие исторические материалы. Всюду я нашел интересные данные о путешествиях древних финикийцев.

Тогда же я начал повесть, так и не законченную, – «Овидий в изгнании», где описывал жизнь Овидия в ссылке в Томах, в местности, где теперь румынский порт Констанца. Я воспользовался этой темой, чтобы описать жизнь и быт фракийцев и других племен Черноморского побережья, из которых вышел свободолюбивый Спартак, о котором я написал позднее.

В процессе этой работы у меня возник новый вопрос – о пределах допустимого вымысла в художественном историческом произведении. Я пришел к выводу: должна быть дана самая широкая свобода творческому домыслу автора, его фантазии, лишь бы этот домысел и фантазия были строго построены на точных фактах научно-исторических исследований.

Фантазия, домысел не только допустимы, но даже необходимы, и не только для беллетристического, исторического произведения, но и для научного исследования.

Что же касается формы художественного исторического произведения, то здесь автору должна быть предоставлена полная свобода искать и создавать новые формы выражения своих замыслов.

Историческую правдивость и вместе с тем жизненность изображения дал нам Пушкин в своей «Капитанской дочке», первом блестящем образце реалистического исторического романа. Но Пушкин смог это сделать лишь после поездки по местам пугачевского восстания, а плодом его изысканий явился капитальный труд «История Пугачевского бунта».

Какая главная цель исторического романа? Для чего он написан? Может ли он иметь только познавательное значение или должен иметь также какое-то воспитывающее, вдохновляющее значение для читателя?

 

 

Есть два типа исторических романов. Один тип – романы развлекательные с романтическими приключениями.

К другому типу нужно отнести произведения с обширными планами, глубоким замыслом; из древнейших можно назвать «Илиаду» Гомера, «Энеиду» Вергилия; из позднейших «Медного всадника» Пушкина, «Войну и мир» Толстого…

Эти произведения объясняют нам жизнь, показывают судьбу людей во всех областях жизни, их цивилизующую, самоотверженную, героическую деятельность как в военных потрясениях, так и в государственной созидательной работе, но не только жизнь отдельных героев, но и жизнь народную, жизнь деятельной, стихийной толпы.

: Другой вывод, к которому я пришел, заключался в следующем: нужно показать читателю, особенно юношеству, самые героические страницы далекого прошлого стран и народов, яркие образы борцов, смело защищавших свою родину против, вторжения безжалостных и грозных завоевателей, чтобы в этих образах люди находили достойный пример для подражания.

Исторический роман, помимо того, что он обязан быть исторически точен и увлекательно написан, прежде всего должен стать учителем героики, правды.

Показывая любимые героические образы прошлого, автору нужно быть искусным зодчим как в общем плане, так и в мелочах, уметь по-своему видеть мир, соблюдать чистоту каждой речи, иметь свой собственный слог, чувствовать соответствие данной формы избранному содержанию.

Но, повторяю, главная задача исторического романа – помимо правдивой картины эпохи, создать героические образы, которым читатель горячо захотел бы подражать, у них учиться, а образы злодеев, разрушителей, тиранов – ненавидел, стремился бороться с ними.

III. ИСТОРИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ

1. «Герой в мишурных отрепьях»

Следующая моя повесть была «Спартак».

В ней я старался показать сурового фракийца, смелого вождя восставших рабов, талантливого организатора, сумевшего объединить людей различных национальностей. Книгу я написал отчасти как противовес роману Джованьоли «Спартак», который мне кажется неправильным, так как автор заставляет Спартака вести себя недостойно вождя восстания³.

Мы знаем личности в истории, полные исключительной силы, которые своими подвигами привлекают внимание человечества, погибая за великую идею, которой они всецело посвятили свою жизнь.

Таким исключительным человеком был Спартак, воодушевленный страстью к освобождению рабов и ненавистью к тиранам. Выводить такие необычайные фигуры в роли счастливых или страдающих любовников – это снижать, опошлять их образы.

В этом отношении Спартаку не посчастливилось. Несколько буржуазных авторов Запада, по выражению Анри Барбюса, «опутали его образ мишурными отрепьями».

В Париже накануне Великой французской революции с шумным успехом была поставлена трагедия академика Сорена «Спартак». Хотя пьеса и вызвала восхищение Вольтера, радовавшегося тому, что «вместо обычных королей и принцев на сцене театра впервые появился настоящий герой из народа», автор выдумал не существовавшую в действительности любовь Спартака к дочери крупнейшего рабовладельца Красса, раздавившего восстание гладиаторов.

Накануне другой революции, 1848 года, в Париже шла трагедия Мажана «Спартак». В этой пьесе автор навязал Спартаку тайную связь со знатной римлянкой Идамис, сестрой знаменитого богача консула Лукулла.

Наконец, в 1861 году итальянец Джованьоли в своей широко известной повести заставил великого вождя гладиаторов обратиться в любовника богатейшей аристократки Валерии, вдовы кровавого диктатора Суллы.

Маркс в своем письме Энгельсу от 27 февраля 1861 года писал: «Спартак…предстает самым великолепным парнем во всей античной истории. Великий полководец… благородный характер, истинный представитель античного пролетариата».

А каким изображен Спартак в «историческом» романе Джованьоли? Пример этот поучителен.

Кто был Спартак? «Фракиец из племени кочевых скифов», видевший разгром родины римлянами, завербованный в римское войско, бежавший в горы, где он дрался с римлянами;

1. Профессор Ткачев был из историков-«бунтарей». Он постоянно воевал с министерством просвещения, ему не давали профессуры в университетах, но зато он пользовался большой популярностью среди молодежи, особенно на Высших женских курсах в Петербурге. – Прим. В. Яна[↩]
2. Об этом периоде жизни В. Яна см. отрывки из воспоминаний писателя: «Скитания и творчество» в кн. «Огни на курганах», 1959; «Сон о Чингисхане»-«Нева», 1960, N 1; «Голубые дали Азии» -«Ашхабад», 1961, N 3; «Записки, дневники, письма»- «Литературная Россия», 1965, N 2. – М. Я.[↩]
3. Помимо настоящей публикации, см. в журнале «Книга – молодежи», 1932, N 5, статью В. Яна «Как издан «Спартак», критикующую безграмотные переводы романа Джованьоли. – М. Я.[↩]