№3, 1968/Теория литературы

Противоречия Достоевского и «принцип дополнительности»

1

Проблему соотношения научного творчества Эйнштейна и художественного творчества Достоевского Б. Кузнецов рассматривал уже в книге «Этюды об Эйнштейне».

А теперь в предлагаемой вниманию читателей работе «Образы Достоевского и идеи Эйнштейна» он более углубленно и систематично исследует эту интересную и важную проблему, желая показать нам «Эйнштейна через Достоевского и Достоевского через Эйнштейна».

Как читатели уже и сами убедились, работа эта интересна, своеобразна и безусловно плодотворна – хотя бы по одному тому, что дает материал для постановки некоторых важных проблем литературоведения вообще, изучения Достоевского в частности. И, само собой разумеется, для содержательного спора.

На страницах «Вопросов литературы» предпочтительней разобрать, как Б. Кузнецов видит Достоевского через Эйнштейна, нежели наоборот – Эйнштейна через Достоевского. Ибо это значит увидеть автора «Преступления и наказания», «Братьев Карамазовых», «Записок из подполья»»через» автора теории относительности. Очевидно, такая постановка вопроса означает, что к исследованию проблем литературного творчества применяются, в той или иной мере и форме, методы изучения фундаментальных проблем физики и полученные в результате такого изучения научные идеи.

Б. Кузнецов так и поступает. И мне хочется именно в таком плане рассмотреть некоторые аспекты его работы – вопросы методологии, во-первых, и существа, во-вторых, то есть как наш автор исследует творчество Достоевского и что он в нем открывает.

Начну с предварительного существенного замечания. Б. Кузнецов избрал Эйнштейна как отправной пункт своего исследования в силу того, что творец, теории относительности говорил о Достоевском: он «дал мне больше, чем любой мыслитель, больше, чем Гаусс». Однако, анализируя соотношение научных идей и художественных образов, Б. Кузнецов оперирует главным образом принципом дополнительности – то есть методом, созданным Нильсом Бором и «Копенгагенской школой» физиков, против которого Эйнштейн спорил вплоть до самой смерти. Поэтому я и попытаюсь разобраться в том, насколько правильно и плодотворно применять принцип дополнительности Бора в анализе творчества Достоевского.

У Б. Кузнецова мы прочли, что тенденция художника (его мировоззрение) и поэтика взаимно воздействуют друг на друга и «в этом «неконтролируемом воздействии» одной стороны творчества на другую выражается весьма глубокая и общая дополнительность двух компонент творчества – абстрактно-рационалистической и конкретной, образной, поэтической» (стр. 160).

Это положение применительно к Достоевскому Б. Кузнецов расшифровывает как взаимодействие иррационалистической тенденции и рационалистической поэтики. Это – первое, основное проявление принципа дополнительности: противоположность характера тенденции характеру поэтики (подобно тому как противоположны волновые и корпускулярные свойства электрона и фотона).

Такое наиболее общее проявление принципа дополнительности содержит в себе более частное его выражение: столкновение субъективной логики художника, обусловленной его тенденцией (=мировоззрением), и объективной логики развития художественного образа. Пушкин заметил, что Татьяна вышла замуж совершенно неожиданно для него, автора романа. Действительно, сформулированная мною только что проблема – одна из краеугольных в изучении художественного творчества.

Б. Кузнецов говорит, что «рационалистическая поэтика Достоевского, вопреки антирационалистической тенденции, приводит к выводам, далеким от замысла писателя», а именно: «сознательная тенденция оказывалась художественно неполноценной и неубедительной» в кардинальном пункте создания положительного образа, в котором происходит «слияние индивидуального бытия с «музыкой сфер» (стр. 141, 154).

Причину такой неудачи Б. Кузнецов видит в том, что у Достоевского хотя и появлялось, но не приобретало четких контуров и не реализовалось в позитивную социальную и моральную программу «представление о дополнительности локального, индивидуального, неповторимого бытия, с одной стороны, и рациональной общей схемы мировой гармонии» (стр. 159).

Итак, мы видим, что принцип дополнительности положен Б. Кузнецовым в основу анализа и проблем творчества, и проблем бытия.

Поэтому необходимо сперва определить наше отношение к этому методологическому и философскому принципу, а уж затем выяснить, как им воспользовался наш автор и к каким выводам пришел.

2

Б. Кузнецов говорит о дополнительности двух компонент в творчестве и о дополнительности двух сторон бытия.

Квантовая механика, в процессе развития которой возник принцип дополнительности, пользуется им для разрешения проблемы корпускулярно-волнового дуализма элементарных частиц и для разъяснения принципа неопределенности, то есть невозможности одновременно определить обе сопряженные динамические переменные – положение частицы в системе пространственно-временных координат и величину импульса (энергии) данной частицы. Наблюдатель может сделать либо одно, либо другое.

Причины такой неопределенности известный ученый, один из сподвижников Бора, Л. Розенфельд разъясняет так:

«…Поскольку взаимодействие между атомной системой и аппаратом уже было подвергнуто «квантованию», оно не сможет контролироваться таким измерением в пределе, налагаемым квантом действия, и это обстоятельство не позволяет точно определить другие величины, относящиеся к одному и тому же процессу. В этом сущность соотношения неопределенностей Гейзенберга и смысл дополнительности между различными методами трактовки одного и того же процесса» 1.

Прошу читателя отметить, что здесь как раз говорится о неконтролируемом воздействии, понятие которого Б. Кузнецов распространяет на отношение между тенденцией и поэтикой. Но к этому мы еще вернемся, а теперь укажем, что в физике принцип дополнительности применяется как метод для трактовки противоположных сторон одного и того же процесса. Иначе говоря, это метод описания сложных противоречивых свойств реальных объектов и явлений. Б. Кузнецов в статье «Фундаментальная физическая идея Бора» именно так определяет принцип дополнительности:

«Соотношение неопределенности пространственно-временной локализации частицы и, с другой стороны, ее динамических предикатов является частной, метрической формой более общего принципа дополнительности волнового и корпускулярного представлений» 2.

Прошу обратить внимание на последнее слово – «представлений». Речь идет о нашем восприятии сложного процесса, о нашем представлении: одна сторона процесса дополняется в нашем представлении другой. Следовательно, принцип дополнительности есть эвристический прием познания.

Бор считал необходимым и возможным применить этот прием в других областях знания, в том числе и в науках об обществе. На конгрессе антропологии и этнографии в 1938 году в Копенгагене он напомнил присутствующим о дополнительных связях в развитии человеческого общества. Во-первых, люди имеют чисто биологические свойства, которые передаются по наследству; во-вторых, – общие убеждения и идеи, которые лежат в основе традиций устной и письменной речи3.

Тут сразу бросается в глаза, что Бор «пропустил» главное – материальный базис общества. Между биологической природой человека, как «родового существа», и идеологией общественного человека находится социальная структура – совокупность производственных отношений людей. Этот материальный базис общества предопределяет всю его идеологию: философию, религию, культуру. Бор же оперирует только идеологической надстройкой, якобы возвышающейся непосредственно над биологической природой человека. Тем самым ей приписывается роль решающего фактора в идеологическом развитии общества в целом и каждой личности в отдельности. В этом как раз и сказалась, думается, теоретическая неопределенность, двусмысленность «принципа дополнительности». Бор берет его как метод описания противоречивого процесса. Но что собой объективно представляет данный процесс? Что именно, какие его свойства отражены в нашем описании с помощью принципа дополнительности?

Бор признал неправомерной точку зрения Дирака – будто при изучении микропроцессов микромира мы имеем дело с выбором со стороны «природы», и точку зрения Гейзенберга – будто мы имеем дело с выбором со стороны исследователя, построившего измерительный прибор и сделавшего подсчет результатов. Бор сказал: «Едва ли допустимо приписывать волю природе в обычном смысле, а с другой стороны, наблюдатель никак не может повлиять на события, которые протекают при созданных им условиях. По моему мнению, у нас нет никакого другого выхода, как признать, что в этой области физики мы имеем дело с элементарными (неделимыми) явлениями и что все сводится к выбору между различными дополнительными типами явлений, которые мы хотим исследовать» 4.

Сказано довольно ясно: в объективной реальности мы имеем дело с неделимыми явлениями – квант светового излучения (фотон) обладает свойствами и волны и частицы. Говоря языком диалектики, фотон является реальным примером единства противоположностей. Есть ли надобность это точное и определенное научное понятие заменять расплывчатым термином «принцип дополнительности», превращая его из эвристического метода изучения природы в фундаментальный закон природы? Б. Кузнецов в упомянутой статье сказал:

«Бор был склонен придавать дополнительности весьма общий характер и видеть определения, исключающие друг друга и вместе с тем теряющие смысл одно без другого, в областях, весьма далеких от атомной и ядерной физики в целом. Такое обобщение принципа дополнительности, по-видимому, будет существенной особенностью науки во второй половине XX века» 5.

В этом суждении сохраняется неясность: идет ли речь о методе исследования сложных, противоречивых процессов или об их объективном существе? Во всяком случае, ясность тут совершенно необходима, ибо принцип дополнительности, как онтологический, не адекватен диалектическому закону единства противоположных свойств объектов реального мира.

3

Б. Кузнецов пользуется принципом дополнительности в анализе творчества Достоевского так, что и здесь остается неясным: является ли для него этот принцип приемом литературоведческого исследования или же внутренним свойством творчества Достоевского. В обоих случаях – подчеркиваю, при любой трактовке этого принципа – приходится вступить в спор с Б. Кузнецовым. Ибо он исходит из противоположности между мировоззрением художника, его идейными тенденциями – и его поэтикой, его творчеством. Конкретно: Б. Кузнецов кладет в основу своего анализа противоречие между иррационалистическим мировоззрением и рационалистической поэтикой Достоевского. Верны ли по существу оба эти определения, мы рассмотрим ниже, а сейчас посмотрим, правомерно ли, плодотворно ли исходить из «дополнительности» свойств писателя как мыслителя и как художника. Ведь это старый-престарый вопрос: как соотносятся идеи писателя как личности и идеи его творчества, субъективный мир художника и объективный смысл его творчества?

Мыслитель тянет в одну сторону, художник в другую, и если поэтика «берет верх» над тенденцией, то объективный смысл произведения оказывается не совсем таким или даже совсем не таким, как задумал автор. В 30-х годах именно так велись споры о Гоголе, Бальзаке, Л. Толстом.

  1. Сб. «Нильс Бор. Жизнь и творчество», «Наука», М. 1967, стр. 72.[]
  2. Там же, стр. 111 – 112.[]
  3. См.: сб. «Нильс Бор. Жизнь и творчество», стр. 85 – 86.[]
  4. Там же, стр. 98.[]
  5. Там же, стр. 115[]

Цитировать

Гус, М. Противоречия Достоевского и «принцип дополнительности» / М. Гус // Вопросы литературы. - 1968 - №3. - C. 166-180
Копировать