№4, 1963/Обзоры и рецензии

Против схемы по схеме

 

С. Широков, Д. Кедрин. Критико-биографический очерк, Днепропетровское книжное изд., 1962, 174 стр.

Смешно было бы сейчас кого-то убеждать, что Дмитрий Кедрин – большой поэт. Это признают все, кто пишет о нем, с горечью вспоминая, как третировали Кедрина при жизни.

Все… А много ли этих всех? О Кедрине охотно говорят по поводу, на него ссылаются в спорах о современной поэзии, примерами из его произведений оперируют как хрестоматийными, – но где же серьезное осмысление его опыта, творческого пути? Несколько вступительных статей Л. Озерова, 2 – 3 небольшие рецензии на сборники да статья о мастерстве Д. Кедрина в одном из номеров «Звезды Востока» – вот и вей кедринская «персоналия» до последнего времени.

Поэтому первая книга о Д. Кедрине – своего рода событие. Вышла она в Днепропетровске (город детства и юности поэта опередил столицу), тиражом всего 2 тыс. экземпляров. Берешь эту книгу с радостью – наконец-то! И с некоторым сочувствием к автору: ведь быть первооткрывателем и вообще-то дело нелегкое, а несоизмеримость популярности поэта » мизерной литературы о нем создают для исследователя дополнительные трудности. В предисловии автор пишет, что он не стремился ответить на все вопросы, а хотел «Лишь дать представление о том, что «принято называть «лица необщим выраженьем». Ну что ж, небольшому, да еще первому очерку действительно не под силу охватить все многообразие творчества Д. Кедрина. И не будем очень строго осуждать автора за то, что о соотношении лирического и эпического начал, о слиянии нравственного и эстетического критериев, о современном звучании канонического стиха говорится лишь мимоходом. Правда, такой разговор был бы совершенно естественным при анализе кедринского творчества; правда, уходя от него, критик пренебрегает возможностью включиться в споры о современной поэзии. Но – сказано ведь: нельзя объять необъятное.

Беда, однако, что, оставляя в стороне ряд проблем, связанных с творчеством Д. Кедрина, автор упускает и те, без решения которых он не может по-настоящему осуществить и основное свое намерение – показать своеобразие Кедрина-поэта.

И в первую очередь читатель не получит ответа на вопрос, возникающий у каждого, кто знаком со сложной судьбой произведений Кедрина: чем вызваны прижизненная безвестность и сегодняшнее признание поэта? Только ли, как пишет автор, начиная книгу, «каким-то горестным недоразумением»? Или тому есть, объективные причины?

Первая глава как будто содержит предпосылки для такого подхода: ее название – «Вокруг имени поэта» – довольно точно передает ее содержание. Ждешь, что, рассказав о хулителях Кедрина, автор постарается показать, какие же черты его творческого облика не устраивали тогдашних критиков.

Ожидаешь, что автор, говоря о второй половине 30-х годов, когда к Кедрину приходит художническая зрелость, упомянет не только о грандиозных победах социализма в нашей стране, но и о культе личности, со всеми его последствиями.

Надеешься, что исследователь покажет, как кедринский гуманизм противостоял искаженному представлению о революционном гуманизме, насаждавшемуся в те годы, и как ныне именно это кедринское понимание истинно революционного гуманизма отвечает пониманию наших современников. Все это далеко не праздные вопросы: они имеют самое непосредственное отношение к поэзии Кедрина, к трактовке и пониманию ее нашей критикой. Однако первая глава работы С. Широкова во многом предопределяет весь последующий анализ творчества поэта, – и не совсем так, как хотелось бы.

Некогда противники Кедрина говорили, что поэзия его оторвана от современности, далека от жизни. Разбирая довоенную лирику поэта, автор очерка главным образом озабочен тем, чтобы опровергнуть эти обвинения. Намерение само по себе похвальное. Но вот как оно выполнено?

Основные темы всей поэзии, как известно, определяет действительность. Значит, чтобы доказать связь Кедрина с жизнью, нужно показать, что эти же темы волнуют и его. И вот автор действует весьма нехитрым т теперь, к счастью, все реже встречающимся – способом: припоминает ведущие темы поэзии тех лет, конструирует соответствующую схему и накладывает ее на творчество Кедрина.

Естественно, что в поле зрения остается лишь то, что совпадает с тематическими прорезями этого своеобразного транспаранта. Естественно также, что «жилая площадь», отведенная в очерке произведениям, отнюдь не всегда зависит от их художественных достоинств.

И поэтому несколько страниц занимает слабейшая «Песня о живых и мертвых», так как вокруг нее ведется «разговор о теме революционного прошлого у Кедрина. И обильно цитируется и пересказывается отнюдь не блестящее стихотворение «Казнь» – ведь оно свидетельствует об интернациональной теме в его лирике. И подробно разбирается незрелый «Строитель» – как доказательство того, что поэзии Кедрина не чужда тема социалистического строительства.

А вот таким шедеврам, как «Кофейня», «Приданое», «Песня про Алёну-Старицу» места не нашлось: о первом стихотворении, равно как и об интереснейшем «Варваре», вообще нет ни слова, а второе и третье только упомянуты. Не при деле оказались и многие другие характерные кедринские вещи, преимущественно из лирики второй половины 30-х годов, то есть зрелого Кедрина. Если этюд «Оказалось, я не так уж молод» – (кстати, тоже 1934 года, но кое в чем близкий лирике конца 30-х годов) автор еще сумел подверстать к морально-этической теме (главным образом,, на основании последних строк: «И коль шутит девушка со мною, все мне вспоминается жена»), то куда» приткнешь «Цветок», «Бессмертие»,. «Уголек», «Остановку у Арбата»?

К тому же, откуда взять место для стихотворений Кедрина, когда нужно рассказать, пересказать, процитировать, прокомментировать или просто перепечатать массу чужих стихов? Подобраны они исключительно по принципу тематического сходства с соответствующими вещами Кедрина. Конечно, всякое знание благо, и многие, может быть, не без интереса и с пользой для себя прочтут в общем неплохой разбор «Смерти пионерки» – Багрицкого, ознакомятся с «Гранями грядущего» Крайского, с «Матерью» – Н. Дементьева, услышат о несправедливо, по словам автора, забытом украинском поэте М. Дубовике, – но какое все это имеет отношение к Кедрину?

Нет спору, и революционное прошлое, и интернациональная тема, » строительство новых городов и новых отношений, и борьба со старым бытом – все эти темы, последовательную смену которых в довоенной лирике поэта прослеживает автор, действительно интересовали Кедрина. Но нельзя же, рассказывая, как эпоха вторгается в творчество поэта, не показать и того, как поэт осмысляет эпоху!

Литературные параллели тоже необходимы. И связь Кедрина с поэзией его времени раскрыть нужно. Но это не значит, что нужно ограничиться констатацией общности тем Кедрина и современных ему поэтов.

Нельзя сказать, что автор полностью игнорирует своеобразие Кедрина. Абстракции первых стихов, сменяемые конкретностью последующих, постепенное овладение навыками эпической формы, умение видеть мир в лицах и характерах, внимание к социальному и бытовому укладу эпохи- все эти верные, хотя и беглые наблюдения автор делает, анализируя отдельные произведения, а в одном случае даже удачно используя литературную параллель (в сравнении неоконченного и ненапечатанного «Воспоминания» с поэмами из книги «Жизнь» Луговского).

Но все эти частности, детали не складываются в целостную картину, ибо от автора ускользнуло главное в Кедрине: его мировосприятие, та сокровенная суть художника, которая чувствуется на всем его творческом пути, и в сложном сплаве с требованиями эпохи определяет и выбор тем, и их решение, и характер поэтического рисунка, и господствующую интонацию – словом, творческое лицо поэта.

Непонимание кедринского в Кедрине, неприметное и, может быть, бессознательное втискивание его творчества в обычные рамки, обедняет и военную лирику поэта (ей посвящена 6-я, последняя глава работы). Здесь в центре внимания – «Колокол» и «Победа», самые, по мнению автора, удачные и характерные произведения тех лет. Это действительно хорошие стихи, и автор прав, когда говорит о героическом их звучании. Но связанные сюжетно с историческим материалом и, следовательно, вполне кедринские по фактуре и приемам, они не содержат ничего оригинального по мысли и трактовке.

Но ведь Кедрин написал и такие стихотворения, которые читаешь – и как будто слышишь голос одного из тех, кто в последние годы принес в литературу свои, отнюдь не парадные, воспоминания о войне. У Кедрина есть почти пророческая миниатюра «Уголек»: «Когда налетевший ветер раздует искру в пожар, слепые люди заметят: не зря уголек лежал». «Плач», «В убежище», «Следы войны»- это все угольки из большого костра современной литературы о войне. А изумительная «Глухота»: «Из всей симфонии войны я слышу только плач солдаток».

Вспоминает ли автор об этой струе в военной лирике поэта? Да, вспоминает – чтобы «Плач», «Глухоту» объявить примерами «растерянности», якобы овладевшей Кедриным в начале войны!

Самые блестящие страницы наследия Кедрина – его исторические песни, баллады, поэмы, драма «Рембрандт». О них рассказывает 5-я глава книги. Схема, согласно которой произведения поэта рассматриваются главным образом как выражение общих тенденций литературы, действует и здесь. Правда, на этот раз почти нет общеобразовательных, но необязательных литературных аналогий (за исключением растянутого на 5 страниц сообщения о В. Жаковой и ее очерке «Федор Конь», вся связь которого с разбором одноименной поэмы исчерпывается робким предположением, что-де, возможно, Кедрин с этим очерком был знаком). Но обращение Кедрина к истории и усиление исторической тематики во всей литературе 30-х годов автор объясняет одними и теми же причинами – стремлением перед войной вспомнить о героическом прошлом и, с другой стороны, желанием поведать о величии и нелегкой жизни трудового люда.

Такой подход еще может как-то сделать понятным выбор тем и сюжетов исторических произведений, но бессилен объяснить их трагический колорит.

Между тем лучшие произведения Кедрина на историческую тему (в том числе и те, которые разбираются в 5-й главе, то есть «Зодчие», «Конь», «Рембрандт») позволяют раскрыть природу кедринского гуманизма, дают возможность сказать, что поэт быстрее многих и острее многих реагировал на противоречия 30-х годов – противоречия между огромными успехами социализма и складывающимся культом личности.

Обо всем этом и речи нет в очерке. Автор даже избегает самого слова «трагический», хотя в отношении, скажем, «Зодчих» это общепринятый термин. Иногда, впрочем, проскальзывают намеки на правильную постановку вопроса, но даже эти общие формулировки бесследно растворяются в конкретном анализе.

Можно было бы еще поговорить о частных достоинствах и частных недостатках книги С. Широкова, но, по-моему, ясно одно: передать «необщее Выражение» поэтического лица Д. Кедрина автору не удалось. Разве что некоторые черты его. Не удалось прежде всего потому, что, полемизируя со схематичным подходом давних противников Кедрина, автор сам воспользовался схемой.

В предисловии С. Широков просит извинить его, если первая борозда окажется не очень ровной. И не очень глубокой, добавим мы, и притом действительно одной бороздой. А поэтическое поле, именуемое творчеством Д. Кедрина, еще ждет своего пахаря.

Цитировать

Рацкий, И. Против схемы по схеме / И. Рацкий // Вопросы литературы. - 1963 - №4. - C. 189-191
Копировать