Против буржуазных и ревизионистских теорий в литературоведении

С заседания Ученого совета Института мировой литературы имени А. М. Горького АИ СССР (17 – 18 апреля с. г.).

Наши задачи

У советской культуры много друзей за рубежом нашей Родины. Горячий отклик в сердцах трудящихся всех стран, в сердцах всех тех, кому дороги завоевания социализма, демократии и свободы, находят произведения советского искусства. Но вместе с ростом влияния нашего искусства и культуры растет стремление реакционных сил парализовать их воздействие, подорвать их идейные основы, извратить и обеднить их историю, оболгать и опошлить лучшие их достижения.

Мирное сосуществование двух систем, на которые распадается современное общество, ни в коей мере не означает какого-либо идеологического компромисса. Мы постоянно должны помнить о том, что наши расхождения со сторонниками буржуазной идеологии – не частные расхождения, а борьба прогресса и реакции, гуманизма и антигуманизма, идеологии великого созидания и идеологии распада.

Достаточно ли мы, советские литературоведы, активны в нашем наступлении на вражескую идеологию и в ее разоблачении? Достаточно ли хорошо мы знаем лицо нашего врага на международном литературном фронте?

Двухдневное заседание Ученого совета Института мировой литературы имени А. М. Горького и было в основном посвящено обсуждению этих насущных для советского литературоведения вопросов.

Реакция, сказал И. Анисимов, ведет ожесточенную борьбу против литературы, открыто связанной с идеалами коммунизма, распространяя свою враждебность на все передовое и близкое народу в современной литературе капиталистических стран. Реакция стремится дискредитировать духовные ценности, созданные и создаваемые нами.

Прибегая к самой чудовищной клевете, она пытается бросить тень на великие духовные завоевания социалистического мира.

Мы еще недостаточно уделяем внимания этим действиям реакции; мы далеко не всегда даем отпор весьма агрессивным нападкам на творческие достижения нашей литературы и на наши теоретические концепции. Порою наши выступления не дают полного эффекта по той причине, что мы обороняемся там, где следует наступать. Надо вести решительную борьбу против зарубежной реакционной литературы, реакционного зарубежного литературоведения, идеологическую борьбу во всю силу наших больших возможностей, во всеоружии марксистско-ленинской теории, со всем блеском литературного таланта, разящего остроумия, сокрушающей логики.

Капиталистический мир сегодняшнего дня – это мир, навсегда утративший стабильность, мир хронического кризиса, мир без будущего (все эти черты запечатлены в безобразии литературы современного распада). С другой стороны, активность демократических и социалистических элементов в национальных культурах капиталистического мира сейчас очень высока. Это значит, что идеологические маневры реакции встречают сопротивление и в той стране, где они начинаются. В странах капитализма успешно развиваются марксистско-ленинская философия, прогрессивная литература и близкие нам по духу критика и литературоведение. Здесь ведется упорная и последовательная борьба против реакционной идеологии; со всеми перипетиями этой борьбы мы должны быть близко знакомы, чтобы помогать нашим зарубежным друзьям и опираться на их достижения.

К числу работ, созданных нашими друзьями, откосится, например, капитальный труд Джона Бернала «Наука в истории общества». Многие затронутые здесь вопросы имеют прямое отношение к литературоведению. В частности, мы найдем здесь очень содержательную, точную и безупречно ясную характеристику того идеологического ландшафта современной реакции, который должен быть нам знаком во всех подробностях. Называя современный капиталистический мир «царством жестокости» и одновременно отмечая широчайшее распространение в нем «философии отчаяния», констатируя постоянные колебания между «жестокостью и отчаянием», Бернал обнажает характерные особенности идеологии современного капитализма, ее лицемерие и цинизм.

Бернал касается сферы общественной мысли в капиталистическом мире нашего времени. Но те же черты мы найдем и в современных буржуазных литературе и литературоведении. Откровенный антигуманизм, презрение к народу, культ «избранного меньшинства», апология жестокости и отчаяния, иррационализм, распространение фрейдизма в его новейшем юнговском варианте, признание современного человека «человеком хаоса» – вот краткий перечень тех доминирующих черт, которые характеризуют распад и вырождение современной буржуазной литературы.

Мы должны шире развернуть наше наступление и со всей энергией вести бой против реакционной идеологии в области литературы и литературоведения. Мы должны противопоставить реакционной идеологии наши подлинно передовые убеждения.

Капиталистический мир боится будущего. Вся наша деятельность, наша литература проникнуты пафосом будущего. Это контраст, который необходимо раскрыть во всем его объеме. Контрастом является и подлинная, обеспеченная свобода у нас и чистейшая фикция свободы в условиях капитализма. Все эти контрасты должны быть нами показаны и разъяснены.

Мы должны подчеркивать горьковское начало нашей литературы и всей нашей эстетики, потому что именно в Горьком суть нашей советской литературы, суть социалистического реализма выражена наиболее ярко. Мы должны применить в качестве боевого оружия наши великие революционные традиции и традиции нашей классической литературы.

Что же касается ревизионистов, то необходимо понять, что их выступления всегда и во всем совпадают с выступлениями реакции, что ничего, кроме идеологии реакции, они в себе не несут, хотя, как и полагается ревизионизму, это прикрыто демагогическими увертками. Вот несколько примеров, подтверждающих это положение. Реакционная печать капиталистических стран всячески пыталась раздуть значение романа В. Дудинцева «Не хлебом единым», стремясь представить его как свидетельство «кризиса коммунизма», «кризиса советской системы». Но разве не повторяли всех этих тщетных домыслов югославские, польские, да и другие ревизионисты? Или другой пример: в прошлогоднем августовском «Литературном приложении» к «Таймсу» наши противники широковещательно объявили о кризисе советской литературы и полном банкротстве прогрессивной литературы во всем мире. Но разве разглагольствования ревизионистов чем-либо отличаются от клеветнических и невежественных измышлений «Таймса»?

Так же единодушны реакционеры и их ревизионистские пособники и в «ниспровержении» социалистического реализма. Так, существующий в США журнал по вопросам эстетики повел кампанию против социалистического реализма, в которой принимают участие и американские доценты вроде Фолеевского, без колебаний объявившего «крах социалистического реализма», и специально приглашенные венские профессора вроде Макса Ризера, нападающего на эстетическую теорию социалистического реализма за то, что она является теорией утверждающего реализма. Ризер – фрейдист, он считает, что в основе всякого творчества лежит «взрыв подсознательного». Он никогда ничего не поймет в социалистическом реализме. Но разве его измышления не повторяют ревизионисты всех мастей и оттенков?

Не только И. Анисимов, но и другие выступавшие на заседании ученые приводили многочисленные примеры тех совпадений, которые существуют между самыми реакционными теориями современного литературоведения и взглядами ревизионистов, подтверждая вывод о том, что ревизионизм верно служит идеям империалистической реакции.

В. Щербина иллюстрирует это положение ссылкой на американские работы, посвященные творчеству В. Маяковского, Целый ряд американских литературоведов – Якобсон, Фолеевский, Эрлих, Гаркинс, Струве и другие – тщится доказать, что Владимир Маяковский с начала и до конца своей творческой жизни оставался поэтом-футуристом, что социалистическую революцию он принял лишь потому, что ока якобы была близка его нигилистическому отношению к традициям классического искусства.

В настоящее время взгляды Якобсона и его единомышленников подхватили и усиленно пропагандируют некоторые ревизионистски настроенные югославские и польские литераторы. Так, например, Стерн и Ворошильский провозглашают открытие ими «нового» Маяковского, якобы забытого советской интеллигенцией. При ближайшем рассмотрении эти «открытия» оказываются потрясающе убогими и их смысл сводится к стремлению уложить великого советского поэта в прокрустово ложе модернизма.

Авторы этих ложных утверждений безуспешно пытаются обойти бесспорную истину, которая заключается в том, что Маяковского, талантливейшего поэта современности, каким он вошел в сознание человечества, выдвинула Великая Октябрьская революция, героика созидания нового общества, плодотворная сила социалистического реализма.

Такую же «операцию» реакционеры всех мастей проделывают и над Горьким, пытаясь и его «отторгнуть» от революции, от социалистического искусства, от социалистического реализма, основоположником которого он явился.

Отрицание реализма – плацдарм для нападения на социалистический реализм

Сущность нападок на социалистический реализм со стороны международной реакции может быть до конца понята только на основе анализа общетеоретических – философских и эстетических – теорий, на которых базируется современное буржуазное литературоведение. Отрицание социалистического реализма покоится на «солидной» методологической базе – отрицании возможности реалистического познания и отражения мира вообще.

При всем внешнем разнообразии зарубежных литературоведческих школ и школок, при всем стремлении западных теоретиков казаться оригинальными и независимыми – все эти «течения» чрезвычайно бедны внутренне и однообразны.

В выступлениях Я. Эльсберга, В. Кожинова и П. Пал невского мы найдем много ценных доказательств справедливости этой мысли.

Антиреалистические концепции, сказал Я. Эльсберг, тесно связаны с основными положениями буржуазной идеологии. В отрицании – реализма реакционной теорией литературы и литературоведением выражается внутренняя несостоятельность этой идеологии, отказ буржуазии от познания жизни, ее неспособность постичь жизнь в ее ведущих закономерностях.

Классическое литературное наследие оказывается сейчас неприемлемым для реакционной теории литературы. Утверждая непознаваемость, «неустойчивость», нереальность действительности в наш «атомный век», современные реакционные литературоведы отвергают реализм XIX века. Так, отрицание возможностей познания общественных отношений ведет к признанию того, что литература может заниматься только внутренним миром человека, его подспудными чувствованиями.

Буржуазная эстетика исходит из ужаса перед миром (в самой действительности очень много неприемлемого для идеологии господствующего класса и в первую очередь – рост революционного сознания народных масс) и поэтому приходит к отрицанию возможности его реалистического изображения.

Отказ от классического реалистического искусства и разговоры о «новом» искусстве, об «искусстве будущего», по существу, означают движение его вспять. Не случайно в современном декадансе так сильна ориентация на средневековое искусство.

Я. Эльсберг приводит интересный пример. Сравнительно недавно в наших киосках продавался журнал «Югославия» N 14, посвященный в основном проблемам искусства (этот журнал роскошно издается, но при этом выходит на плохом русском языке). Здесь мы найдем резкое противопоставление «нового» югославского искусства нашему, социалистическому. «В то время, – читаем мы здесь, – как в восточных пространствах социалистического преобразования официальное искусство идет схоластическим путем часто примитивного материализма и мелкого мещанского реализма, сознание и экспериментальная смелость югославских художников доступны попыткам и проблемам искусства наших дней». Тут же это «искусство наших дней» довольно ясно расшифровывается как искусство декаданса. При этом традиции средневековья прямо противопоставляются здесь традициям Возрождения.

В этом журнале мы встретим не только декларации, ко и примеры «практического», так сказать, приложения этих взглядов. Так, на одной из страниц сопоставляется фреска Нерези «Снятие с креста» (1164) с картиной Лазаря Возаревича «Милосердие» (1956). В картине Возаревича – нарочитое повторение композиции фрески Нерези с той только разницей, что Христос и склонившиеся над ним апостолы заменены фигурами, каждая из которых состоит из кубистических, геометрических форм.

И вот это-то нарочитое воспроизведение в кубистическом духе сюжета средневековой фрески и выдается за искусство, обращенное к будущему!

Надо ли говорить, что ни о каком поступательном движении искусства при такой постановке вопроса думать не приходится.

Для всех без исключения буржуазных теорий современного литературоведения характерен отказ от историзма, от признания поступательного движения литературы, изолированный анализ произведения вне его исторических связей. И, наконец, как венец всего – полный отказ от изучения метода искусства, непризнание существования метода вообще.

И не случайно опять-таки, что все это мы находим и в теориях современных ревизионистов.

Нищета современной буржуазной теоретической мысли была ярко проиллюстрирована и в выступлениях других участников обсуждения.

Так, П. Палиевский охарактеризовал так называемую «аналитическую» школу «новой» критики, духовным отцом которой является английский литературовед А. Ричарде. Эта школа развивалась в тесной связи с общими методологическими установками современного идеализма, в частности с неопозитивистской школой идеализма, возникшей в начале XX века в Англии (работы Витгенштейна), затем перекочевавшей в Вену и, наконец, превратившейся в международный центр после того, как главный ее глашатай Рудольф Карнап переехал в Чикаго. Эта философская система развивалась в направлении все большего «очищения» от действительности, от жизни, по пути все большей субъективизации.

В том же направлении развивалась и литературоведческая школа аналитиков. Вначале ее представители провозгласили принцип внимания исключительно к отдельным художественным произведениям, а не к творчеству писателя или литературному направлению в целом. Было предложено изъять из литературоведческого исследования социологию и философию и изучать художественное произведение лишь как сумму формальных приемов (нужно отметить, что на эту школу в свое время сильнейшее влияние оказал русский формализм). В последнее время эта школа в лице американских литературоведов пришла к выводу о необходимости исследовать чисто художественное восприятие, абстрактно взятое, освободив себя таким образом от задач исследования действительности.

Аналитическая школа «новой» критики пользуется сейчас большим влиянием и распространением в современном буржуазном литературоведении, тесно связанном с общими методологическими установками буржуазной идеологии – идеализмом. Это хорошо видно хотя бы на примере сборника «Литература и наука», выпущенного в Оксфорде в 1955 году и представляющего собой свод докладов (на пяти языках) одного из конгрессов Международной федерации по изучению языка и литературы.

Во всех этих докладах настойчиво проводится характерная для «аналитиков» идея пренебрежения к действительности, полного уничтожения всякого понятия о действительности, опирающаяся на псевдонаучное представление об исчезновении материи, которое В. И. Ленин разоблачил еще пятьдесят лет тому назад.

«Практическое значение» работ подобного рода выражается в том, что они обобщают опыт современного крайне правого декадентского искусства. Не случайно в последней статье оксфордского сборника, автором которой является Рональд Пикок, мы находим такое программное высказывание: «Старая реалистическая вера в понятия об объектах, которые обладают определенными качествами, сменилась верой в образы и символы, которые наилучшим путем выражают пророка, его стремление к самосознанию и вчувствованию в предмет».

В оценке этого сборника, так же как и в оценке представленных в нем направлений, у нас не может быть двух мнений. Это одно из реакционных течений в современной буржуазной эстетике, течение, которое своей оторванностью от жизни, своим стремлением сосредоточиться исключительно на внутреннем психологическом мире ведет к полному разрушению литературы, к разрушению образов в искусстве и в конце концов приводит его сторонников к мистике, заставляет их искать убежища в религии.

Швейцарская школа литературоведов, характеристике которой посвятил свое выступление В. Кожинов, на первый взгляд, сильно отличается от «аналитической» школы и прочих течений в буржуазном литературоведении, прочно связавших себя с модернизмом. Это большая группа представителей «академического» литературоведения -теоретиков и историков литературы, группирующихся вокруг научных учреждений Цюриха и Берна.

Виднейшими представителями этой школы являются Вольфганг Кайзер, Эмиль Штайгер, Эрих Ауэрбах, Макс Верли. Широкой известностью за рубежом пользуется работа Кайзера «Словесное произведение искусства», которая представляет собой анализ основных теоретических проблем литературоведения. Штайгеру принадлежит трактат «Основные понятия поэтики», в котором он исследует проблемы эпоса, лирики и драмы. Ауэрбах – автор пространной книги «Мимезис», посвященной истории стилей в западноевропейской литературе.

В отличие от многих других буржуазных литературоведческих направлений «швейцарская школа» слабо связана с модернистской литературой. Напротив, ученые этой школы склонны рассматривать современные литературные течения как проявления упадка и распада, которые литература должна преодолеть. Свои теоретические обобщения представители «швейцарской школы» стремятся строить на классических произведениях мировой литературы и произведениях крупнейших писателей современности. Пытаясь продолжить традиции классической немецкой эстетики, они постоянно ссылаются в своих работах на высказывания Шиллера, Гёте, Гегеля.

Все эти моменты, на первый взгляд, могут показаться положительными и создать впечатление, будто эта школа выгодно отличается от субъективистских литературоведческих течений, связавших свою судьбу с модернизмом. Однако в действительности отказ от обобщения «опыта» модернизма является в данном случае не чем иным, как выражением глубочайшего аполитизма и кастовой замкнутости швейцарских литературоведов.

Такое отвлечение от современных проблем мстит за себя и приводит, в конечном счете, к самому откровенному формализму. Предметом литературоведения для Кайзера, например, являются словесные произведения искусства, выведенные, по существу, за пределы общего литературного развития, не говоря уже о социальной обусловленности.

В отличие от литературоведов субъективистского направления, рассматривающих литературное произведение как неповторимое выражение духа автора, литературоведы типа Кайзера декларируют изучение «объективных закономерностей» литературы. Но эти «закономерности» по сути своей не являются закономерностями литературы, они являются лишь особенностями литературной формы, той словесной конструкции, которую литературоведы «швейцарской школы» считают предметом своего исследования. Однако поскольку особенности формы сами по себе ничего не объясняют, если не показать того, что лежит в основе возникновения этих особенностей, то в результате объективистский формализм в своих конечных выводах смыкается с самым неприкрытым субъективизмом. Это легко проследить на примере исследования Кайзером различных жанров литературы. Кайзер берет, например, романы XIX века и распределяет их по определенным рубрикам. Но благодаря тому, что исследователь ограничивается только изучением признаков формы, оставляя в стороне содержание разбираемых произведений, само это деление на рубрики и отнесение того или иного произведения к определенной категории становится чрезвычайно произвольным, субъективистским.

То же, по существу, можно сказать и о книге Ауэрбаха «Мимезис», в которой он анализирует историю стилей западноевропейской литературы. Делает он это своеобразно – на основе анализа отдельных отрывков из произведений различных эпох. Причем все эти тексты берутся исследователем вне всякого исторического контекста. С одними и теми же мерками подходит Ауэрбах к произведениям различных эпох. А в результате – антиисторизм, произвол, субъективизм.