Прообраз пушкинского «Демона»

Если очень грубо представить себе процесс создания художественного образа, то, по-видимому, схема должна быть примерно такой. В сознании художника оставляют глубокий след те или иные черты характера заинтересовавшего его человека (а иногда даже одна яркая самобытная черта) – и художник в своем творении поневоле оттеняет, выпячивает именно эту или эти черты, соответственно приглушая другие, быть может, не менее важные. (Мы уж не говорим о том, что автор вправе многое «добавить» сюда из прежних своих наблюдений.) В результате получается самостоятельный художественный образ, обязанный прототипу единственно тем первоначальным толчком, который помог зародиться ему. И потому не всегда бывает легко определить, кто именно послужил прообразом данному созданию творческого гения художника.

Меня давно интересовал один, если не ошибаюсь, оставленный пушкинистами открытым вопрос: о ком говорит Пушкин в стихотворении «Демон» («В те дни, когда мне были новы все впечатленья бытия…»), написанном в 1823 году в южной ссылке. В известных мне собраниях сочинений поэта комментаторы ограничиваются кратким сообщением о том, будто, по мнению некоторых современников, Пушкин нарисовал в стихотворении психологический портрет своего друга Александра Николаевича Раевского, одного из сыновей героя Отечественной войны 1812 года генерала Раевского.

С семьей генерала Раевского Пушкин подружился летом 1820 года, во время своих скитаний на юге, куда Александр I выслал его за «возмутительные» стихи. В Екатеринославе, выкупавшись в Днепре, он простудился и лежал больной, «в бреду, без лекаря, за кружкою оледенелого лимонада», когда его нашли Раевские, направлявшиеся на Кавказ. Младший сын генерала Николай Раевский уговорил отца добиться, чтобы власти разрешили Пушкину побывать на Кавказе вместе с ними. Так Пушкин попал на Кавказ – в страну, оставившую яркий след в его творчестве. В знак признательности Пушкин посвятил Николаю Раевскому написанную вскоре после этого поэму «Кавказский пленник». Что же касается интересующего нас в данном случае Александра Раевского, то ни у Пушкина, ни в обширной литературе о Пушкине сколько-нибудь подробных упоминаний о нем не встречается. Но вот что пишет сам поэт в ответ на предположение читателей, что А. Раевский и есть пушкинский Демон: «…Иные даже указывали не лицо, которое Пушкин будто бы хотел изобразить в своем странном стихотворении. Кажется, они не правы, по крайней мере вижу я в «Демоне» цель иную, более нравственную» ¹.

Из этого очень осторожного, уклончивого ответа, где на каждом шагу встречаются слова «будто бы», «кажется», «по крайней мере», вытекают два вывода. Первый. Прототип у героя этого стихотворения, несомненно, был, но автор по каким-то причинам не желает раскрыть его. Второй. Читатели ошибаются в своих догадках – не то лицо они предполагают.

Заметка написана Пушкиным в 1825 году, скорее всего после разгрома восстания декабристов. Ведь статья В. Ф. Одоевского была опубликована только в октябре 1825 года. Сдержанный, уклончивый тон заметки Пушкина легко объясняется, если предположить, что лицо, навеявшее поэту его «странное» стихотворение, – декабрист.

В таком случае А. Раевский как предполагаемый прототип «Демона» отпадает. Во-первых, он не был осужден по делу декабристов (его привлекали к допросу, но оправдали) и потому у Пушкина нет основания утаивать, зашифровывать его имя. Во-вторых, мы выше уже привели достаточно ясное опровержение самого Пушкина.

А между тем среди людей, с которыми общался Пушкин в бытность свою на юге, заметно выделяется человек, отдельные черты характера которого поразительно совпадают с теми чертами, какими наделяет Пушкин своего «Демона». Я говорю о декабристе майоре Владимире Федосеевиче Раевском (однофамильце вышеупомянутых Раевских).

Это был один из самых радикальных и последовательных декабристов. Его статьи «О рабстве крестьян» и «О солдате» с гневной силой изобличают русских помещиков и прямо призывают к насильственному ниспровержению владычества дворян («Тут не слабые меры нужны, но решительный и внезапный удар!» ²). Раевского называют «первым декабристом», – за свою смелую пропаганду среди солдат он был арестован и посажен в Тираспольскую крепость еще в начале 1822 года, почти за четыре года до исторического восстания. Он был действительно первым из декабристов, кого бросили в темницу, заподозрив в антиправительственном заговоре. Но этот железный человек никого не выдал. (Много позднее, будучи уже на поселении под Иркутском, когда некоторые декабристы впадали в примиренческие настроения, он по-прежнему был тверд и верен своим убеждениям.) О том, насколько была значительна отводимая Раевскому роль в предстоящем деле, говорит следующее признание Пестеля: «Ежели бы действительно мы нашлись в готовности и в необходимости начать возмутительные действия, то я полагал нужным освободить из-под ареста майора Раевского… «##»Избранные социально-политические и философские произведения декабристов», т. II, стр.

1. А. С. Пушкин, Собр. соч. в 10-ти томах, т. 6, Гослитиздат, М, 1962, стр. 262.[↩]
2. «Избранные социально-политические и философские произведения декабристов», т. II, Госполитиздат, М. 1951, стр. 365.[↩]