Проблемы «письма» и литературы в концепции Р. Барта

Творчество французского критика и литературоведа Р. Барта (1915 – 1980), как известно, вызывало в 60-е и 70-е годы острые споры. Причиной служило то, что взгляды Барта были трудно уловимыми, «плавающими», или, говоря его словами, «атопическими», то есть лишенными вполне определенного места в пестром калейдоскопе современных западных теорий и течений. Молено сказать, что в идейном плане он являл собой конкретное воплощение западного плюрализма, охватывающего чуть ли не все известные на сегодня концепции – от марксизма до дзэн-буддизма. В то же время многие его идеи и высказывания нередко выглядели вызывающими и шокирующими. Все это порождало глубокие расхождения между исследователями и критиками Барта, нередко приводило к прямо противоположным суждениям и оценкам. Его сторонники видели в нем одного из «отцов» современного структурализма, инициатора новой семиологии, которая «самым плодотворным образом обновила литературную критику во Франции»¹. По их мнению, литературная семиотика обязана ему тем, что он, помимо конкретных исследований, «выдвинул фундаментальные направления и идеи о письме и чтении, к которым ни один лингвист, ни один философ, ни один социолог не смогли добавить ничего нового»².

Его противники отвергали заслуги Барта перед литературой, заявляя, как это делал, в частности, Ж Бреннер, что «Барт становится очень интересным, когда он перестает говорить о литературе»³. Весьма критическим и часто негативным было отношение к бартовским взглядам со стороны лингвистов и семиотиков. Ж. Молино, например, считал, что Барт «оказывает плохую услугу и науке и литературе»⁴.

В наши дни споры и страсти вокруг Барта улеглись, однако он не канул в забвение и интерес к нему остается большим. Его неопубликованные работы издаются, а уже известные – переиздаются. Труды Барта изданы практически во всех европейских и многих других странах, и он является одним из тех французских авторов, кто прочно удерживает международную известность и влияние. И если интерес к нему стал гораздо более спокойным, он вместе с тем стал более широким. Разумеется, как и раньше, далеко не все склонны относить Барта к «краткому списку имен, занимающих вершину духовной пирамиды Франции»⁵. Тем не менее сказанные некогда американским критиком С. Зонтаг слова о том, что «Барт является тем, чье творчество, вне всякого сомнения, будет длиться»⁶, подтверждаются. Автор этих строк получил возможность убедиться в этом во время пребывания в ноябре – декабре прошлого года во Франции, где ему довелось иметь встречи, беседы и контакты с многими представителями современной французской мысли, среди которых были известные у нас К. Леви-Стросс, Ж. Деррида, К. Метц, Ж. Ласко и др. Участники состоявшихся бесед, когда речь заходила о Барте, неизменно признавали сохраняющееся его влияние. И хотя некоторые из них отмечали, что с теоретической точки зрения концепция Барта весьма уязвима, общим мнением было нечто близкое к тому, что «бартовское видение литературы остается активно живым»⁷.

Другим примером того же рода стала демонстрация по французскому телевидению полнометражного фильма «Мифологии Барта», снятого по книге Барта «Мифологии» и показанного в связи с тридцатилетием ее выхода в свет. Фильм дал почувствовать актуальность, которая, возможно, сегодня даже возросла, бартовских размышлений об искажающем воздействии буржуазной мифологии и идеологии на окружающий мир, о превращении господствующим классом всего исторически преходящего, частного и классово-ограниченного в нечто «естественное», вечное, универсальное и «само собой разумеющееся», о ситуации отчуждения, испытываемой современным человеком в обществе потребления и «массовой культуры» с ее удушающими стандартами, стереотипами и клише, о растущей бездуховности и т. д., хотя сам Барт впоследствии занимал иные позиции, что проявилось, в частности, в его отношении к «массовой культуре», которую он – пусть как неизбежность – в конце концов принял.

Объяснение «живучести» феномена Барта заключается также в том, что он в значительной степени предвосхитил то, что в наши дни получило за рубежом широкое хождение под именем «новая научность», в которой имеется всего понемногу: научной объективности и субъективной произвольности, истории и субъекта, мифа и логоса, верного наблюдения и вольного вымысла, строгих выводов и крайнего релятивизма, истины и иллюзии и т. д. Барт остро чувствовал происходящие изменения и очень часто оказывался у их истоков. Став одним из первых и страстных сторонников структурализма, он первым стал и отходить от него (еще в 1967 г.), положив начало постструктуралистской тенденции, которая утвердилась и стала вполне ощутимой лишь десятилетие спустя. Примерно то же самое произошло с семиотикой и упомянутой «новой научностью». Творчество Барта неразрывно связано с тем, что сделано и делается такими именами, как Ж. Лакан, М. Фуко, Ж. Деррида, Ж. -Ф. Лиотар и другими, во многом определяющими сегодня духовную атмосферу не только Франции, но и за ее пределами. Барта можно рассматривать как своеобразное «введение» в те проблемы, темы, понятия и термины, а также в способы их рассмотрения и стили изложения, которые характерны для современного зарубежного литературоведения и без которых его трудно понять.

У нас творчество Р. Барта в целом освещается достаточно широко. Некоторые его работы переведены⁸, анализу его взглядов, особенно 60-х годов, посвящена не одна критическая публикация⁹. Помимо этого многие бартовские идеи в той или иной мере привлекались участниками многочисленных журнальных дискуссий о структурализме¹⁰. В меньшей степени, но также исследовались бартовские воззрения 70-х годов. Интересный анализ работы Барта «С/З» (1970) дает Н. Ржевская¹¹.

Основные положения ключевой бартовской статьи «От произведения к тексту» (1971)¹² рассматривались недавно в «Вопросах литературы» на «круглом столе» по проблемам теории (см. 1987, N 12). Более поздние взгляды Барта также нашли отражение в нескольких публикациях того же журнала, в частности в статье М. Эпштейна «Критика в конфликте с творчеством» (1975, N 2), в статье Л. Андреева о французской литературе 70-х годов (1980, N 12) и некоторых других.

Однако, учитывая, что обобщающей, монографической работы о нем у нас не было, еще одно обращение к Барту, думается, вполне оправдано. Тем более что центральное бартовское понятие «письмо» не получило достаточного освещения, не было рассмотрено в его развитии. Отсюда наша попытка в какой-то степени восполнить этот пробел.

Сегодня практически все основные работы Барта уже увидели свет (последняя его книга «Инциденты» вышла в прошлом году), а ранее опубликованные, но разбросанные по многочисленным периодическим изданиям, сведены в сборники. Но даже в этих условиях, если иметь в виду специфическую эссеистскую «размытость» концепции интересующего нас автора, осуществить нашу задачу очень трудно. Тем не менее многие существенные моменты творчества французского литературоведа и критика вполне поддаются уяснению и обобщению.

Подход и решение Бартом проблем литературы в главном и существенном определяются его концепцией языка.

Барт рассматривает язык в качестве фундаментального и определяющего измерения всей реальной действительности. Он отталкивается от средневековой ситуации, когда язык и природа воспринимались как равноправные и равновеликие сферы бытия. Более того, он намерен пересмотреть эту ситуацию в пользу языка и отдать ему полный приоритет, полагая, что существование мира вне языка следует считать по меньшей мере проблематичным: «мир всегда является уже написанным»¹³. В еще большей степени он распространяет это на общество и культуру. Современное общество представляется французскому исследователю как никогда раньше цивилизацией языка, речи и письма, где все предметы не только выполняют ту или иную функцию, но и становятся значащими, символическими системами, каковыми их делает язык, вне которого нет ничего: «язык – повсюду, все есть язык»¹⁴. Бартовская концепция литературы в значительной мере также обусловлена его идеологическими взглядами. В 50-е и отчасти в 60-е годы Барт занимает антибуржуазные, леворадикальные позиции, выражает резко критическое отношение к буржуазной идеологии и культуре, что наиболее ярко проявилось в его работе «Мифологии». В духе всего структурно-семиотического движения, хотя и не так агрессивно, как, допустим, Фуко, он выступает против гуманизма, что непосредственно сказалось в его нигилизме по отношению к писателю как автору своих творений, активному началу, субъекту творческого процесса. Позднее, в 70-е годы, Барт переходит на умеренные позиции традиционного либерализма, сохраняя свое неприятие буржуазной культуры и идеологии. Однако и в этой области он остается верен себе. Его радикализм по существу и здесь замыкается на язык, в котором он усматривает главный источник всякой власти, всякого господства и насилия. Изменить язык для него -• значит изменить общество. Радикальное преобразование буржуазной действительности, особенно культуры и идеологии, Барт сводит к «революции в собственности на символические системы». Отсюда авангардистская литература объявляется им революционной. Все социально-классовые проблемы он рассматривает через категории языка, лингвистики и семиотики. Именно так интерпретирует он известные выступления французских студентов в мае 1968 года, считая, что основным вопросом в этих событиях было не «взятие Бастилии», а «взятие речи». Так что, хотя Барт решительно против всякого детерминизма, его концепцию языка вполне можно определить как языковой детерминизм. Вместе с другими участниками структурно-семиотического движения (Леви-Стросс, Фуко, Фай, телькелисты) он отдает явное предпочтение словам, а не вещам.

Из сказанного уже ясно, каким будет подход Барта к литературе. Если он настаивает на лингвистической природе всех социальных и культурных явлений, то уж в случае с литературой, как говорится, сам бог велел.

1. G. de Mallac, M. Eberbach, Barthes, P., 1971, p. 10.[↩]
2. J. Rey-Debove, Roland Barthes, ou I’йtique du sens. – «Semiotica», 1980, N 1 – 2, p. 9.[↩]
3. »Nouvelles Litteraires», 1980, N 2731, n. 21.[↩]
4. J. Molino, Sur la methode de Roland Barthes. – «La linguistique», 1969, N 2, p. 154.[↩]
5. T. Todorov, Le dernier Barthes. – «Poetique», 1981, N 47, p. 322.[↩]
6. S. Sontag, L’ecriture mкme. A propos de Barthes, P., 1982, p. 9.[↩]
7. V. Jouve, La litterature selon Roland Barthes, P., 1986, p. 105.[↩]
8. См.: Р. Барт, Основы семиологии. – В кн.: «Структурализм: «за» и «против», М., 1975; он же, Нулевая степень письма. – В кн.: «Семиотика», М., 1983; он же, Третий смысл. – В кн.: «Строение фильма», М., 1984.[↩]
9. См., например: Н. Ржевская, Неоформалистические тенденции в современной французской критике (Группа «Тель кель»). – В кн.: «Неоавангардистские течения в зарубежной литературе», М., 1972; Н. С. Автономова, Философские проблемы структурного анализа в гуманитарных науках, М., 1977; В. Ю. Борев, Поэтика Расина и ее структурный анализ Роланом Бартом. – «Труды Самаркандского университета», 1973, вып. 238.[↩]
10. См., например, дискуссию в журнале «Вопросы литературы», 1965, N 6; 1967, N 1 и 10; 1969, N 2; 1970, N 6.[↩]
11. См.: Н. Ф. Ржевская, О целях и границах структурного анализа классического текста («С/3» Ролана Барта). – В кн.: «Методология современного литературоведения», М., 1978.[↩]
12. С ее переводом, выполненным по изданию: Roland Barthes, Le bruissement de la langue, P., 1934, – читатель может ознакомиться в этом же номере журнала.[↩]
13. R. Barthes, Sollers йcrivain, P., 1979, p. 51.[↩]
14. R. Barthes, Le grain de la voix, P., 1981, p. 145, 153.[↩]