Про достигнутое и перспективы
Среди прочих «профессиональных» выражений критиков бытует и такое: «книга, обреченная на успех».
Выражение, я понимаю, неприятное, поскольку обычно имеется в виду книга, отвечающая только внешней злобе дня, конъюнктурная книга, успех которой в лучшем случае оправдан лишь того или иного свойства модой.
Но я хочу решительно переосмыслить это выражение.
Есть книги, которым действительно обеспечен успех в определенный момент развития культурной жизни, успех, зависящий прежде всего от их цели и характера. Это книги, о которых можно сказать как о необходимых и своевременных.
Чем дальше мы будем отходить от таких книг, тем, может быть, строже станет наше отношение к ним. Но сейчас… сейчас они обязательны и не заменимы никакими другими; мало того, никто не может предречь срок, когда значение таких книг иссякнет или даже начнет уменьшаться, – ясно, что такой момент наступит, и это естественно, потому что наука (в том числе литературоведение) стоять на месте, довольствоваться достигнутым не расположена, но кто возьмет на себя смелость указать ту хронологическую границу, перейдя которую, – может быть, в новой «Истории»?! – мы скажем: существующая «История советской многонациональной литературы» является ступенью уже пройденной?
Нет, это ступень, на которой мы все стоим сегодня, это труд, вобравший в себя многое из того, чем живем и руководствуемся, что сегодня умеем делать, что на сегодняшний день знаем.
Вообще, право, даже странно, что такого труда, как «История советской многонациональной литературы», до сих пор не было. Вроде бы странно, что 60-е и 70-е годы стоят на титульных листах этого, по существу первого издания подобного рода, первой истории многонациональной нашей литературы, как истории единого и бесконечно разнообразного процесса. Но сия странность не есть странность, если подойти к делу хоть капельку рационально: любой литературовед, если он не литературовед-фантаст, понимает (и объяснит непонимающим), что обработка такого количества фактического материала по десяткам национальных литератур не могла быть предпринята позавчера или даже вчера, потому хотя бы, что в иных литературах не было специалистов-литературоведов ни позавчера, ни даже вчера: эти кадры появились именно сегодня, в 60 – 70-е.
Материал гигантский! Гималаи фактов!
Более двухсот двадцати современных советских писателей насчитал я в «Указателе имен» одного только пятого тома на одну только букву «А»!
В издании участвовало 38 институтов! Когда-то статью о первом томе «Истории'» я начал с некрасовской цитаты: «Труд этот, Ваня, был страшно громаден – не по плечу одному!..» Какое там одному! Вот мои подсчеты: первый том – 29 авторов, два полутома второго тома – 75, третий – 44, четвертый – около 60, пятый – около 80, шестой том, хроникальный, – согласимся, интереснейший и уникальный! – составляли 102 человека.
Итак, труд «страшно громадный». Необходимый каждому, кто занимается советской литературой.
Двигаться дальше в изучении историко-литературного процесса, в осмыслении важных, «сквозных» его проблем, в разработке методологии нашей науки нельзя теперь, не учитывая работы, воплощенной в эти массивные – не тома хочется сказать, а по-старинному, поторжественнее – тóмы.
Вам нужно составить себе представление о каком-нибудь историко-литературном периоде? Пожалуйста, к вашим услугам «История советской многонациональной литературы»… Вам нужна какая-то справка – пожалуйста, обращайтесь к тому же изданию: если и есть в нем неточности, то поистине «отдельные», теряющиеся в шеститомнике: да и то сказать, невелика беда, если на карту подобного размаха местоположение какой-либо горы или речки (не Джомолунгмы и не Волги, разумеется) нанесено не с ювелирной точностью.
Заниматься «рецензированием» фактологической стороны глав, посвященных отдельным литературам, не буду: это с гораздо большим правом могут сделать специалисты по данным литературам. Моя задача – поделиться некоторыми соображениями методологического плана.
Соображениями, пожалуй, больше критическими. Прошу понять меня правильно: они, эти соображения, ни в коем случае не умаляют проделанной работы. Они вообще не столько критические замечания к прочитанным текстам (каюсь, прочитал не все, по моим подсчетам, 212 глав, но гораздо больше половины, прошу поверить на слово), сколько мысли по поводу некоторых методологических вопросов, на обсуждение которых наталкивает шеститомник и которые предстоит нам решать. Издание это не просто монументально, но и фундаментально. А это значит, что на его фундаменте мы будем продолжать строить историю советской многонациональной литературы. А чтобы дальше строить, не вредно снова и снова проверить «узлы», чтобы возводимые конструкции стояли крепко и прочно.
И вот – об одном «узле» проблем…
Какими принципами руководствоваться, чтобы «увязать» нашу историю общественную и собственно литературную?
Редколлегия шестого, справочно-хронологического, тома говорит нам: «Факты литературной жизни в томе даются в неразрывной связи с общественно-историческим процессом, с важнейшими событиями социального и культурного строительства в СССР, с осуществлением ленинских принципов национальной политики» (VI,5). Да, в самом деле: факты, взятые из различных (пересекающихся!) плоскостей жизни, в шеститомнике «даются в неразрывной связи» с явлениями литературно-творческого характера, с фактами и событиями собственно литературной жизни. Нет спору, это хорошо, да так и должно быть, если мы литературоведы-марксисты. В любой главе о любой литературе любого исторического периода такая связь ощутима, хотя где-то более обоснованна, где-то несколько беспорядочна, не убеждающе необходима.
И все же еще раз вчитаемся в самое декларацию… Все-таки не ясно, каков методологический «механизм», какова внутренняя структура «звеньев», через которые осуществляется связь литературного и общественного процессов.
Зеркальное отражение? Нет, мы понимаем, не зеркальное отражение находят факты жизни, общественного процесса в литературных, творческих событиях, в явлениях процесса литературного. Но какие тут, говоря философскими терминами, опосредования?
Сейчас нередко раздаются требования соблюдать в тех или иных историко-литературных курсах единство принципов, связывающих «жизнь» и «литературу». В нашем случае вопрос о таком единстве принципов построения особенно сложен. Хотелось бы их соблюсти, но следовало бы их сначала еще и найти, что очень непросто, особенно учитывая монументальность издания, многонациональность состава его предмета, длительную протяженность процесса во времени.
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.