№4, 2003/Зарубежная литература и искусство

Призма памяти в романах Владимира Набокова

Автор выражает благодарность Ю. Бореву, Д. Бабичу и Ю. Нечипоренко за критические замечания и комментарии в процессе создания этой статьи.

Известно, что Набоков отрицательно относился к обобщениям. В науке и в искусстве он презирал «мерзость генерализаций». Но тем не менее, говоря о любимых героях Набокова, рискну отметить у них общую черту, чрезвычайно важную особенность. Эти герои одарены памятью. Пишу курсивом, потому что это привычное слово попытаюсь использовать как термин и предлагаю понимать под ним активную творческую систему в сознании, которая способна создавать новые, другие миры, граничащие с окружающим и привычным миром. Конечно, обращает на себя внимание то, что в творчестве Набокова, как и во многих произведениях XX века, размыта грань между прошлым и настоящим, в то время как «реалистические» произведения нередко построены как раз на «воспоминании героя» и несут этот удобный опознавательный знак: прошлое, абсолютное прошлое. Однако подобное «мемуарное» воспоминание, пусть и очень убедительное, все же обращено в себя, закрыто, словно шкатулка, и лишено инициативы. Память в новаторских художественных произведениях XX века активна именно потому, что существует на пересечении прошлого и настоящего. Именно это позволяет ей порой вообще управлять временными модальностями, замещать настоящее прошлым, любовно реставрировать это прошлое, учить сознание как бы все время равняться или оглядываться на него, тем самым, парадоксальным образом, устанавливая определенные пределы и для будущего1.

Набоков внес свой вклад в кардинальный пересмотр традиционной роли памяти в художественном произведении, который был начат Прустом и Джойсом. Внутри произведений Набокова с помощью памяти также оказались запущены интереснейшие механизмы, управляющие романным пространством и временем. Память в его произведениях, как и в многотомном романе Пруста, оказалась способна воссоздавать погибшие миры, их самые сокровенные детали. Ярчайшие тому примеры, на мой взгляд, это ранний роман «Машенька», в котором памяти к тому же дано право воскрешать и убивать любовь, и знаменитая «Лолита», которая представляет собой огромную исповедь смертника с примесью дневника, автобиографии, мемуаров, хотя и другие произведения Набокова, от ранних миниатюр до зрелых затейливых «барочных» романов, содержат в себе напряженную и захватывающую игру сознания с памятью. Однако у памяти в произведениях Набокова, не вписавшихся целиком ни в рамки модернизма, ни в расплывчатую туманность постмодернизма, помимо такого чудесного свойства, как креативность, появились новые свойства. Обнаружение неожиданного коварства и капризности памяти, ее способности девальвировать время (допустим, уменьшать ценность настоящего или будущего по сравнению с прошлым) и дезорганизовывать реальность вокруг героя – вот что пришлось пережить персонажам Набокова. Писателем был, так сказать, осуществлен новый поворот «призмы памяти», и не все вещи реальности сохранили свой привычный облик под этим странным углом.

Система памяти в его произведениях необычайно сложна. Учитывая неоспоримое влияние неомифологизма на литературу XX века, стоит отметить у памяти Набокова неомифологический признак: она щедро наделена атрибутами и полномочиями божества, ей дано античное имя – Мнемозина, «капризнейшая из муз». Именно это божество способно создать рай для героев Набокова. Автор в «Других берегах», оказавшись в особенно ярком воспоминании, заканчивает его описание словами: «Все так, как должно быть, ничто никогда не изменится, никто никогда не умрет», – что действительно походит на описание классического рая. Для Гумберта Гумберта в раю должны быть соблюдены два условия – чтобы Лолита находилась на теннисном корте, напоминающем Уимблдонские поля (отголосок Елисейских полей, античного рая), «и чтобы все было правильно».

Герой действительно может «оказаться», очутиться в прошлом, как в другой стране: такую плотность и яркость в романном пространстве и времени память придает миру воспоминания. Замечательным примером тому будет попадание мемуариста Набокова в зачарованный зимний пейзаж, по которому проехала Мадемуазель, или переход Ганина в тот сумрачный парк, по которому он ехал на велосипеде к Машеньке, просто потому, что рядом, в берлинском пространстве, знакомо запахло карбидом, который он использовал для ночного фонаря. То здесь, то там Мнемозина погружает героев в это волшебное циклическое время, где они находят все, что «было правильно» и что, казалось, потеряно навеки. Мотив этого обретения, узнавания образует особый «узор» в набоковском тексте, который всегда связан с бессмертием и с искусством («ничто никогда не изменится, никто никогда не умрет»). Но в этом же тексте демонстрируется не только созидающая, но и разрушительная сила памяти. Память ломает привычное время, она ради «погибшего мира» прошлого заставляет героя забыть настоящее (то есть разрушает темпоральную логику), она умеет обманывать и лгать, предавать и мучить. Воспоминания героев Набокова, несмотря на их живость, исключительную красочность и детальность, нередко оказываются ложными, и порой читатель слишком поздно это понимает. Еще чаще ложность или истинность воспоминания недоказуемы вообще: остается только выбрать, чью сторону, чью истину мы будем поддерживать. Процесс чтения действительно начинает походить на упомянутое Набоковым соревнование в шахматных задачах: «многомерная» память героев заставляет читателя постоянно, страница за страницей, «делать ход», проверять высказывание рассказчика, выстраивать свою версию событий в романе. Память и для самих героев, и для читателя выступает то союзником, то противником, она разрушает и творит, но именно ее амбивалентность помогает читателю найти свое местоположение, свою точку отсчета, которая традиционно располагалась где-то внутри героя и только в XX веке оказалась смещена, вынесена за рамки романа, расположилась «по касательной» к нему (М. Бахтин).

  1. Можно сравнить финал романа «Машенька» Набокова и «Вечер у Клэр» Газданова: самое главное для героя в будущем – встреча, подготовленная, выращенная в воспоминаниях прошлого.[]

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №4, 2003

Цитировать

Ухова, Е. Призма памяти в романах Владимира Набокова / Е. Ухова // Вопросы литературы. - 2003 - №4. - C. 159-166
Копировать