Повествовательное искусство А. Зегерс
Friedrich Albrecht, Die Erzählerin Anna Seghers. 1926 – 1932, Berlin, Rütten und Loening, 1965, 288 S.; Inge Diersen, Seghers-Studien, Berlin, Rütten und Loening, 1965, 368 S.
Шестидесятипятилетие Анны Зегерс ознаменовалось в литературоведении ГДР выходом двух обстоятельных трудов, «посвященных ее раннему творчеству. Фридрих Альбрехт завершает свое исследование 1932, Инге Дирзен – 1935 годом. Замкнутость временны´х рамок – не недостаток, а скорее достоинство обеих книг: авторы идут вглубь, уделяют много места детальному анализу художественных текстов. Обе работы убедительно показывают, что и первые романы писательницы, и ранние ее рассказы были не просто подготовительным этапом, на пути к творческой зрелости: они имели – и сохраняют по сей день – самостоятельное художественное значение.
У каждого исследования – свой профиль. И. Дирзен (автор известного труда о Томасе Манне) рассматривает творчество А. Зегерс на широком историко-литературном фоне, в сопоставлении с немецкой реалистической, антифашистской литературой 20 – 30-х годов. Ф. Альбрехт сосредоточивает свое внимание на своеобразии мастерства А. Зегерс.
Первые книги А. Зегерс, говорит Ф. Альбрехт, «заметно выделяются среди характерных произведений пролетарско-революционной прозы, где большое внимание отведено широкому, часто сделанному в очерковой манере, описанию политических и экономических основ людского бытия, а психологический анализ отходит на второй план». Для писательницы именно человеческая личность, переживания человека, его нравственный облик всегда имели первенствующее значение. Обращаясь к острым процессам классовой борьбы, она исследовала влияние этих процессов на душевный склад людей.
Ф. Альбрехт разыскал много давних работ А. Зегерс – от докторской диссертации «Евреи и иудейство в творчестве Рембрандта», защищенной в Гейдельберге в 1924 году, до разнообразных статей и очерков, затерянных в периодической печати или старых антологиях. Он первый обратил внимание, например, на рассказ «Хижина, крытая жестью» (1929), где действие происходит в США и где – пусть в эскизной форме – разработана психологическая ситуация, не раз встречающаяся в последующем творчестве А. Зегерс: опытный революционер сближается в тюрьме с политически неразвитым товарищем по несчастью, привлекает его к борьбе, причем дружба эта по-человечески обогащает их обоих.
Сопоставляя художественную практику А. Зегерс с ее историко-литературными высказываниями (включая и совсем недавнюю статью о Шиллере и Достоевском), Ф. Альбрехт делает верное замечание о том, что влияние Достоевского по-своему сказалось в первых рассказах писательницы «Циглеры», «Грубеч», где переданы страдания обездоленных и картина действительности местами граничит с трагическим гротеском.
Иной раз полузабытые литературные выступления А. Зегерс приобретают неожиданную актуальность в свете сегодняшних споров и поисков. Ф. Альбрехт напомнил об обмене мнений между А. Зегерс и Г. Лукачем в 1938 году. Это был товарищеский спор в форме открытых писем, посвященный проблемам реализма XX века. А. Зегерс отстаивала мнение, что реализм не является чем-то стабильным: он в каждую эпоху приобретает новый облик. В условиях великой исторической ломки реализм нередко взаимодействует с теми художественными течениями, в основе которых лежит эксперимент, обостренно-субъективное восприятие действительности. «В создании художественного произведения, как и в любом человеческом поступке, – писала она, – решающее значение имеет ориентация на реальность, и на этом пути… не может быть остановки. Но то, в чем ты видишь распад, мне скорее представляется попыткой запечатлеть действительность; то, что ты расцениваешь как формальный эксперимент, по-моему, скорее страстный порыв, направленный к тому, чтобы овладеть новым содержанием, – порыв, по-своему неизбежный.
В этом споре был свой политический смысл. А. Зегерс стояла за бережный подход к мастерам культуры, которые готовы включиться в антифашистский фронт, но придерживаются нетрадиционных, так сказать, неортодоксальных (с точки зрения узкопонятых правил реализма) приемов письма.
Но тут важно и другое. Она сама всегда умела, как революционный художник, подходить без предвзятости к опыту несоциалистического искусства. Это обнаруживается и в ее ранних вещах, которые Ф. Альбрехт подвергает детальному стилистическому анализу. В рассказе «По дороге к американскому посольству» массовая демонстрация в защиту Сакко и Ванцетти показана через восприятие четырех различных ее участников – людей политически непросвещенных, примкнувших к шествию в силу безотчетного душевного побуждения. А. Зегерс широко вводит здесь внутренний монолог и несобственно-прямую речь: голос повествователя вовсе не слышен, он заглушается различными «голосами» персонажей, но внутренний облик каждого из этих людей обрисован живо и достоверно. «Художественное изображение охватывает глубинные слои человеческой души; оно включает и неосознанные и полуосознанные моменты и выявляет скрытую логику психической жизни под оболочкой внешне алогичного ряда ассоциаций»: именно таким способом могла А. Зегерс проникнуть в душевные тайны людей, совершивших первый шаг по пути к революционному действию…
Совсем иначе, и тоже очень своеобразно, строится рассказ «Крестьяне из Грушова»: его герои – закарпатские лесорубы, поднявшиеся на массовую борьбу за свои права под влиянием Октябрьской революции. Важнейшая задача художника здесь – воссоздать тот вихрь энергии и надежд, который захватил крестьян деревни Грушово, нарушил их приниженное бытие, придал их борьбе необычайную силу. А. Зегерс намеренно отступает от бытовой достоверности, сгущая напряженность событий; рассказ по манере письма сближается с фольклорной легендой: люди увидены не вблизи, а скорее издали, обрисованы в главных чертах, масштабно. Тут оказывается необходимым «умение повествователя подняться над материалом, свободное обращение с хронологией действия, предоставляющее возможность сокращать, подчеркивать, сводить сюжет к самым существенным узловым моментам». Второй из названных рассказов написан ненамного позже первого: перед нами не разные этапы, а скорее различные стороны художественного метода писательницы, проявляющиеся по-разному и в ее зрелых книгах.
Очень не похожи один на другой два первых романа А. Зегерс. В «Восстании рыбаков» – небольшой кусок действительности, малое число персонажей, выделяющихся из общей массы, интенсивное развитие действия. Забастовка рыбаков одной приморской деревни в некоей северной стране (Бретань? Голландия?) обрисована с острым драматизмом, вокруг одного главного события сосредоточены и личные судьбы героев. В «Спутниках» – цепь эпизодов, происходящих в разные годы, в разных странах; в романе ряд самостоятельных сюжетных линий, история каждого из персонажей тесно связала с судьбами коммунистического движения в Венгрии, Италии, Польше, Болгарин, Китае. Но мы чувствуем живое единство, скрепляющее обе книги. В революционной борьбе пробуждаются лучшие силы людей, обнаруживается то подлинно человеческое, что в них заложено. Ф. Альбрехт верно отмечает свойственный А. Зегерс повышенный интерес к. «этической стороне революционной борьбы». Уже в первой книге романистка стремилась «противопоставить гнету старого мира революционную активность и раскрыть в ее носителях ту человеческую силу, которая способна перебороть и грубое насилие, и длительное экономическое принуждение». Именно на этом – добавим – и основано внутреннее единство, связующее все творчество А. Зегерс, от «Восстания рыбаков» до вышедшей в 1965 году книги рассказов «Сила слабых».
К сожалению, кое-где Ф. Альбрехт сбивается с верного тона, поддается инерции схематизма и начинает предъявлять художнику слова те требования, которые более уместно предъявить историку или социологу. Отмечая заслуги А. Зегерс как знатока человеческой души, Ф. Альбрехт подчас сокрушается, что она «придает мало значения анализирующему изображению общественного базиса, на котором вырастают сознание и действия героев». В числе персонажей романа «Спутники» – Катарина Бордони, жена рабочего, которая постепенно и не без сопротивления втягивается вслед за мужем в революционное дело. Ее судьба показана в романе эпизодически и как бы пунктиром, но вполне убедительно: немало простых женщин в странах Запада прошли такой путь. Но Ф. Альбрехт недоволен, что сдвиги в поведении Катарины не мотивированы «осознанием необходимости обнищания рабочих в условиях капиталистических отношений и той перспективы, которая создается благодаря устранению общественных корней этого обнищания»… В таких формулировках видны остатки устаревшей методологии.
По утверждению Ф. Альбрехта, в рассматриваемый им период «между произведениями Анны Зегерс и современной ей немецкой действительностью лежала пропасть». Казалось бы, и на самом деле так: до гитлеровского переворота А. Зегерс писала рассказы и романы, действие которых происходило, как правило, вне Германии; в ее антифашистском романе «Спутники» вовсе не затрагивались специфически германские проблемы, не говорилось ни о националистической демагогии фашистов, ни о борьбе за средние слои. Однако значит ли все это, что, как утверждает Ф. Альбрехт, творчество писательницы было «далеко от конкретных проблем массовой борьбы» в Германии накануне пришествия Гитлера к власти?
Нравственный облик пролетарских революционеров, духовные человеческие контакты между коммунистическим авангардом и массой трудящихся – все это тоже относится к конкретным проблемам классовой борьбы. Роман «Спутники» утверждал величие тех идей, которые дают возможность людям выстоять, не сломиться, не согнуться в условиях тягчайших неудач и поражений. Уже своей нравственной проблематикой роман имел актуальное значение для тех, кому предстояло уйти в длительную эмиграцию или антифашистское подполье.
Сопоставляя анализ романа «Спутники» в книгах Ф. Альбрехта и И. Дирзен, мы видим, какие преимущества дает автору второй книги избранный ею принцип изучения творчества А. Зегерс в широком историческом и литературном контексте. Проблема фашизма задолго до 1933 года волновала ведущих немецких писателей. Она ставилась и на материале германской жизни («Успех» Л. Фейхтвангера), и на материале зарубежном («Марио и волшебник» Т. Манна). А. Зегерс внесла в исследование этой проблемы свой ощутимый вклад, опираясь на опыт рабочего класса других стран. Разгулу фашистской реакции она противопоставила коммунистическое движение, художественно осознанное как великая интернациональная сила. В такой трактовке антифашистской темы была – в условиях того времени – немалая смелость и прозорливость.
В контексте национальных литературно-общественных проблем рассматривает И. Дирзен и повесть А. Зегерс «Оцененная голова» – первую ее книгу, созданную в изгнании по горячим следам гитлеровского переворота. Эта повесть, казалось бы, уступающая «Спутникам» в смысле революционной страстности и отчетливости перспектив, открывает собой длинный ряд книг немецких писателей-эмигрантов, в основе которых лежит «тема национальной самокритики» – исследование социальных, исторических, психологических причин прихода фашизма к власти в Германии. Для писателей-коммунистов эта тема включала в себя и «пролетарскую самокритику» – исследование причин, вследствие которых рабочий класс и его авангард не смогли предотвратить приход к власти Нацистов. Картина немецкой деревни о «Оцененной голове» окрашена безотрадностью. Однако, говорит И. Дирзен, «бескомпромиссно-трезвый реализм «Оцененной головы» помогал преодолению иллюзий, которые приносили вред и в области литературного творчества»; пусть даже картина близкого будущего рисовалась неясной и нерадостной, повесть эта была для А. Зегерс – и не только для нее одной – началом нового важного творческого этапа, «процесса перестройки и переоценки ценностей».
Много внимания уделено в книге И. Дирзен роману А. Зегерс «Путь через февраль», посвященному вооруженному выступлению австрийских рабочих против фашизма (1935). И здесь снова, как в «Спутниках», обращение к опыту другого народа было продиктовано писательнице остротою тех наболевших и нерешенных проблем, которые стояли перед немецким революционным авангардом. И. Дирзен стремится проникнуть в лабораторию художника. Она сопоставляет очерк «Последний путь Коломана Валлиша» с романом «Путь через февраль»: жизненный материал во многом схож, но специфика романа выдвигала другие принципы отбора и приемы изображения. Раздумья над острыми вопросами антифашистской борьбы сочетались у А. Зегерс с поисками новой повествовательной формы, которая могла бы вместить непривычный материал, представить в конкретных лицах целую страну в момент напряженного политического конфликта. «Путь через февраль» отличается известной мозаичностью сюжета; действие все время перебрасывается из одного места в другое. Такая структура романа, замечает И. Дирзен, отражает сам характер февральских боев, их разбросанность, разрозненность. Читателю и в самом деле важно знать, что происходило в одни и те же часы в Линце или Штейре, в различных рабочих районах Вены. Сопоставляя и взвешивая, он может понять, почему восстание было неизбежным и почему оно кончилось поражением. Из множества эпизодов вырастает в конечном счете целостная картина.
Однако верно ли отсюда делать вывод, который делает И. Дирзен: будто индивидуальный облик персонажей и их личные судьбы представляют здесь для романистки «лишь незначительный интерес»? Если это на самом деле было бы так, мы имели бы дело с художественной неудачей. Но это не так. А. Зегерс и в этом романе, наряду с отдельными эскизно обрисованными лицами, дала и сильные, живые образы. Одни из них – юный безработный Виллашек: в начале романа это персонаж почти кафкианского образца, неприкаянный, сумрачный; в ходе боев он впервые ощущает себя человеком, мужественно держится на суде. И это показано достоверно.
И. Дирзен ставит и некоторые общие вопросы развития немецкой прозы XX века. Интересны, например, ее наблюдения над функцией автобиографических мотивов в творчестве передовых немецких писателей. Она верно говорит и о том, что включение элементов публицистики, документа, репортажа в повествование – не признак «распада» романической формы, а характерная особенность современного романа, узаконенная творческой практикой видных писателей-реалистов.
И. Дирзен ратует за усиление интеллектуального начала в современной социалистической прозе, напоминает о ценности традиций Т. Манна, что совершенно справедливо. Но вряд ли можно согласиться с исследовательницей, когда она упрекает в интеллектуальной бедности («Unintellektualität») чуть ли не всю социалистическую прозу минувших десятилетий. Важно, на наш взгляд, учитывать, что интеллектуальное начало принимает в современном романе разные формы – у И. Бехера («Люизит», «Прощание») оно сказывается по-своему, у Б. Брехта («Трехгрошовый роман») – по-другому. А у Анны Зегерс? Да, герои ее ранних романов, будь то «Спутники» или «Путь через февраль», не так уж много рассуждают, но они самостоятельно ориентируются в сложных событиях, принимают ответственные решения, следуя логике своего революционного мировоззрения, а не просто голосу чувства или инстинкта.
Содержательные книги Ф. Альбрехта и И. Дирзен, наверное, еще больше выиграли бы, если бы в них А. Зегерс была шире представлена не только как художник слова, но и как живой человек. И. Дирзен местами ссылается на беседы с А. Зегерс в подтверждение тех или иных наблюдений над ее творчеством, но ее книга не включает биографических моментов. Ф. Альбрехт тщательно учитывает имеющиеся в печати сведения о начале жизненного пути писательницы и сетует по поводу неполноты биографического материала, имевшегося в его распоряжении. Мне, конечно, лестно, что немецкому коллеге пригодились и те данные, которые он нашел в моем критико-биографическом очерке об Анне Зегерс, опубликованном в 1953 году. Но ведь с тех пор много воды утекло! У Ф. Альбрехта, наверное, была возможность восполнить скудость биографических сведений, обращаясь и к самой героине его книги, и к другим ныне здравствующим передовым деятелям культуры старшего поколения. Построение истории социалистической литературы Германии и других стран Европы – необычайно увлекательная задача. И для решения этой задачи пригодны разные приемы исследования – от анализа литературных документов до собирания устных свидетельств.