«Полюбите свою профессию…» (Воспоминания о М. Зощенко)

Я хочу рассказать о своем знакомстве с Михаилом Михайловичем Зощенко, в дружбе и переписке с ним. Для меня Зощенко был одним из тех писателей, кто искренне приветствовал происшедшие в Октябре кардинальные революционные перемены, полную нёвозвратимость прошлого. Я посвятила ему ряд статей (дважды писала предисловия к собранию его сочинений). Первая моя статья была написана в 1928 году, а последняя в 1965.

Я столкнулась с Зощенко в начале своей литературной работы.

После опубликования моей первой статьи о творчестве Зощенко в 1927 году в вечерней»Красной газете» отец моего мужа, Яков Адольфович Бронштейн, близкий друг Куприна и многих других русских писателей, встретился как-то с Зощенко, и Зощенко просил поблагодарить меня за статью и сказал, что хотел бы познакомиться со мной, поговорить.

После какого-то вечера в Доме печати, который помещался тогда, в Мариинском дворце, я подошла к Зощенко, и он проводил меня до моего дома.

При первом знакомстве Зощенко поразил меня. Почему? Как критик я понимала смысл литературных устремлений Зощенко. Я ни в какой мере не склонна была повторять ошибки вульгарно-социологической критики того периода и отождествлять автора с знаменитым уже тогда героем его рассказов, обывателем, горе – философом.

Я, конечно, не ждала, что Зощенко может быть похож на своих героев. Но я видела человека не только чуждого той среде и тому мироощущению, которые он «описывал» в своих произведениях. Я видела человека, внутренний мир которого вознесен высоко в круг общечеловеческих дум,

Впоследствии я поняла, что, может быть, потому Зощенко так блистательно удалось создать трагикомический образ мещанина-обывателя любой формации, что он по своим человеческим качествам был свободен от черт и устремлений людей этого типа.

Дальнейшее знакомство привело меня к наблюдениям над проблемами, в атмосфере которых жил этот молодой и уже столь знаменитый писатель. Казалось бы, ему только и «греться в лучах славы», но ранимость его была беспредельна. Все доставляло ему страдания, вплоть до неудачно взятого билета в театр, до необходимости «пойти в гости». Ему было трудно все, кроме работы, кроме того, что ждало его за письменным столом. Впоследствии в одном из писем ко мне он определил это так: «Я есть в некотором роде машина для литературных работ и весьма не сильный человек для жизни. Я умный, но мой ум – в литературе, в философии, а не в повседневной жизни… Я присутствую в жизни весьма мало и несколько странно с точки зрения нормального человека…»

В 1935 году я переехала из Ленинграда в Москву. У меня сохранились письма, написанные мне Зощенко из Ленинграда. Эти письма могут показаться письмами человека больного, крайне озабоченного своей болезнью и ищущего способа победить ее. Вдумываясь в эти письма, видишь, какая это была не простая болезнь. Обрекая себя на нее, Зощенко избирает литературный труд как путь исцеления.

Хорошо понимал это Константин Федин, когда писал: «Зощенко – художник, он обретается в постоянных поисках темы. Он считает одной из важнейших тем внутреннюю жизнь художника, который был болен и преодолел болезнь. Он находит это поучительным. Ведь он мог бы не преодолеть болезни, как, например, ее не преодолел Гоголь. Он мог бы сделаться ее жертвой… Я думаю, что его болезнь – мелкая работа, как выразился Горький. А его исцеление – большое искусство: Независимость большого искусства от мелкой работы вполне раскрывает секрет исцеления. Слабость недуга преодолена силой воли к свободному труду – что может легче объяснить нам причину убеждённости Зощенки в том, что он переспорил судьбу?» ¹

Письма, которые лежат передо мной, иллюстрируют характер болезни и пути ее исцеления. Приведу одно из них целиком.

«Извините, Евгения Исааковна, что я Вам не ответил в прошлый раз. Последний месяц я был в плохом состоянии. Много работал и думал («Ключи счастья»), и, наверно, благодаря этому получилось у меня что-то вроде бессонницы. Засыпал едва к 6 – 7 утра. И были нехорошие нервы. Вот вредность нашего цеха! Уже через 2 – 3 недели небольшого, в сущности, труда (во всяком случае не такого напряженного, как у меня бывало) – уже здоровье портится, и все снова летит к черту, что заработано с таким адским трудом.

Но на этот раз я не унываю. Я вовремя спохватился, умерил мою работу и теперь стараюсь поменьше думать, хотя это очень трудно и жалко.

Так что сие бедствие весьма плачевно отозвалось на моей особе – не то, чтобы я захандрил (теперь такого у меня не бывает), но впал в некоторую чрезмерную осторожность и временно порвал почти все отношения даже с друзьями. И даже не писал писем. Сейчас я тоже еще не совсем в хорошем виде, но надеюсь на милосердие божие – что все скоро будет в порядке.

1. Константин Федин, Горький среди нас, «Молодая гвардия», М. 1967, стр. 150 – 152.[↩]