№10, 1986/Обзоры и рецензии

Поэзия обращается на Восток

«Восточные мотивы. Стихотворения и поэмы». Составитель раздела «Русская поэзия» Л Е. Черкасский. Составитель разделов «Поэзия Великобритании», «Поэзия США», «Французская поэзия», «Немецкая поэзия» В. С. Муравьев, М., «Наука», 1985, 405 с.

Эта книга интересна и значительна. Обширный свод материала, включенного в разделы «Русская поэзия», «Поэзия Великобритании», «Поэзия США», «Французская поэзия», «Немецкая поэзия», яркая статья Вяч. Вс. Иванова, обширный «Сводный комментарий» – все это превращает ее из тематической антологии в исследование, ставящее ряд важных проблем и вопросов в области поэтики, литературной преемственности, соотношения классового, социального, личного. Начну с интересного наблюдения Вяч. Вс. Иванова о параллельности темы Востока у русских, немецких и французских поэтов: «Некоторые (быть может, едва ли не самые показательные) совпадения в различных европейских литературах объясняются не взаимными влияниями (для них просто не хватило бы времени, иной раз речь идет об одновременности или опережении), а едва уловимым духом времени (для поэтов с их даром предчувствия – не столько из окружающего, сколько из будущего), Почти в те же годы, месяцы и дни, когда Бунин пишет свои стихи на темы Корана, Рильке думает о Коране и испытывает тягу к изучению арабского языка…» (стр. 462).

Обычно, говоря о параллельности художественных образов, мы замыкаемся на фольклорных мотивах, на творчестве ранних стадий человеческой истории. Вопрос о параллелях в современной литературе ставится редко, а он может помочь в осмыслении ряда явлений.

Неожиданность ракурса, взятого в книге, помогает не только обратить внимание на многие стихотворения, как правило, проходящие мимо читателя, но и заново взглянуть на то, что знакомо с детства, будь то строки Тютчева или Фета, Гюго или Гейне. Возникают источники «Западно-восточного дивана» Гете или «Поэта Фирдоуси» Гейне, Речь идет не только об эрудиции поэтов; речь идет о большем – о потребности национальной культуры в расширении сфер ее видения и ее переживаний.

Вопрос о «восточных мотивах» – это еще и вопрос обогащения национальных форм В европейской культуре.

Классические формы восточной поэзии пришли в стихосложение стран Западной Европы, придав им особую афористичность, своеобразную рифмовку и т. д. С грустью должен отметить, что все чаще и чаще наши переводчики, обращаясь к классической форме четверостишия Востока с рифмовкой А А Б А, заменяют ее обычным А Б А Б, по существу отказываясь от традиции русской переводческой школы. С другой стороны, – об этом ничего нет в послесловии к книге (но ведь всего и не скажешь на пространстве одной даже очень емкой статьи!), – вместе с «восточными мотивами» в европейскую эстетику вошло (хотя и в преображенном виде) деление поэзии по степени важности, глубины, утонченности.

Об этом, ссылаясь на крупнейших теоретиков Индии, писал академик А. Баранников, говоря о трех родах поэзии, основанной на «чисто внешних, словесных средствах украшения речи», «прямом изображении душевных переживаний» и на том, что читатель сам «творчески создает новую картину» на основании отдельных звуков, которые не всякому дано услышать. «Первого рода поэзия считается низшей, второго – средней, третья – высшей и единственно истинной поэзией» 1.

Раздел «Русская поэзия» отмечен широтой. Наряду с произведениями, без которых обращение к теме было бы вообще немыслимым – начиная со стихотворения «Лалла Рук» В. Жуковского и «Мадагаскарской песни» К. Батюшкова до стихов Н. Асеева и Н. Заболоцкого, – в сборник вошли строки поэтов, которые издаются редко или вовсе не переиздаются. Поэты эти не равноценны, но для сборника «Восточные мотивы» их стихи необходимы – и М. Волошина, и Н. Гумилева, и М, Кузмина, и К. Липскерова. Молодой читатель прочтет – может быть, впервые – «восточные» строки Гумилева: «Из-за слов твоих, как соловьи, // Из-за слов твоих, как жемчуга, // Звери дикие – слова мои, // Шерсть на них, клыки у них, рога». И не без удивления – совсем неожиданные, казалось бы, стихи этого же поэта: «Пусть хозяева здесь англичане, // пьют вино и играют в футбол. // И калифа в высоком Диване // уж не властен святой произвол. // Пусть, но истинный царь над страною // не араб и не белый, а тот, // кто с сохою или с бороною // черных буйволов в поле ведет». Думаю, что будущему исследователю поэта эти строки еще пригодятся.

И мы должны быть благодарны составителю, включившему в сборник стихотворения А. Белого и В. Хлебникова, Н. Клюева и М. Кузмина (правда, я предпочел бы видеть из кузминских стихов того же цикла «Александрийские песни» иные, более яркие, на мой взгляд: «Когда мне говорят: «Александрия», я вижу белые стены замков…» или «Вечерний сумрак над теплым морем»). Можно пожалеть, что составителю остались неизвестными четверостишия С. Городецкого, которые тот создал, живя в Таджикистане, некоторые его стихотворения военных лет. В смешении северных и восточных мотивов – характерная черта Н. Клюева, великолепно эрудированного не только в «поморских ответах» или кержацких легендах (кстати, их влияние на поэта не столь уж сильно; скорее можно говорить о воссоздании им своего собственного поэтического Китежграда!); опоры его поэзии, подобно колоннам знаменитой мечети в Кордове, созданы из материалов, привезенных из самых разных краев и земель.

Н. Клюев и сам, впрочем, пишет об этом в стихотворении «Белая Индия»: «У жалости в гриве овечий ночлег, // куриная пристань и отдых телег: // Сократ и Будда, Зороастр и Толстой, // как жилы, стучатся в тележный покой. // Впусти их раздумьем – // и въявь обретешь // Ковригу Вселенной и Месячный Нож».

Составитель раздела «Русская поэзия» Л. Черкасский – автор книги «Маяковский в Китае» (М., 1976). И, разумеется, включенные в книгу два стихотворения Маяковского на темы Китайской революции чрезвычайно характерны. Жалко только, что в сборник не вошла маленькая сказка, написанная Маяковским в связи со Вторым Всероссийским съездом коммунистических организаций народов Востока, – притча о верблюде, который сбросил со своего горба кучу бездельников и угнетателей. Думаю, что это «Окно РОСТА» представляет интерес не только политический – перед нами классическая притча, характерная для многих литератур Востока.

Почти необъятная задача стояла перед составителем разделов, посвященных зарубежной поэзии, В. Муравьевым. Почему выбрано им одно стихотворение, а не другое, один перевод, а не другой, – дело вкуса. Но так же как и раздел русской поэзии, разделы, посвященные литературам Великобритании, Англии, Франции, Германии, США, даны широко, с принципиальными положениями, подтверждающими тезисы статьи Вяч. Вс. Иванова «Темы и стили Востока в поэзии Запада».

Бесспорно, взаимное влияние культур не приводило и не могло привести к простому подчинению одной культуры другой. Оно как бы подчеркивало, укрепляло (и укрепляет) национальную самобытность. Да и само это обогащение было вписано в социальные и стилистические рамки эпохи.

Но, разумеется, Восток у Байрона и у Честертона, Восток у Гюго и у Аполлинера, пожалуй, отличаются друг от друга не меньше, чем ориентальные мотивы в романтической живописи прошлого века и, скажем, у Гогена или Матисса или – на нашей почве – у Генриха Семирадского и Павла Кузнецова или Мартироса Сарьяна.

Справедливо пишет Вяч. Вс. Иванов об условности «границ Востока»: «Самое разграничение Востока и Запада условно… В общность народов России входили многие из тех, кого по традиции называют «восточными» (ведь уже в пушкинском «Памятнике» среди народов, которым он завещает свою поэзию, помянуты явно восточные «тунгуз и друг степей калмык»). Поэтому русская поэзия включает в себя Восток и как часть нашей живой истории, длящейся в опыте современности. Создатели и читатели русской поэзии в наибольшей степени подготовлены к тому, чтобы понять Восток и Запад не в их противоположности, а в двуединстве. Сами мы соединяем их в себе, разделение же для нас – не более чем очевидная дань традиции, не всегда обязательной» (стр. 424).

Классические строки «Фонтану Бахчисарайского дворца» остались памятником уже далеко отодвинутой в прошлое истории.

Это можно сказать о многих строках М. Лермонтова, П. Вяземского, А. Полежаева. Умозрительные границы Востока действительно отодвигаются, сужаются, хотя порой и возникают снова!

Но «Восточные мотивы» – это книга не о географии и не о лексике. Это книга о поэзии, об ее интернациональных связях, об утверждении единства исторических процессов и ощущении подлинности человеческих отношений, которые, как справедливо пишет Вяч. Вс. Иванов, «не сводятся к газетной выжимке публицистических лозунгов». В частности, автор послесловия прав, когда доказывает, что у Р. Киплинга сохранилось «чистейшее и незамутненное воплощение его веры в изначальную докультурную справедливость тех истин, которых уже не осталось в западной цивилизации. «Книга джунглей». Никто из руссоистов не доходил до такого полного отрицания всего искусственного в человеке… Киплинг открыл европейскому читателю нашего века – в том числе и поэтам, от него на первый взгляд предельно далеким – Т. С. Элиоту и Пастернаку, – Восток как поэтическую стихию, побеждающую европейца… в его виршах Восток – может быть, именно благодаря прозаизмам и обыденности слога – раскрылся куда богаче, чем в изъезженных и подержанных, традиционно «восточных» образах предшествующей поэзии. И отнюдь не случаен упомянутый вопрос о «киплинговском влиянии» (стр. 430). «Можно говорить и о влиянии Эдгара По, и о влиянии Генриха Гейне. Вопрос идет лишь о степени этих влияний – когда грунтовые воды поэзии вдруг начинают менять свое русло, но отнюдь не химический состав. Применительно к последним десятилетиям (об этом придется уже подробнее говорить составителям следующего обещанного тома – о «восточных мотивах» в советской поэзии) можно будет сказать о влиянии уже русских поэтов, прозаиков, драматургов, публицистов на поэзию иных стран.»Западно-восточный диван» Гете в переводах М. Кузмина и нашего современника О. Чухонцева и переводы Элиота, выполненные А. Сергеевым, Гюго в переводах А. Ахматовой, Г. Шенгели, Э. Линецкой и Готье в переводах Н. Гумилева, Бертольт Брехт в переводах Б. Слуцкого и Д. Самойлова, Герман Гессе в переводах С. Аверинцева и многие другие – это возвращение к знакомому и открытие незнакомого; но все это вместе – вклад в наше представление о поэзии. Французская поэзия – это Виктор Гюго, Франсуа Рене де Шатобриан, Теофиль Готье, Шарль Бодлер, Франсис Жамм, Гяйом Аполлинер, Анри де Ренье и др, Впрочем, здесь явно не хватает песен Пьера Жана Беранже «Счастье» и «Варварийский священный союз» – сатиры на Священный союз, образованный для объединенной борьбы с революцией:

Коль усмотрел союз

священный.

Что где-нибудь король

почтенный

Свалился с трона, – вмиг на

трон

Посажен будет снова он;

Но пусть заплатит все расходы

На сено, провиант, походы.

Цвети, тройной союз и мир!

Ура, Тунис, Марокко и Алжир!

Не это ли стихотворение, кстати, имел в виду Гете, говоря, что Беранже напоминает ему Горация и Гафиза, поэтов, которые «тоже стояли над своим временем, с веселой насмешкой бичуя упадок нравов» 2.

Здесь уместно вспомнить еще один аспект обращения к «восточным мотивам».История всех литератур знает периоды, когда тот или иной автор по тем или иным причинам не мог прямо излагать свои взгляды. Вот тогда-то и появлялись спасительные «образы Востока», куда и адресовались горести, волнения и трагедии, окружавшие автора в его повседневности. Думаю, что многие стихотворения не только русских, но и немецких и английских поэтов связаны с этими положениями. И уж конечно процитированные строки Беранже!

Думаю, что читатель сборника с интересом познакомится со стихами Иоганна Гельдерлина («У истоков Дуная») и Августа фон Шатена («Подражание восточному» и «Шемседдин Гафиз») и особенно с его стихотворением «К Гете», подтверждающими не только закономерность выбранной темы, но и ее значение: «Вновь поднимается Восток, мир полусонный пробуждая, как ты поэзией предрек. Твои заветы продолжая, мои стихи приходят в срок».

В творчестве Бертольта Брехта «восточные мотивы» заняли огромное место – это «Кавказский меловой круг», «Добрый человек из Сезуана» и некоторые другие пьесы, хорошо известные нашему зрителю. Два стихотворения – «Притча будды о горящем доме» и «Легенда о создании книги «Дао дэ цзин» на пути Лао-цзы на чужбину» – дополняют наше представление об этом блестящем поэте, во многом «параллельном» Маяковскому, а во многом испытавшем и его влияние.

Мне обидно, что в книгу не вошел хотя бы один отрывок из блестящего перевода байроновского «Дон Жуана», выполненного Татьяной Гнедич. Но, повторяю, тема сборника почти необъятна. И надо сказать, что составители и русского раздела, и зарубежного сумели донести до читателя основное.

В отдельных случаях, вероятно, следовало бы поступить так, как поступили издатели однотомника Р. Киплинга в издательстве «Художественная литература», – наряду с новыми переводами они дали в примечаниях старые, общеизвестные.

Особенно это касается стихотворений Гейне. Ведь кроме приведенных, вполне новых переводов есть и старые переводы, на которых были воспитаны многие из нас!

При всех обстоятельствах я жалею, что в сборник не включена эпитафия Киплинга в переводе Константина Симонова, опубликованная в «Литературной России» 12 августа 1966 года: «А. Я был богатым, как раджа. Б. А я был беден. В месте. – Но на тот свет без багажа мы оба едем».

Сделать ряд дополнений можно было за счет отнюдь не самых лучших стихов И. Северянина и К. Липскерова, поэтов вполне достойных, но представленных слишком щедро…

Разумеется, все это частные пожелания. Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», давноужезавоевавшая внимание читателей серьезностью, талантливостью многих и многих работ, создала книгу, способную сыграть важную роль в нашей литературной жизни.

г. Ленинград

  1. См.: А.Баранников, Изобразительные средства индийской поэзии, М., 1947, с. 17 – 18.[]
  2. Иоганн ПетерЭккерман. Разговоры с Гете в последние годы его жизни, М., 1981. с. 213.[]

Цитировать

Молдавский, Д. Поэзия обращается на Восток / Д. Молдавский // Вопросы литературы. - 1986 - №10. - C. 214-219
Копировать