«Поэзия начинается там, где есть тенденция»

Время накладывает отпечаток и на склад мышления, и настрой чувств человека. Люди мыслили, радовались, любили, горевали и ненавидели во все времена. Но в разные исторические эпохи и в разных странах они делали это по-разному, по-особому. Эту «особость» выражает и закрепляет искусство. Новое в искусстве (и шире – в культуре) – это новое и в сознании человека, и в характере, качестве его эмоциональных переживаний. Последнее особенно важно для поэзии.

То новое, что внесла в русскую и мировую культуру Великая Октябрьская социалистическая революция, в поэзии наиболее полно и глубоко выразил В. Маяковский, в творчестве которого впервые, как хорошо сказал А. Фадеев, «соединились вместе, слились воедино поэзия и коммунизм». Мы не всегда отдаем себе отчет в том, насколько изменила сравнительно недолгая поэтическая деятельность Маяковского границы и содержание самого понятия «поэзия», критерии поэтичности. В его понимании поэзии есть черты, характерные для мироощущения человека не одного конкретного этапа или периода развития советского общества, а всей исторической эпохи перехода от капитализма к коммунизму.

В работах о Маяковском уже стало общим местом утверждение, будто в своих эстетических высказываниях Маяковский всегда отставал от своей поэтической практики. Эту мысль в категорической форме не раз высказывали почти все, писавшие о Маяковском. Однако ее нельзя считать научно доказанной, так как капитального исследования всего комплекса вопросов, связанных с эстетикой Маяковского, все еще нет, а отдельные, хотя бы и очень верные, но разрозненные наблюдения в этой области не могут «иметь решающего значения. Нам кажется своевременным высказать сомнение в справедливости этого ставшего традиционным тезиса и выдвинуть как рабочую гипотезу утверждение, что в литературно-эстетических взглядах Маяковского, как и в его поэтическом творчестве, есть и глубокие противоречия, и одновременно единство некоторых общих тенденций.

До настоящего времени в нашем маяковсковедении и общих работах по истории советской литературы вопросы эстетики Маяковского затрагивались либо в связи с конкретно-историческим изучением творческого пути поэта, либо в связи с историей борьбы литературных группировок современных Маяковскому десятилетий. Исследования такого типа, несомненно, полезны и должны быть продолжены. Но наряду с этим уже назрела необходимость осмыслить наследство Маяковского в масштабе всей истории, русской и советской литературы (и особенно поэзии) от Ломоносова до наших дней, а в дальнейшем и истории мировой литературы. Чтобы уяснить себе, что нового Маяковский внес в русскую поэзию, чтобы верно оценить его вклад в русскую и мировую культуру, можно и должно рассматривать сделанное Маяковским не только в его эволюции, а и результативно, в итогах.

Такое изучение творчества Маяковского и его литературно-эстетических взглядов является, на наш взгляд, одной из очередных задач советского литературоведения. Настоящая статья, разумеется, не претендует на то, чтобы быть программой такого изучения. В ней освещается лишь один, хотя и существенный, вопрос – о новаторском понимании Маяковским эстетической природы лирики и о том, как это понимание было связано с основными исторически типическими чертами образа его лирического героя. В исследовании этого вопроса автор видит один из возможных подступов к широкому «результативному» изучению как поэтического, так и литературно-теоретического наследия Маяковского.

Общепризнано, что для человека эпохи борьбы за победу идей коммунизма и построения коммунистического общества характерно активно-действенное отношение к жизни, к действительности, что это – одно из важнейших социально-психологических качеств советского человека.

Это качество, отчетливо выражено в творчестве Маяковского, Оно им сознательно утверждалось и поэтизировалось в противовес пассивной созерцательности, согласно многовековой традиции связанной с представлением о поэтичности. В силу ряда конкретных историко-литературных условий это утверждение было у Маяковского резко полемическим, но оно иногда понимается нашей критикой упрощенно, обедненно и тем самым неверно. «Слушайте, товарищи потомки, агитатора, горлана-главаря», – писал о себе Маяковский. Но еще раньше, чем были написаны эти строки, его называли поэтом-агитатором. Тогда, в 20-е годы, это определение многими воспринималось негативно, как указание на «Непоэтичность»: поэт-агитатор, а не лирический поэт. Позднее, еще более сросшись с творчеством Маяковского, оно стало звучать как положительная оценка: не какой-то оторванный от современности лирик, а поэт-агитатор! Лишь в конце 30-х годов в советской критике стали появляться статьи о Маяковском как лирическом поэте. Противопоставление «лирика» и «агитатора» не было в них преодолено до конца, но смысловой акцент как бы оказался передвинутым со слова «агитатор» на слово «поэт»: поэт (лирический) и, кроме того (по необходимости, так как этого требовало суровое непоэтическое время), – агитатор.

С внешней стороны противопоставление «лирика» и «агитатора» кажется естественным; тем не менее оно и исторически и теоретически несостоятельно. Термин «лирика» – исконно литературоведческий и эстетический. Он издавна существует как наименование одного из двух (или трех) основных родов литературно-художественных произведений (лирика и эпос или лирика, эпос, драма). Термин «агитация», напротив, заимствован критикой и литературоведением из практики политической борьбы, где он соотносится с термином «пропаганда», и лишь сравнительно недавно стал употребляться применительно к художественной литературе. Не удивительно, что словосочетание «поэт-агитатор», слившееся в сознании нескольких поколений читателей с именем Маяковского, первоначально воспринималось как противоестественное соединение двух понятий совершенно разного плана. Вместе с тем конкретное содержание этого определения не уточнялось и практически сводилось к констатации того очевидного факта, что в поэзии Маяковского очень большое место занимают современные политические темы. Это внесло известную путаницу. Великолепные образцы политической поэзии (или, что то же, политической лирики) есть у многих крупнейших русских поэтов XVIII-XIX столетий – у Ломоносова, Державина, Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Некрасова. Следовательно, воинственное утверждение Маяковским политической темы в лирике само по себе не было внесением в поэзию чего-то принципиально нового. Небывалым был не самый факт обращения поэта к политике, а характер этой политики. В обстановке 20-х годов (а отчасти и позже) пренебрежительное отношение к «агитационности» поэзии Маяковского было маскировкой неприятия ее коммунистической, партийной устремленности. Резкость, с которой Маяковский реагировал на проявления такого отношения, была, таким образом, политически оправданной.

Общественно-политическая сторона полемики в те годы, естественно, заслонила эстетическое содержание спора Маяковского с его противниками. Называя себя поэтом-агитатором, Маяковский не только подчеркивал ясность своей политической позиции и решимость писать на темы дня, но, кроме того, оттенял существенную общую особенность лирической поэзии, которая в его, Маяковского, творчестве проявилась предельно отчетливо и которую он осознавал и утверждал как одно из важнейших положений своей эстетики.

В 1926 году в статье «Как делать стихи» Маяковский писал: «…описанию, отображению действительности в поэзии нет самостоятельного места. Работа такая нужна, но она должна быть расцениваема как работа секретаря большого человеческого собрания. Это простое «слушали – постановили»…

Поэзия начинается там, где есть тенденция.

По-моему, стихи «Выхожу один я на дорогу…» – это агитация за то, чтобы девушки гуляли с поэтами. Одному, видите ли, скучно, Эх, дать бы такой силы стих, зовущий объединяться в кооперативы!»

Конечно, это полемически заостренная фраза, сознательный парадокс, почти шутка. Но Маяковский умел в шутливой форме высказывать серьезные мысли, имеющие принципиальное значение для советской поэзии. Требуя от поэзии «агитации» и «тенденции», он вкладывал в эти слова весьма широкий и глубокий смысл. Поэтому вынесем за скобки полемическую интонацию и рассмотрим приведенную выше формулировку по существу.

Маяковский не ополчается в ней огульно на всякое«описание и отображение» действительности. Он только утверждает, что в поэзии (не вообще в искусстве, а именно в поэзии!) ему нет самостоятельного места, что оно должно быть подчиненным. Подчиненным чему? Тенденции. Что же здесь реально означает это слово, которое звучит у Маяковского как определение главного признака поэзии?

Сейчас можно считать общепринятым утверждение, что поэзия дает читателям представление об объективной действительности, передавая типическое через субъективное, то есть через вызванные этой действительностью переживания поэта, воспринимая которые, читатель воссоздает для себя образ лирического «я» поэта – образ лирического героя. Черты внешней действительности, непосредственно данные в стихе, художественно оправданы постольку, поскольку они соотнесены с этим образом. Нейтральное по отношению к субъекту описание действительно чуждо природе поэзии, и именно об этом говорит Маяковский. Ведь статья «Как делать стихи» – не ученый трактат об искусстве вообще, а мысли поэта о поэзии, о работе над стихом. Подчеркивая специфику поэзии, Маяковский потенциально противопоставляет ее прозе как лирическое начало – эпическому.

А стоит в полемическом тезисе: «Поэзия начинается там, где есть тенденция» – заменить слово «поэзия» словом «лирика», и становится очевидным, что словом «тенденция» Маяковский верно оттеняет одну из важнейших особенностей лирического начала – его резко выраженную действенность, активность.

Есть ли у нас, однако, достаточные основания для такой подмены? Безусловно. Маяковский никогда не употреблял слово «поэзия» в значении «художественная литература». В то же время слова «поэзия» и «стих» (или «стихи») у него постоянно заменяют друг друга, и если они не вполне синонимичны, то только потому, что в слове «поэзия» (за исключением случаев, когда оно употреблено иронически, как бы в кавычках) сильнее чувствуется оценочный момент, – оно иногда означает: «крепкий», «хороший», «настоящий» стих. Слово «лирика» Маяковский иногда употребляет также вместо «стихи». В свою очередь понятия «лирика» и «стих» очень тесно друг с другом связаны, хотя они, конечно, не тождественны, а эмоциональность – неотъемлемый признак лирики. Поэтому в лирическом произведении стих, стихотворная форма не есть нечто внешнее, необязательное. В лирической поэме «Про это» есть такие строки:

Я, скажем, медведь, выражаясь грубо…

Но можно стихи…

Ведь сдирают шкуру?!

Это очень выразительная и точная метафора. Стих – не «одежда» лирики (одежду можно сбросить!), а ее «шкура», неотъемлемая часть самого «организма» поэтического произведения. В 1927 году, повторив в тексте стихотворения «Ленин с нами» несколько строф из написанной ранее поэмы «Владимир Ильич Ленин», Маяковский в оправдание этого приема говорит:

…я

привожу вам

просто цитаты

из сердца

и из стиха.

Стих и лирическое начало (другого значения метафора «цитаты из сердца» здесь иметь не может) нераздельны.

А поскольку «стих» и «поэзия» для Маяковского понятия взаимозаменяемые, естественно почти полное отождествление понятий «поэзия» и «лирика».

Нами

лирика

в штыки

неоднократно атакована,

ищем речи

точной

и нагой.

Но поэзия –

пресволочнейшая штуковина:

существует –

и ни в зуб ногой.

 

(Курсив мой. – В. Д)

«Тянет на стихи – Ничего не поделаешь – лирик», – внешне иронически, а по существу серьезно говорит о себе Маяковский в одном письме. «Я вытомлен лирикой», – заявляет он в поэме «Люблю».

Итак, лирика не мыслится Маяковским вне поэзии, вне стиха. Настоящего стиха, настоящей поэзии нет вне лирики. В лирике, в лирическом начале – подлинная суть поэзии. А лирическое начало- это для Маяковского действенное начало: лирическая поэзия – наиболее активный по отношению к читателю род художественного творчества. Предельную активность подлинной лирики Маяковский и называет «тенденцией» или «агитацией» ¹.

Поэзия, ничего не утверждающая, не возбуждающая, а лишь констатирующая и регистрирующая впечатления и эмоции (вспомним: «Все входящие срифмуют впечатления и печатают в журнале в исходящем»), для Маяковского – не поэзия, потому что она не лирика. В этом суть приведенного выше полемического тезиса. Этот тезис – не отрицание, а, напротив, предельное утверждение Лирического начала как начала, формирующего стих. «Тенденция» в том понимании, которое вкладывает Маяковский в это слово, есть не нечто чужеродное лирике (и, следовательно, требующее от лирического поэта какого-то насилия над собой). Она – ее существеннейший эстетический признак.

И это действительно так. Ведь то, без чего для Маяковского нет подлинной поэзии, – лирическая действенность, которую он называет «тенденцией», есть в сущности высокая степень нормативности.

1. Отметим попутно, что такое словоупотребление построено на очень верной аналогии и на ощущении первичного значения слова «агитировать». Ведь если в ряду литературно-художественных жанров наиболее эмоциональна и нормативна лирика, то в ряду жанров деловой прозы то же место занимает агитационная речь. Цель-агитатора не просто убедить слушателей в справедливости своей мысли (это задача пропагандиста), но возбудить в них на основе этой мысли эмоциональный подъем, направить их волю, толкнуть на определенные поступки. Лирический поэт, утверждая известное переживание, эмоцию, как «поэтическое», то есть прекрасное и должное, также возбуждает у читателя активную эмоцию, внушает ему стремление следовать известной системе общественного поведения. Вспомним, что слово «агитатор» происходит от французского «agiter» – волновать, возбуждать. Настоящий поэт, по убеждению Маяковского, это «возбудитель».[↩]