№2, 1978/Обзоры и рецензии

Поэзия и мысль русской лирики

Е. А. Маймин, Русская философская поэзия. Поэты-любомудры, А. С. Пушкин, Ф. И. Тютчев, «Наука», М. 1976, 190 стр.

Книга Е. Маймина посвящена интересному и пока еще мало изученному явлению в истории русской литературы XIX века, к которому в последние годы – прямо или косвенно – обращаются исследователи: русской философской поэзии. Сразу хочется отметить, что в самом определении «русская философская поэзия» заключена некоторая условность, так как всякое истинно художественное произведение, отражая в себе черты миросозерцания автора, становится тем самым в какой-то мере философским. Поэтому, видимо, круг явлений, очерчиваемый этим термином, в литературоведении еще окончательно не определен. Так, Л. Щемелева в статье «О русской философской лирике XIX века» утверждает, что критерии, необходимые для отнесения творчества того или иного поэта к типу философскому, следует искать «в самой структуре его художественного сознания» 1. В книге Е. Маймина термин «философская поэзия» понимается более традиционно – как обозначение жанрово-тематического характера того или иного произведения; в соответствии с этим автор подбирает материал и интерпретирует его. В центре внимания исследователя находятся явления русской литературы второй четверти XIX века – деятельность кружка любомудров, творчество Пушкина и в особенности Тютчева; автор анализирует период, характерный необычайно быстрым развитием русской литературы, стремлением писателей к философской глубине постижения бытия, созданием произведений, сравнимых по своим идейно-художественным достоинствам с вершинами западноевропейской литературы.

Русская философская поэзия имеет давнюю историю, начавшуюся задолго до появления на свет первого любомудра и продолжающуюся до наших дней. Эта поэзия занимала значительное место в творчестве таких крупных поэтов XVIII века, как Ломоносов, Державин, Карамзин. Но «со второй половины 20-х годов XIX в. в русской поэзии замечается отчетливое стремление к философским формам и – еще больше – к философскому содержанию… Новыми и весьма характерными для интересующего нас исторического периода были интенсивность этого стремления, относительно широкая его распространенность и теоретическая его осознанность» (стр. 3). Этот сложный и поучительный для истории литературы период и исследует Е. Маймин.

Книга имеет четкую, продуманную и подчиненную авторской концепции структуру. На наш взгляд, эта откровенная заданность концепции, с которой автор приступал к исследованию, во многом определила и сильные, и слабые стороны его труда; сильные – возможность острых сопоставлений как следствие определенного подбора материала, подача этого материала в таком ракурсе, который сделал его свежим и интересным; слабые – определенная предвзятость некоторых выводов, отсутствие анализа тех явлений в истории философской поэзии (например, поэзии Лермонтова), рассмотрение которых, безусловно, обогатило бы работу.

Отражая в своей структуре авторскую концепцию, книга достаточно резко делится на три основные части. Первая ее часть посвящена вопросам русской философской эстетики, поэтической практике любомудров, роли немецкой идеалистической эстетики (прежде всего Шеллинга) в формировании этого течения русской литературно-философской жизни. Сюда же входят главы работы, посвященные анализу творчества крупнейших поэтов-любомудров: Веневитинова, Хомякова, Шевырева. Автор подробно исследует творческие принципы, которыми они руководствовались, осуществление этих принципов на практике, художественность возникшей на их почве литературы. Е. Маймин дает и достаточно полный обзор творческих биографий этих поэтов (творчество Пушкина и Тютчева в следующих затем главах, как бы составляющих вторую и третью части книги, рассматривается под более узким углом зрения, – их художественное наследие интересует Е. Маймина лишь в определенном аспекте), но при этом авторская концепция, отчетливо прослеживающаяся на протяжении всей книги, не позволяет ей распасться на ряд самостоятельных очерков.

К наследию каждого поэта автор подходит, исходя из того, насколько оно художественно, насколько, используя слова И. Аксакова, «внешняя художественная форма не является у него надетою на мысль, как перчатка на руку, а срослась с нею, как покров кожи с телом, сотворена вместе и одновременно, одним процессом», в какой степени эта форма является «самою плотью мысли» 2. Такой подход позволил исследователю трезво оценить достоинства произведений каждого поэта, определить их сильные и слабые стороны.

Так, в творчестве любомудров ясно прослеживается стремление привнести в поэзию философские вопросы и проблемы, сделать ее как бы одной из форм философской мысли, осуществить слияние науки и искусства. Но заданность, предопределенность художественной цели, главенство мысли над чувством, приводящее к столь противопоказанному искусству догматизму, и, едва ли не в наибольшей степени, недостаток художественного дарования у членов веневитиновского кружка – все эти причины, как указывает Е. Маймин, препятствовали созданию в рамках этого течения сколько-нибудь значительных произведений (за исключением поэтического наследия самого Веневитинова; но в творчестве и этого даровитого, безвременно ушедшего из жизни поэта мы видим «заметное преобладание поэтической культуры над вдохновением» – стр. 24).

Закончив анализ этого течения, автор прибегает к интересному и нечасто встречающемуся приему, позволяющему продолжить и углубить анализ: он сопоставляет творчество любомудров с творчеством поэта, так отличающегося от них по масштабу своего дарования, характеру художественного восприятия жизни и поэтическим интересам, – творчеством Пушкина, сумевшего достичь в своих произведениях вершин гармонии, прекрасного единства мысли и чувства. Автор не пытается втиснуть эти несоизмеримые величины в один ряд: он сопоставляет их. «Сопоставление, даже если оно по результатам своим оказывается противопоставлением, обязательно основывается на подобном. Различие только там и имеет существенное значение, где имеется хотя бы ограниченная доля общности» (стр. 108). Сопоставляется поэтическое наследие Пушкина и Хомякова, Пушкина и Шевырева, Тютчева и любомудров, Пушкина и Тютчева и т. д.; этот постоянно применяемый автором прием придает книге особый, живой интерес.

Творчество Пушкина, как и творчество любомудров, в своей значительной и интереснейшей части отражает общее для всей русской литературы данного периода стремление насытить свое содержание философскими мотивами. Но как разнится их поэзия! Насколько противостоит холодной рассудочности, надчеловечности, тематической заданности и сюжетной предрешенности поэзии любомудров гармоничная поэзия Пушкина! «Наиболее распространенная форма философских стихов Пушкина – форма личных признаний. Значительность этих признаний, их общечеловеческий интерес делает такие стихи философскими. Но философскими по внутренней сути, а не по авторскому заданию» (стр. 115 – 116). Таким образом, для автора книги любомудры и Пушкин – это как бы два полярно противоположных типа творчества. В одном из них мысль в поэзию привносится извне и поэтому не врастает в нее, не сливается с ней и не становится художественной. В другом типе творчества – пушкинском – мысль является порождением образности, одухотворяется поэзией, в единстве с которой она рождена.

Сопоставляя творчество Тютчева с творчеством любомудров, исследователь вновь получает возможность по-новому осветить и поэтическое наследие веневитиновского кружка, и саму поэзию Тютчева. Но, по нашему мнению, глава, посвященная этому поэту, менее удалась автору, чем другие главы его работы. Сопоставление, плодотворно служащее автору в предыдущих главах книги, тут, когда Е. Маймин стремится представить творчество Тютчева как некий промежуточный тип (не в хронологическом плане, а в плане основополагающих черт поэтики) между поэзией Пушкина, с одной стороны, и любомудров – с другой, явно не «срабатывает». Исследователь пытается объяснить сущность Тютчева-поэта, сравнивая его с любомудрами и с Пушкиным; естественно, у Тютчева обнаруживаются некоторые черты, роднящие его и с Пушкиным, и с поэтами веневитиновского кружка. Но невольно возникает чувство протеста, когда автор стремится практически целиком вывести творчество поэта из этих двух источников. Давний литературоведческий спор о соотнесенности поэзии Пушкина и Тютчева Е. Маймин предлагает решить по-своему: «Тютчев-поэт в равной мере и похож на Пушкина, и отличается от него. Он похож размером и стихийной мощью дарования, органической антидогматичностью своего художественного мышления – и он отличается многими чертами своей внешней поэтики. Как раз в том самом, в чем Тютчев расходится с Пушкиным, он напоминает Веневитинова и поэтов его кружка. Формальными признаками поэтики тютчевские стихи прямо соотносятся с исканиями и практикой поэтов-любомудров» (стр. 183). Определяя место творческого наследия Тютчева в русской литературе, исследователь приходит к выводу, что в тютчевской лирике как бы пересеклись пушкинское направление в развитии русской литературы и творческие искания любомудров. «Сопоставление поэзии Тютчева с течениями русской философской поэзии второй четверти XIX в. позволяет увидеть в его творчестве явление органическое и с исторической точки зрения в высшей степени закономерное» (там же).

Хотя стремление автора понять глубинные истоки тютчевской поэзии не может не вызвать интерес читателя, нельзя, видимо, согласиться с попыткой так жестко детерминировать творчество поэта, занимающего такое исключительное место в русской литературе. (Вероятно, такая исключительность свойственна месту в искусстве каждого крупного дарования.) Ведь то общее у Пушкина и Тютчева, на что указывает автор, есть, в сущности, необычайной силы талант, и Тютчев, при той интерпретации его творчества, которую предлагает автор, оказывается просто на много лет пережившим свою эпоху любомудром. Хотелось бы, чтобы Е. Маймин конкретнее определил своеобразие поэзии Тютчева, а не одну лишь ее общность с другими поэтическими началами. Вместе с тем необходимо отметить, что конкретный анализ отдельных стихотворений поэта сделан исследователем интересно и тонко.

Все сказанное о книге, естественно, не исчерпывает ее содержания, – речь шла лишь о самой сути авторской концепции, вокруг которой объединяются интересные наблюдения, факты и мысли, среди которых есть, на наш взгляд, и спорные. Так, спорным выглядит неаргументированное утверждение автора в заключительной части книги, где он говорит о «самой тесной внутренней связи» поэзии Пушкина, Лермонтова, Тютчева – с «психологическими романами и повестями Л. Толстого и Достоевского» (стр. 188); вероятно, если какая-либо связь здесь и существует, то она не значительнее любой другой связи между явлениями, находящимися в русле развития одной литературы.

Почти столь же спорной, хотя и по-своему интересной, представляется нам следующая мысль исследователя: «Философское направление в русской поэзии имеет значение не только для истории литературы, но в некотором смысле и для истории философии. Русская мысль всегда отличалась сильной непосредственностью и импульсивностью: она особенно тесно была связана с жизнью. Не удивительно, что отвлеченным построениям она часто предпочитала живую плоть поэтического образа. Именно потому в развитии оригинальных философских идей в России поэтическая мысль играла роль, во всяком случае, не меньшую, нежели мысль научная и прямо философская» (стр. 188). Нельзя согласиться с автором, когда он противопоставляет «отвлеченные построения» – «живой плоти поэтического образа», философию – поэзии, понимая их как разные формы одного и того же; конечно же, это разные способы постижения разных сфер человеческого и природного бытия, которые не могут заменять и дублировать друг друга.

Тема, затронутая Е. Майминым, неисчерпаема. Практически творчество каждого русского поэта нуждается в осмыслении философского аспекта своего содержания, и работа Е. Маймина – одна из первых книг, кладущих начало исследованию этой важной темы.

  1. «Вопросы философии», 1974, N 5, стр. 90. []
  2. «Биография Федора Ивановича Тютчева, сочинение И. С. Аксакова», М. 1886, стр. 107.[]

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №2, 1978

Цитировать

Козловский, Ю. Поэзия и мысль русской лирики / Ю. Козловский // Вопросы литературы. - 1978 - №2. - C. 279-283
Копировать