Поэты и стихотворцы

По характеру своей работы я едва ли могу считаться критиком: мое дело -г литературоведение. И – да не сочтут это проявлением «литературоведческого высокомерия»! – у меня есть большие претензии к критике, освещающей и оценивающей развитие поэзии. Мне кажется, что, знакомясь с критикой протекшего десятилетия, наши ближайшие потомки или даже младшие братья будут испытывать чувство глубокого недоумения. Ибо в значительной части критических работ о поэзии нарушены некоторые принципы анализа и оценки, сложившиеся еще на заре развития русской критики.

Несколько лет назад появилась статья И. Роднянской «О беллетристике и «строгом» искусстве». Не касаясь содержания статьи в целом и споров о ней, отмечу, что она напомнила о простой, но очень важной вещи – о том, что литература делится на искусство слова в точном, «строгом» смысле и беллетристику. Для русской критики это разделение было как бы первым шагом, исходной точкой любой литературной оценки. Это разделение проходит и через все критическое наследство Белинского и Добролюбова – если взять наиболее известные имена. Не хочу приводить цитат, это можно было бы делать до бесконечности. Обращаясь к произведениям писателя, критик прежде всего решал: художник перед нами или беллетрист? И в зависимости от этого строил всю свою оценку.

Теперь же это необходимое различение можно встретить очень редко и еще реже – в отношении поэзии. По сути дела, даже ушло из языка само слово, которое раньше соответствовало слову «беллетрист» в сфере поэзии, – точное и почтенное слово «стихотворец». Впрочем, слова «беллетрист» и «стихотворец» иногда употребляются и сейчас, но только в уничижительном, ироническом смысле. А это совершенно неправильно. Ведь не вкладываем же мы иронию в такие слова, как «эстрадный артист» или «композитор-песенник»… Как бы ни любил человек «серьезную» музыку, он не может обойтись без легкой; оба музыкальных царства необходимы. И уже совсем нельзя оспорить того факта, что легкая музыка оказывает воздействие на гораздо более широкий круг людей.

Но все это целиком относится и к тому, что можно назвать «легкой поэзией» – стихотворной беллетристикой. Между прочим, Белинский считал, что в переходные периоды, во время быстрого развития литературы, беллетристика подчас бывает важнее и нужнее «строгого» искусства.

Стихотворец говорит то, что в данный момент у каждого просится на уста. И пусть его слово живет недолго, – оно за свою короткую жизнь может сделать очень много.

У поэта другая цель. Он говорит людям то, что без него не только не было бы выражено в слове, но и осталось бы неосознанным.

Но – повторяю – и тот и другой необходимы. И если есть читатели, которых интересуют только поэты, и читатели, воспринимающие только стихотворцев, то критика в целом призвана спокойно и трезво различать и оценивать поэтов и стихотворцев согласно законам их существенно разных, но равно необходимых видов деятельности. Критика не имеет эстетического права смешивать тех и других (кстати говоря, в каком-то смысле это означает неуважение и к авторам и к читателям). Неправомерно, скажем, бранить «беллетристические» стихи за так называемую иллюстративность, за прямолинейность отклика на текущие события, за обнаженную «эффектность», за известную поверхностность и т. д. Нельзя подходить к легкой поэзии с требованиями, предъявляемыми к поэзии серьезной. Представим себе, что получилось бы, если бы эстрадную музыку судили по тем же принцип ам, как и музыку классического склада…

Прекрасный урок – та критическая оценка, которую дал легкой поэзии Бенедиктова зрелый Белинский. Он писал, в частности, что Бенедиктов «велик в той сфере искусства, к которой принадлежит, и потому, никому не подражая, имеет толпу подражателей… Поэты, которым суждено выражать эту сторону искусства, тщетно стали бы пытаться отличиться в другой какой-нибудь стороне искусства… Вот почему они держатся однажды принятого направления. И хорошо делают: будучи верны ему, они… всегда будут иметь свою толпу почитателей. Стихотворения г. Бенедиктова имели особенный успех в Петербурге… такой же, какой Пушкин имел в России: разница только в продолжительности, но не в силе. И это очень легко объясняется тем, что поэзия г. Бенедиктова не поэзия природы, или истории, или народа, – а поэзия средних кружков… народонаселения Петербурга.