«Песни западных славян» Пушкина как художественное единство

На фоне других произведений Пушкина «Песни западных славян» по- прежнему представляются малоизученными. Исследование данного произведения велось в основном в трех аспектах: анализ истории создания, особенностей художественного мира, а также способа проявления авторского сознания.
При исследовании генезиса «Песен западных славян», естественно, не обходят вниманием вопрос о реакции Пушкина на мистификацию Мериме, пытаясь объяснить обращение Пушкина именно к «Гузле», а не к фольклорным оригиналам. Так, С. Фомичев, констатируя романтическую природу произведения Мериме, мотивирует взаимодействие двух текстов наличием «в творчестве Пушкина конца 1820 – начала 1830-х гг. романтических художественных приемов, которые, не искажая в принципе реалистического качества художественного метода, осложняют его рядом новых черт»¹.
Однако взаимодействие на уровне литературного приема еще не объясняет своеобразия произведения в целом. Более точной представляется трактовка произведения Мериме как необходимого Пушкину этапа на пути творческого овладения фольклорным миросозерцанием. «Несомненно, Пушкин освобождается от условного, чисто литературного стиля Мериме, но не во имя реконструкции неведомого подлинника, а для воссоздания подлинно фольклорного стиля…» – писал Г. Макогоненко ².
Своеобразие изучения художественного мира «Песен западных славян» определяется отношением к этому миру как фольклорному. Особенно явственно данная тенденция проявилась в работах С. Фомичева и О. Муравьевой. О. Муравьева пишет: «…Пушкин освобождает «Песни» от колорита экзотичности, и народное сознание, в них выраженное вне всякого соотнесения с иными типами сознания, предстает самоценным и самодостаточным. Пушкин стремится смотреть не со стороны, а изнутри, не оценивать, а реконструировать».
Ясно, что содержание произведения не сводится лишь к воссозданию фольклорного миросозерцания, поэтому исследователи подчеркивают в «Песнях западных славян» наличие пересоздающей творческой личности. Так, Г. Макогоненко анализирует проявления этой индивидуальности на уровне поэтики отдельных текстов, О. Муравьева подчеркивает в них литературные реминисценции: «…в создании атмосферы таинственного и страшного в «Видении короля» отчетливо заметны литературные приемы готического романа. «Вурдалак», в сущности, изящно пародирует схему фантастической повести с реальной развязкой» ³.
Однако практически во всех исследованиях проявления этого авторского сознания сводятся к отдельным элементам сюжета или композиции, и в целом своеобразие взаимодействия Пушкина с фольклором вряд ли можно определить тем, что «его миросозерцание слилось с народным, не утратив своего индивидуального, личного начала»⁴. Хотя в иных работах говорится о том, что «Песни» – не только ряд стихотворений, близких по тематике, но и целостное единство, однако понимание природы этой целостности пока что находится на уровне констатации наличия в ней разнородных элементов.
Возникает необходимость исследовать особенности взаимодействия этих элементов, понять, во-первых, как трансформирует содержание произведения изложение истории его создания; во-вторых, как видоизменяет авторское сознание обращение к фольклору.
Единство цикла конституируется прежде всего типом героя и общностью бытийной ситуации, воссозданной в произведении.
Практически в каждой из песен сформирована пограничная ситуация на уровне героев, личностном уровне. Для этих пограничных ситуаций Пушкин моделирует особую историческую реальность: когда завоевание произошло, но господство завоевателя не установлено, когда уже поражение, но еще не рабство (в реальной истории такой момент был очень краток, Пушкин же растягивает его во времени, добавляя события с сомнительным статусом реальности). Герои поставлены в ситуацию запредельного выбора, выбора между двумя невозможностями (Георгий Черный выбирает между убийством отца и соучастием в предательстве, гайдук Хризич – между смертью от голода и смертью в бою). Практически во всех песнях положение таково, что герой не может или не умереть, или не убить, или не выбирать между первым и вторым. Мир «Песен» – мир полной безвыходности.
Однако сами по себе герои этого произведения – герои свободы и воли, причем эта воля носит экзистенциальный, трагический характер. Она – в презрении к случайности, в спокойной готовности абсолютно ко всему. Воля – не в своеволии, в уверенности, что иначе поступить невозможно, и в способности принять все последствия (Георгий Черный, например, понимает, что, убив отца, будет проклят, и все-таки берет на себя тяжесть проклятия, которое становится столь же неотъемлемым от него, как имя).
Свобода героев еще и в том, что они действуют, не уповая ни на власть, ни на высшие силы, а лишь на собственное разумение. Именно таким образом поступил Феодор с Еленой, сам творя суд и над нею, и над остальными участниками трагедии, и Георгий Черный по этой логике творит суд над отцом, собирающимся его предать. Точно так же в «Марке Якубовиче» прогнать вурдалака помогает не Бог, а человек и его молитва.

1. С. А. Фомичев, Поэзия Пушкина. Творческая эволюция, Л., 1986, с. 246. [↩]
2. Г. П. Макогоненко, Творчество А. С. Пушкина в 1830-е годы (1833-1836), Л., 1982, с. 286.[↩]
3. О. С. Муравьева, Из наблюдений над «Песнями западных славян». – В кн.: «Пушкин. Исследования и материалы», т. XI, Л., 1983, с. 155, 158-159.
   [↩]
4. Г. П. Макогоненко, Творчество А. С. Пушкина…, с. 294.
   [↩]