Persona inferna — адская маска Самозванец в пушкинской трагедии «Борис Годунов»
…чтобы оценить «Годунова», как его создал Пушкин, надобно было отказаться от многих ученых и школьных предрассудков, которые не уступают никаким другим ни в упорности, ни в односторонности.
И. Киреевский
В ряду прочих героев «Бориса Годунова» фигура Самозванца уникальна тем, что понимание ее сущности становится ключом к постижению пушкинской трагедии как явленного в слове образа русской Смуты.
Для адекватного анализа образа Самозванца необходимо исходить из ценностей и воззрений, которыми руководствовался Пушкин при написании произведения, дабы исследовать труд не «от ветра головы своея», а в полном соответствии с замыслом автора.
Ключевую роль в этом процессе играют источники, на которые опирался Пушкин при написании трагедии, и здесь важно выяснить, в какой мере они определяли авторский взгляд на изображенные события. Поскольку корпус исторических сведений, доступных Пушкину при написании «Годунова», известен, остается определить авторское отношение к нему. Верным ориентиром служит использование этих исторических сведений в произведении или отказ от них. Прием, конечно, не универсальный, но вполне надежный.
Далее надо выделить в трагедии некие фактические обстоятельства, ставшие, по мысли автора, причиной самозванства Григория Отрепьева. Затем необходимо проанализировать отзывы о герое других персонажей, их правомерность и обоснованность. Следует также понять, как оценивает Самозванец собственную персону и действия, в чем видит их смысл, после чего сопоставить это с оценками иных действующих лиц.
Наконец, необходимо отследить логику развития изображаемых в «Борисе Годунове» событий, раскрывающую замысел автора и его взгляд на движущие силы истории России той трагической поры.
Сложность, однако, заключается в том, что Пушкин писал историческую трагедию, стараясь ни на йоту не отступать от исторической правды, какой она ему виделась в результате изучения русской Смуты и «вживания» в ее дух. Посему чрезвычайно важны для нас не только сравнительные характеристики исторического и пушкинского Самозванцев, то есть характеристики, которые давались, соответственно, авторами житий святых, летописей, хроник и в пушкинской трагедии, но и сравнение воззрений на место и роль Самозванца у авторов XVII века и Пушкина. Иными словами, сравнение философского, вернее, богословского взгляда на историю Смуты авторов «бунташного века» и позиции Пушкина — не только великого поэта, но и талантливого и прозорливого историка.
Именно вскрытие этих пластов дает нам в итоге ключ к пониманию всей глубины пушкинского взгляда и на Смуту, и на человеческую историю в целом.
Как мы уже отмечали в другой работе, «оптика Пушкина такова, что предмет рассматривается одновременно с нескольких позиций, в ходе чего происходит наложение одного видения ситуации на другое. Этим достигается объективность взгляда на происходящее. Пушкин никогда не «болеет» за какую-то одну из противоборствующих сторон; он всегда над схваткой и стремится показать правду и неправду обеих сторон» [Куркин 2017: 72].
Еще раз подчеркнем: понимание сущности персонажа Самозванца дает возможность верно уяснить смысл всего сказанного Пушкиным в его «Годунове». Будем помнить при этом, что гений говорит больше, чем хочет сказать, ибо великий поэт — это Пророк. Не случайно же свое одноименное стихотворение Пушкин написал сразу по завершении «Бориса Годунова».
Самозванец в «Борисе Годунове» — на особом положении. Он предстает у Пушкина в качестве инфернальной фигуры — persona inferna — адской маски, человека, продавшего душу дьяволу. Такое изображение литературного персонажа созвучно видению образа Гришки Отрепьева современниками Смуты, писателями XVII века. Таковым запечатлелся он и в народной памяти.
Известный обращением к духовной жизни русского народа историк Н. Костомаров приводит в своем труде предание, согласно которому Отрепьев продал свою душу дьяволу за власть над Москвой [Костомаров 1994: 287]. Он услышал эту легенду в селе Тушино в 50-е годы XIX века, а посему нет оснований считать, что она не могла быть известна и Пушкину, занимавшемуся в Михайловском сбором народных легенд и преданий о Смутном времени. Дьяволу уподобляется Самозванец и в записанных А. Гильфердингом онежских былинах [Гильфердинг 1873: стб. 111]. Под стать ему в народном сознании и его жена — «обвернувшаяся из окошка сорокою» [Гильфердинг 1873: стб. 1131] «Маришка-воруха».
В связи с этим возникает резонный вопрос: сколь обоснованно и правомерно будет понимание пушкинского героя как «бесовского сына», «сосуда диавольского» и «врагоугодника»? 1 Здесь мы вплотную подходим к мистической теме в трагедии.
Поясним свою мысль, обратившись к этимологии греческого слова «мистика», «мистикос». Последнее слово, которое можно по праву считать сложным с двумя корнями, означает нечто, относящееся к глубинным структурам человека и общества, в частности «заклейменные глубины».
По учению святых отцов (например, Макария Великого), сатана — древний змий — живет именно в глубинах сердца грешника [Макарий Египетский 1994: 289]. «Мистикос» в таком случае будет дословно означать призывание прячущегося в бездне сердца змия. И невольно приходят на ум слова героя Достоевского: «Тут дьявол с богом борется, а поле битвы — сердца людей».
«Глубоко сердце человека, и только Бог может познать его», — говорил царь Давид, уподобляя его морю. «Сие море великое и пространное: тамо гади, ихже несть числа» (Пс. 103:25).
Борьбу страстей в человеческом сердце Пушкин и отразил в своей трагедии. И происходит она в душах всех без исключения героев: и Бориса Годунова, и Гришки Отрепьева, и Басманова, и лукавого Шуйского.
Особенность же мистики пушкинского «Бориса Годунова» заключена в том, что в нем нет никаких «мистических спецэффектов» типа «тени отца Гамлета» или ведьм, как в «Макбете». Все очень рационально, и мотивы действующих лиц прозрачны и понятны. Просто всех засасывает воронка Смуты, как бы сама собой образующаяся. Пушкин нигде не дает своего однозначного ответа, предоставляя читателю/зрителю самому восстановить то или иное событие. Реплики его героев часто многозначны, исполнены сразу нескольких смыслов2. И если бы не изображенные в трагедии чудеса, то мистику в пьесе пришлось бы искать еще настойчивее и тщательнее. Одним словом, «Борис Годунов» — вещь предельно мистическая.
А теперь по традиции сделаем краткий обзор написанного о пушкинском Самозванце.
К истории вопроса
Комментаторы «Бориса Годунова», характеризовавшие образ Самозванца, — как дореволюционные, так и советские — были единодушны в том, что это портрет безрассудного и легкомысленного, дерзкого и мечтательного авантюриста, поэтической натуры, преданной своей мечте. Отмечались также его ум, честолюбие, отвага, образованность, страстность, умение нравиться окружающим и привлекать их на свою сторону, изредка — лицемерие [Полевой 2003: 225; Батюшков 1900: 27; Батюшков 1908: 298, 299].
Не было согласия лишь в частностях. Так, В. Белинский утверждал, что Самозванец «не способен ни на что великое, ни на какой глубоко обдуманный план» [Белинский 1955: 532]. Спустя без малого век его мысль повторил Б. Энгельгардт, подчеркнув, что Самозванец всего лишь «простая пешка в руках судьбы, случайный повод для стихийного народного подъема» [Энгельгардт 1916: 62].
На исходе XIX века историк К. Бестужев-Рюмин в письме к историку графу С. Шереметеву высказал мнение, что Пушкин «был под влиянием своих матepиaлов <…> верил в сознательное самозванство и все-таки силой гения угадал основные черты характера, в высокой степени симпатического» [Бестужев-Рюмин 1898: 16]. Точно такого же мнения о персоне пушкинского Самозванца придерживался будущий советский историк Н. Фирсов [Фирсов 1915: 249].
Резким диссонансом сказанному звучали слова выдающегося русского литературоведа Д. Дарского, поставившего пушкинского Гришку в один ряд с прочими «незваными честолюбцами и недоносками истории», «похитителями престола и цареубийцами», «лживыми личинами законного, отмеченного высшим знаком и власть имеющего царя <…> Здесь все будущие темы Достоевского, его великие догадки и прорицанья» [Дарский 1915: 14, 15].
Новыми красками заиграла тема поэтичности и романтичности натуры Самозванца в советской литературе. Так, для Д. Благого Самозванец был «не только обманщик и искатель приключений, но и пылкий юноша, страстный любовник; в его характере, наряду с искусным лицемерием, находим гордость, любовь к отечеству (курсив мой. — Б. К.), способность к великодушным порывам» и т. д. [Благой 1931: 73]. Выходило, что именно любовь к отечеству побуждала Самозванца организовывать и возглавлять нашествие на Русь иноплеменников и иноверцев.
Как о «беспечном», «легкомысленном», «задорном» и «глубоко страстном» писал об Отрепьеве чуть позднее Г. Винокур, прибавляя к сказанному, что Самозванец, «действующий как слепая историческая сила, не является носителем определенной политической или социальной идеи» [Винокур 1999: 322]. Как о душевно открытом, готовом на все во имя любви человеке говорила о Гришке Н. Филиппова [Филиппова 1972: 53]. В свою очередь, И. Серман отмечал, что Отрепьев «ведет себя как рядовой искатель приключений, государственный деятель — руководствуется поэтическими мечтами. Самозванец живет по принципу интенсивного отношения к каждому моменту бытия без оглядки на прошлое и со спокойной уверенностью в будущем» [Серман 1969: 122]. Серману вторила Л. Лотман, писавшая о пушкинском Лжедимитрии как о поэтически одаренном человеке, наделенном романтическим характером, легкомысленном и преданном мечте [Л. Лотман 1996: 181].
Два автора сравнили пушкинского Отрепьева даже… с Моцартом! Д. Бернштейн сделал это на трех страницах своего текста целых восемь раз [Бернштейн 1934: 230, 232, 233, 234, 236], отмечая, что «будущий Моцарт выступает в роли бунтаря. Мотивы, по которым Самозванец идет в борьбу, гармонически связаны с его духовным обликом. С одной стороны, им движет мотив справедливости» [Бернштейн 1934: 230].
А. Гуревич сравнил Гришку Отрепьева с Моцартом всего лишь раз, повторяя вслед за Бернштейном (без ссылок на него), что Пушкин наделил Отрепьева «моцартовской (курсив мой. — Б. К.) легкостью, импровизационностью, незаурядными способностями, беспечностью, доверием к жизни, даже поэтическим даром» [Гуревич 1984: 211]. Одновременно Гуревич назвал Самозванца преступником [Гуревич 1984: 214], а чуть ранее Б. Городецкий вскользь помянул «антинародный, интервенционистский характер авантюры Самозванца» [Городецкий 1969: 136].
Однако столь жесткие оценки пушкинского Гришки Отрепьева были исключениями из общего ряда, особенно если учесть, что одно время Самозванец рассматривался в советской исторической науке если не в качестве «крестьянского царя», то по крайней мере «вождя крестьянской революции» [Покровский 1934: 46, 47].
«Неоднозначным» и тоже «по-своему высоким» видит Самозванца Е. А. Маймин:
Устами Отрепьева в иных случаях провозглашаются близкие Пушкину истины.
Стократ священ союз меча и лиры,
Единый лавр их дружно обвивает.
<…> Димитрий в трагедии Пушкина изображен как герой высокого плана, и это-то и позволяет Пушкину разделять с Димитрием иные его взгляды и идеи — высокие идеи. В целом, однако, Димитрия, каким его показал Пушкин в своей трагедии, трудно назвать мудрым. Он не столько мудр, сколько молод и по-молодому одарен [Маймин 1981: 87].
Как «тоскующего о полноте жизни инока, дерзкого беглеца, ловкого политика, пылкого влюбленного, смелого воина» рассматривал пушкинского Самозванца А. Карпов [Карпов 1988: 107].
Особую позицию в вопросе об образе Отрепьева занял, скорее всего не без влияния М. Бахтина, С. Фомичев, говоривший об этом персонаже как о пришельце «из некоего антимира, мира опрокинутого, кромешного, колеблющегося на грани комического и трагического — мира смехового» [Фомичев 2007: 44].
Человека новой формации видит в образе Самозванца американский филолог Кэрил Эмерсон, поскольку, как утверждает она, Григорий «не ожидает чудес, а творит их сам, прорываясь со своей поэзией в новую эпоху» (перевод с англ. мой. — Б. К.)[Emerson 1986: 137].
Таким образом, в отечественной пушкинистике — как дореволюционной, так и советской — сложился образ Самозванца, обрисованный еще героем Пушкина Афанасием Пушкиным: «Умен, приветлив, ловок, по нраву всем». И как-то без внимания оставался тот факт, что Самозванец привел на Русь рати чужеземцев и иноверцев. И не просто иноверцев, а ярых врагов православной веры. А ведь это должно было вполне определенным образом характеризовать Отрепьева и склад его ума и души. Не исключено, что на отечественных филологов магически подействовали слова Пушкина, сравнивавшего исторического Самозванца с Генрихом IV: «Подобно ему он храбр, великодушен и хвастлив <…> оба любят удовольствия и войну, оба увлекаются несбыточными замыслами…» [Пушкин 1962d: 296].
По сути же Пушкин воспроизводил образ Самозванца, запечатленный в русских документах XVII века, в частности в повести И. Катырева-Ростовского: «Остроумен же, паче и в научении книжном доволен, дерзостен и велеречив велми, конское рыстание любляше велми, на враги своя ополчителен, смел велми, храбрость и силу имея, воинство же любляше. Таков бе Рострига» [Повесть… 1891b: стб. 710].
Со своей стороны, литературоведы приводили слова Пушкина о «романическом и страстном характере «моего (курсив мой. — Б. К.) авантюриста»» [Пушкин 1962d: 295].
Эти пушкинские оценки не могли игнорироваться. Вопрос, однако, в том, являлись ли они для Пушкина, равно как и для его читателя, исчерпывающими. Одним словом, интегральный образ Самозванца оставался с незначительными различиями прежним. Лишь добрый знакомец Пушкина Е. Розен увидел в Самозванце инфернальную фигуру, продавшую душу дьяволу. «Высшая сила, — отмечал в 1831 году Розен, — решительно вмешивается в людские дела и представляет пример ужасной кары». Отрепьеву, продолжает он, «открывается мир сверхъестественный», и он «избирается во мстители за Димитрия посредством бесовского сновидения. Мы не видим, каким образом ослепляет он народ и приводит в исполнение свое исполинское предприятие!» [Розен 2003: 260, 263].
Барон остался в одиночестве: по вполне понятным причинам его взгляд на Самозванца не был разделен ни в позапрошлом веке, ни в прошлом. Дореволюционные авторы жили и работали в эпоху господства позитивизма, советские — в эпоху торжества диалектического и исторического материализма. Лишь в недавнее время усилиями В. Непомнящего [Непомнящий 2001: 328–329], М. Дунаева [Дунаев 2001: 241], В. Василика [Василик 2012: 29–33; Василик 2018: 52] была затронута, хотя и вскользь, тема Самозванца как инфернальной фигуры.
Попробуем выяснить, насколько такая постановка вопроса отвечает замыслу «Бориса Годунова».
Самозванец глазами пушкинских героев
А. Аникст высказал исключительно точную мысль о том, что «в «Борисе Годунове» нет никого, кто выступал бы глашатаем идей Пушкина. Каждый персонаж — живое лицо со своим характером и образом мыслей. Но это не означает, что автор полностью скрывает свои мысли. Они выражены не в той или иной тираде, а в логике событий и во всей системе образов» [Аникст 1972: 50–51].
Поэтому, приступая к анализу, вспомним для начала, что говорили об Отрепьеве прочие герои пушкинской трагедии.
Официальная позиция властей, озвученная Приставом, такова: беглый еретик, злой еретик, вор, мошенник; недостойный чернец, дерзнул, наученный диаволом, возмущать святую братию всякими соблазнами и беззакониями, окаянный3.
Афанасий Пушкин (Шуйскому): умен, приветлив, ловок, по нраву всем, «московских беглецов обворожил«.
Шуйский (в беседе с Пушкиным): удалец.
Шуйский (в разговоре с Годуновым): самозванец, неведомый бродяга.
Как видим, царь Борис недаром называл Шуйского «лукавым»: в зависимости от того, с кем боярин беседует, характеристика, даваемая им Самозванцу, заметно меняется.
Борис Годунов: расстрига, беглый инок, бродяга, обманщик, безумец, грозный супостат, пустое имя, наглый самозванец, тень, призрак.
Марина Мнишек: беглый монах, достойный позорной петли, безумец, безымянный бродяга, дерзостный обманщик.
Войско Годунова: и вор, а молодец.
Гаврила Пушкин: беспечен, как глупое дитя.
Басманов: проклятый.
Маржерет: отчаянный головорез (неточный перевод с французского), дьявол.
Патриарх: пострел, окаянный, сосуд диавольский, врагоугодник (то есть угодник врагу рода человеческого. — Б. К.), бесовский сын, расстрига окаянный, еретик, бесстыдник, безбожный злодей.
На первый взгляд, в ряду указанных эпитетов «пострел» является единственным, носящим вроде бы невинный характер. Но лишь на первый. Как отмечал академик В. Виноградов, «кроме своего прямого значения — удар, кондрашка, апоплексия, пострел, приобрело также значение: злая, враждебная сила, нечистый, злобный дух, черт» [Виноградов 1999: 519].
Игумен: еретик.
Отзывы, как видим, весьма впечатляют и солидарно однозначны. При этом следует учитывать и то, что все эти оценки основаны на действиях Отрепьева, а не на каких-то домыслах и абстракциях. Так что речь должна идти именно о корректности тех или иных интерпретаций поступков Самозванца. В силу этого ссылками на то, что все это — отзывы «заинтересованных лиц», вполне можно пренебречь.
Полученные характеристики Самозванца можно условно разделить на три группы:
- Личностные характеристики: умен, приветлив, ловок, по нраву всем, смелый, удалец, молодец, недостойный чернец, мошенник, плут, дерзостный (дерзкий) обманщик, наглый, безумец, бесстыдник.
Эти оценки оказываются исключительно точны, в чем мы можем убедиться хотя бы в сцене «Корчма на литовской границе». - Характеристики с точки зрения права той поры: безымянный неведомый бродяга, врагоугодник (пособник иноземцев), вор (то есть государев и государственный преступник), супостат, отчаянный головорез (неточный перевод с французского «un bougre qui a du poil au cul» в оригинале у Пушкина), достойный позорной петли.
- Характеристики с духовной точки зрения: беглый монах, расстрига, врагоугодник (то есть угодник врагу рода человеческого)4, окаянный (означающее на церковном языке «достойный проклятия», «безбожный», «нечестивый», «нечистая сила», «бес», «черт»), проклятый, безбожный злодей, призрак, пострел, сосуд диавольский, наученный диаволом, злой еретик, бесовский сын, некий дух, самозванец и, наконец, дьявол.
Последнее определение в комментариях не нуждается. Нас, однако, интересуют такие простые и невинные для атеистического сознания определения, как расстрига, самозванец и еретик. Здесь важно установить, какой смысл вкладывался в них в XVII веке, а также в пушкинские времена.
Для начала отметим, что оценки, которые дают Отрепьеву пушкинские патриарх и игумен, дословно совпадают с теми, что давали Гришке русские летописцы, агиографы и писатели XVII века: «сосуд диавольский» [О настоящей… 1910: 59; Латухинская… 2012: 605; Житие… 1891: стб. 917], «грамота далась ему не от Господа Бога» [О настоящей… 1910: 59], «бесовский сын» (без этого эпитета не обходится ни одно русское повествование XVII века, в котором поминается имя Гришки Отрепьева), «еретик» и т. д. Одним словом, Пушкин ничего не сочиняет, а лишь дословно воспроизводит оценки, которые получал от своих современников преданный анафеме Гришка. Кстати, анафему окаянному Гришке пели и при жизни Пушкина, так что поэт мог регулярно слышать ее в первую Неделю (воскресенье) Великого поста — на праздник Торжества Православия.
Отметим, что в сцене беседы патриарха и игумена, в ходе которой те характеризуют Отрепьева как «врагоугодника», еретика и «сосуд диавольский», А. Слонимский не увидел ничего, кроме приобретших «комическое значение» и «вкрапленных в бытовую речь церковнославянизмов и архаизмов» [Слонимский 1963: 492]. Окрашенной в комические и юмористические тона виделась эта сцена также А. Карпову [Карпов 1988: 102] и Л. Лотман [Л. Лотман 1996: 284]. А между тем и патриарх, и игумен дают абсолютно верную квалификацию действий Отрепьева. Комизм в данной сцене совершенно неуместен, особенно если учесть чин участников беседы, а также серьезность времени, предмет и характер обсуждаемой ими темы.
О значимости содеянного Отрепьевым говорят хотя бы слова патриарха: «Однако нечего царю и докладывать об этом; что тревожить отца-государя? <…> Поймать, поймать врагоугодника, да и сослать в Соловецкий на вечное покаяние. Ведь это ересь, отец игумен». Из сего вытекает, что «по инструкции» о происшедшем следовало доложить самому царю.
И какой комизм мог видеть в начинающейся Смуте Пушкин? Нетрудно заметить, что характеристики Самозванца пушкинскими героями и отечественными филологами если в чем-то и совпадают, то исключительно в оценке личностных качеств Отрепьева: «беспечен, как глупое дитя», «беглый инок», «смелый плут», «удалец», «бродяга»; реже — «обманщик» и лишь в исключительных случаях «врагоугодник» и «вор», то есть преступник (Городецкий, Гуревич).
Подчеркнем при этом, что характеристики, которыми награждался Гришка героями «Бориса Годунова», в точности повторяют те, что давались Отрепьеву в русской литературе [Летопись… 1788: 77, 90; Латухинская… 2012: 605; Сказание… 1891b: стб. 718; Повесть… 1891b: стб. 569, 570, 576, 580; Временник… 1891: стб. 365–366] и государственных актах России XVII века5 [Соборный… 1819: 164].
Это говорит о том, что все эти источники были изучены Пушкиным самым тщательным образом, а скрупулезное следование им — не случайно и что в оценке Самозванца Пушкин пошел за русскими авторами XVII века, а не за Карамзиным6.
Рассмотрим теперь, сколь правомерны были характеристики Отрепьева, которые давали ему в пьесе священноначальники, а заодно и контекст, в котором эти оценки выносились, хорошо известный современникам Пушкина.
Самозванец
Самозванец — это человек, взявший чужое имя и отрекшийся от своего, полученного при крещении или постриге, утративший Ангела Хранителя, своего небесного покровителя, отрекшийся от родных, близких и всего своего прошлого, играющий чужую жизнь, лицедей, обманщик, persona, то есть маска. У него нет лица, есть лишь личина. Он псевдонимщик. Псевдоним, как писал С. Булгаков, есть «воровство как присвоение не своего имени, гримаса, ложь, обман и самообман <…> Здесь есть двойное преступление: поругание матери — своего родного имени и давшего его народа <…> и желание обмануть других, если только не себя» [Булгаков 1953: 174].
Так в ХХ веке о. Сергий открыл то, что задолго до него — в ХVII веке — знал каждый русский человек.
- Инфернальной фигурой Самозванец предстает и в трагедии А. Сумарокова «Димитрий Самозванец», и в одноименном романе Ф. Булгарина, а также в фильме С. Бондарчука «Борис Годунов» (1986), где дьявольская сущность Самозванца великолепно передана А. Соловьевым.[↩]
-
Ярчайшим примером тому стало выражение «и мальчики кровавые в глазах». Оно давно вошло в обиходный язык как метафорическое выражение нравственных мучений людей с уязвленной совестью. Как отмечает историк А. Боханов, «часто эти «кровавые мальчики» ассоциировались с убийством Царевича Димитрия, хотя если внимательно изучить пушкинский текст, то подобной подноготной там нет. Автор использовал один из вариантов псковского диалектического выражения – «мальчики в глазах», что означает «рябит в глазах». В подобной транскрипции Годунов признается не в злодеянии, а сетует на свое болезненное состояние. К тому же слово «кровавый» совсем не означает обязательно «окровавленный»; его с полным правом можно воспринимать в качественно иных смысловых значениях: «багровый», «цвета крови», «красный»» [Боханов 2012: 52]. Однако все мы помним и другие слова пушкинского Бориса:
Так вот зачем тринадцать лет мне сряду
Все снилося убитое дитя!
[↩]
- Между прочим, точно такая же характеристика – «дияволом научен» – давалась в ряде источников XVII века Науму Плещееву и пращуру А. С. Пушкина – Гавриле Пушкину.[↩]
- Понятие «врагоугодник» являлось одновременно и духовной, и государственно-правовой, вернее, уголовно-правовой категорией. Угодник врагу Божию в Самозванце совершенно органично сочетался с угодником врагу политическому – Польше и стоявшему за нею Ватикану.[↩]
- Сравним эти оценки с характеристикой личности Самозванца, данной Н. Карамзиным в его «Истории государства Российского». Слово «обманщик» употреблено беллетристом по отношению к своему герою 29 раз, «бродяга» – 24 раза, «безумец» – 9 раз, «дерзкий» – 7 раз, «беглец» – 6 раз, «злодей» – 6 раз, «прошлец» – 1 раз [Карамзин 1997].Таким образом, в характеристике личности Самозванца у Карамзина доминируют исключительно посюсторонние, второстепенные, «социальные» признаки.[↩]
- Вопросу о значении русской летописной традиции в деле создания Пушкиным «Бориса Годунова» посвятил свою работу А. Ильичев [Ильичев 2006: 153–155].[↩]
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.
Статья в PDF
Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №1, 2020
Литература
Аверинцев С. С. Другой Рим. Избранные статьи. СПб.: Амфора, 2005a.
Аверинцев С. С. Связь времен. Киев: Дух i лiтера, 2005b.
Агранович С. З., Рассовская Л. П. Миф, фольклор, история в трагедии «Борис Годунов» и в прозе А. С. Пушкина. Самара: Самарский ун-т, 1992.
Алексеев М. П. Ремарка Пушкина «Народ безмолвствует» // Алексеев М. П. Пушкин: Сравнительно-исторические исследования.
Л.: Наука, 1972. С. 209–215.
Аникст А. А. Теория драмы в России от Пушкина до Чехова. М.: Наука, 1972.
Батюшков Ф. Пушкин и Расин («Борис Годунов» и »Athalie»). Отдельный оттиск из LVII ч. Записок Историко-Филологического факультета Императорского С. Петербургского Университета. СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1900.
Батюшков Ф. Борис Годунов // Библиотека великих писателей под ред. С. А. Венгерова. Пушкин. Сочинения <в 6 тт.>. Т. 2. СПб.: Брокгауз — Ефрон, 1908. С. 296–307.
Бестужев-Рюмин К. Н. Письма Константина Николаевича Бестужева-
Рюмина о Смутном времени. СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1898.
Белинский В. Г. Статья десятая. «Борис Годунов» // Белинский В. Г.
Полн. собр. соч. в 13 тт. / Гл. ред. Н. Ф. Бельчиков. Т. 7. М.: АН СССР,
1955. С. 505–534.
Бернштейн Д. «Борис Годунов» // Литературное наследство. Т. 16/18: <Александр Пушкин> / Ред. И. С. Зильберштейн, И. В. Сергиевский.
М.: Журнально-газетное объединение, 1934. С. 215–246.
Благой Д. Социология творчества Пушкина. Этюды. 2-е изд., доп.
М.: Кооперативное изд. «Мир», 1931.
Боханов А. Н. Борис Годунов. М.: Вече, 2012.
Булгаков С., прот. Философия имени. Париж: YMCA-PRESS, 1953.
Буссов К. Московская хроника 1584–1613 // Хроники Смутного времени / Сост. А. Либерман, Б. Морозов, С. Шокарев. М.: Фонд Сергея Дубова, 1998. С. 11–162.
Вадейша М. Г. Драма о бане (к конструкции образа «неверного» царя в исторической песне) // Труды факультета этнологии. Вып. 1.
СПб.: Европейский ун-т в Санкт-Петербурге, 2001. С. 12–26.
Вальденберг В. Е. Древнерусские учения о пределах царской власти. Очерки русской политической литературы от Владимира Святого
до конца XVII века. М.: Территория будущего, 2006.
Василик В. В. Образ Самозванца в нарративе первой трети XVII в.:
Лжедимитрий как Юлиан Отступник и Антихрист // Труды Исторического факультета Санкт-Петербургского университета. 2012. Вып. 10. С. 29–33.
Василик В. В. Солнце русской поэзии и грозы истории: К 180-летию
со дня гибели А. С. Пушкина. М.: Изд. Сретенского монастыря, 2018.
Виноградов В. В. История слов. 2-е изд. М.: ИРЯ РАН, 1999.
Винокур Г. О. Собрание. Комментарий к »Борису Годунову» А. С. Пушкина. М.: Лабиринт; «Брандес», 1999.
Временник дьяка Ивана Тимофеева // Русская историческая библиотека, издаваемая Императорскою Археографическою Комиссиею. Памятники древней русской письменности, относящиеся к Смутному времени / Под ред. С. Ф. Платонова. Т. 13. СПб., 1891. Стб. 261–472.
Выдержки из писем актера В. А. Каратыгина к П. В. Катенину / Публ. А. М. Лазаревского // Русский архив. 1871. № 6. С. 0241–0246.
Гильфердинг А. Ф. Онежские былины, записанные Александром Федоровичем Гильфердингом летом 1871 года. СПб.: Тип. Императорской Академии наук, 1873.
Городецкий Б. П. Трагедия А. С. Пушкина «Борис Годунов». Комментарий. Л.: Просвещение, 1969.
Грюнберг П. Н. Пушкин и познание истории (Пушкин — исторический мыслитель) // Пушкин в XXI веке: Сб. в честь Валентина Семеновича Непомнящего / Ред.-сост. С. С. Сазонова. М.: Русскiй Мiръ, 2006. С. 111–139.
Гуревич A. M. История и современность в »Борисе Годунове» // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1984. Т. 43. № 3. С. 204–214.
Дарский Д. Маленькие трагедии Пушкина. М.: Московская художественная печатня, 1915.
Димитрий Ростовский свт. Житие царевича Димитрия Угличского // Четьи Минеи. Т. 4: Июнь — Август. СПб.: Аксион эстин, 2009. Репринт изд. Киево-Печерской Лавры, 1764 г. С. 24–33.
Димитрий Ростовский свт. Житие преподобного отца нашего Иринарха, затворника Ростовского Борисоглебского монастыря, что на Устье // Избранные жития святых святителя Димитрия Ростовского. М.: Эксмо, 2017. С. 564–585.
Древний патерик или Достопамятные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов. Издание Афонского Пантелеимонова Монастыря. М.: Изд. отдел Московского Патриархата — «Планета», 1991.
Дунаев М. М. Православие и русская литература. В 6 ч. Ч. 1–2. 2-е изд., испр. и доп. М.: Христианская литература, 2001.
Житие царевича Димитрия Иоанновича, внесенное в Минеи Иоанна Милютина // РИБ. Т. 13. 1891. Стб. 899–922.
Игнатий Брянчанинов свт. Полн. собр. творений и писем в 8 тт. / Сост. А. М. Любомудров, А. Н. Стрижев. 2-е изд., испр. и доп. Т. 5.
М.: Паломник, 2014.
Ильичев А. В. Трагедия А. С. Пушкина «Борис Годунов» и летописная традиция // Гуманитарные проблемы современной цивилизации:
Международные Лихачевские научные чтения. 24–26 мая 2006 года / Сост., отв. ред. Г. М. Бирженюк. СПб.: СПбГУП, 2006. С. 153–155.
Иоанн Дамаскин, прп. Точное изложение Православной веры / Перевод с греч. // Полн. собр. творений Св. Иоанна Дамаскина. Т. 1. СПб.: Изд. Императорской С.- Петербургской Духовной Академии, 1913.
С. 157—345.
Иоанн Тобольский свт. (Максимович). Илиотропион / Предисл. и прим. свящ. Александра Гумерова. 3-е изд. М.: Изд. Сретенского монастыря, 2014.
Иосиф Волоцкий, прп. Просветитель. Слово 12. М.: Валаамский монастырь, 1993.
Карамзин Н. М. История государства Российского. В 3 кн. Кн. 3: История государства Российского. Т. 9–12 / Прим., словарь М. Зиминой.
СПб.: ООО »Золотой век», ТОО «Диамант», 1997.
Карпов А. А. «Борис Годунов» А. С. Пушкина // Анализ драматического произведения: Межвузовский сб. / Под ред. В. М. Марковича.
Л.: ЛГУ, 1988. С. 91–108.
Клэйтон Дж. Даглас. Тень Димитрия. Опыт прочтения пушкинского «Бориса Годунова» / Перевод с англ. Л. Семеновой и И. Саккулина. СПб.: Академический проспект, 2007.
Костомаров Н. И. Смутное время Московского государства в начале XVII столетия. М.: Чарли, 1994.
Куркин Б. А. О чем поет Юродивый (смысл и значение образа Юродивого в трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов») // Вопросы филологии. 2016. № 2 (54). С. 96–102.
Куркин Б. А. Средь неведомых равнин. Смысл и значение сцены
«Равнина близ Новгорода-Северского» в трагедии А. С. Пушкина
«Борис Годунов» // Филологические науки. 2017. № 3. С. 66–73.
Латухинская Степенная книга. 1676 год / Ред. Н. Н. Покровский.
М.: Языки славянских культур, 2012.
Левенстим А. А. Суеверие и уголовное право. Исследование по истории русского права и культуры // Вестник права. Журнал юридического общества при Императорском С.-Петербургском университете. 1906. Т. 36. № 1. С. 291–343.
Летопись о многих мятежах и разорении Московского государства <…> в царствование благоверного Государя Царя Алексея Михайловича в 7163/1655 году. 2-е изд. М., 1788.
Лотман Л. М. Историко-литературный комментарий // Пушкин А. С. Борис Годунов. СПб.: Академический проект, 1996. С. 129–359.
Лотман Ю. М. Александр Сергеевич Пушкин. Биография писателя // Лотман Ю. М. Пушкин: Биография писателя. Статьи и заметки, 1960–1990. СПб.: Искусство–СПБ, 2003. С. 21–184.
Маймин Е. А. Пушкин. Жизнь и творчество. М.: Наука, 1981.
Макарий Египетский, прп. Духовные беседы. Репринт.
Изд. Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1994.
Масса Исаак. Краткое известие о Московии в начале XVII в. М.: Государственное социально-экономическое изд., 1937.
Непомнящий В. С. Пушкин. Избранные работы 1960-х — 1990-х гг. В 2 тт. Т. 1: Поэзия и судьба. М.: Жизнь и мысль, 2001.
О настоящей беде Московскому государству, о Гришке Отрепьеве // РИБ. Т. 14: Вторая половина. Новый Летописец / Под ред. С. Ф. Платонова и П. Г. Васенко. СПб: Тип. М. А. Александрова, 1910. С. 58–61.
Одинокова Д. В. Система образов главных героев в трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов» // Сибирская пушкинистика сегодня: Сб. науч. ст. / Сост., ред. В. Н. Алексеева и Е. И. Дергачевой-Скоп. Новосибирск: ГПНТБ СО РАН, 2000. С. 133–152
Одинокова Д. В. Функция образа Самозванца в мотивной структуре трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов» // Вестник НГУ. Серия: История, филология. 2005. Т. 4. Вып. 4. С. 106–112.
Одинокова Д. В. Мотивный анализ поэтической структуры трагедии Пушкина «Борис Годунов». Новосибирск: НГУ, 2007.
Павлов-Сильванский Н. П. Народ и Царь в трагедии Пушкина // Павлов-Сильванский Н. П. Сочинения в 3 тт. Т. 2: Очерки по русской истории XVII–XIX вв. СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1910. С. 289–303.
Панченко А. М. На пути к секуляризации культуры // Панченко А. М. О русской истории и культуре. СПб.: Азбука, 2000. С. 79–211.
Повесть, како восхити неправдою на Москве царский престол Борис Годунов // РИБ. Т. 13. 1891a. Стб. 145–176.
Повесть князя Ивана Михайловича Катырева-Ростовского по списку Императорской публичной библиотеки. Q. 4. № 154 // РИБ. Т. 13. 1891b. Стб. 559–624.
Позов А. С. Метафизика Пушкина. 2-е изд. М.: Наследие, 1998.
Покровский М. Н. Русская история в самом сжатом очерке. 5-е изд.
М.: Учпедгиз, 1934.
Полевой Н. А. Борис Годунов. Сочинение Александра Пушкина.
СПб., 1831 // Пушкин в прижизненной критике (1831–1833) /
Ред. Е. О. Ларионова. СПб.: Государственный Пушкинский театральный центр в Санкт-Петербурге, 2003. С. 421–432.
«Про ведунов и еретиков». Документы по истории Московского царства начала XVII века / Публ. Т. Соловьевой // Источник. Документы русской истории. 1998. № 2 (33). С. 3–10.
Пушкин А. С. История Пугачева // Пушкин А. С. Собр. соч. в 10 тт. Т. 7: История Пугачева, Исторические статьи и материалы, Воспоминания и дневники / Под ред. Б. В. Томашевского. М.: ГИХЛ, 1962a. С. 7–186.
Пушкин А. С. Письмо к А. Х. Бенкендорфу 16 апреля 1830 г. // Пушкин А. С. Собр. соч. в 10 тт. Т. 9: Письма 1815–1830 / Под ред. Л. Б. Модзалевского. 1962b. С. 320–323.
Пушкин А. С. Письмо к П. Я. Чаадаеву 19 октября 1836 г. //
Пушкин А. С. Собр. соч. в 10 тт. Т. 10: Письма 1831–1837 / Под ред. Л. Б. Модзалевского и И. М. Семенко. 1962c. С. 307–310.
Пушкин А. С. Письмо о »Борисе Годунове» // Пушкин А. С. Собр. соч. в 10 тт. Т. 6: Критика и публицистика / Под ред. Б. В. Томашевского. 1962d. С. 292–297.
Рассадин Ст. Дpаматуpг Пушкин. Поэтика, идеи, эволюция. М.: Искусство, 1977.
Розен Е. Ф. Мнение барона E. Ф. Розена о драме А. С. Пушкина «Борис Годунов» (Из дерптского журнала «Dorpater Jahrbücher») // Пушкин в прижизненной критике (1831–1833). 2003. С. 444–447.
Сборник Императорского Русского исторического общества. Т. 142.
М.: Тип. Г. Лисснера и Д. Собко, 1913.
Серман И. З. Пушкин и русская историческая драма 1830-х годов //
Пушкин: Исследования и материалы. Т. 6: Реализм Пушкина и литература его времени / Отв. ред. Б. С. Мейлах. Л.: Наука, 1969. С. 118–149.
Сказание Де Ту о Димитрии Самозванце // Устрялов Н. Г. Сказание современников о Димитрии Самозванце. В 2 ч. 3-е изд., испр. Ч. 1. СПб.: Тип. Имп. Академии наук, 1859. С. 321–353.
Сказание Авраамия Палицына по списку Московской Духовной
Академии № 175 // РИБ. Т. 13. 1891a. Стб. 473–524.
Сказание о Гришке Отрепьеве // РИБ. Т. 13. 1891b. Стб. 713–754.
Сказание о Царстве Царя Феодора Иоанновича // РИБ. Т. 13. 1891c. Стб. 755–836.
Скрынников Р. Г. Самозванцы в России в начале XVII века. Григорий
Отрепьев. Новосибирск: Наука, 1990.
Слонимский А. Л. Мастерство Пушкина. 2-е изд., испр. М.: ГИХЛ, 1963.
Соборный приговор против чернца Отрепьева… ложно называющегося Царевичем Димитрием (1604 г.) // Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в государственной коллегии иностранных дел. Ч. 2. М.: Тип. Селивановского, 1819. С. 164–165.
Солоневич И. Л. Народная монархия. М.: Институт русской цивилизации, 2010.
Так называемое Иное сказание // РИБ. Т. 13. 1891. Стб. 1–144.
Турбин В. Н. Характеры самозванцев в творчестве Пушкина //
Турбин В. Н. Незадолго до Водолея. М.: Радикс, 1994. С. 63–81.
Устав Воинский // Полное собрание законов Российской Империи с 1649 года. Т. 5: 1715–1719. СПб.: Тип. II Отделения Собственной Его
Императорского Величества Канцелярии, 1830. № 3006.
Филарет, митрополит Московский <Дроздов>. Слово в день Святого
Мученика Благоверного Димитрия Царевича // Сочинения Филарета, митрополита Московского и Коломенского. Творения. Слова и речи. В 5 тт. Т. 2: 1821–1826. Репринт. М.: Новоспасский монастырь, 2005. С. 88–95.
Филиппова Н. Ф. Народная драма А. С. Пушкина «Борис Годунов».
М.: Книга, 1972.
Фирсов Н. Н. Пушкин как историк // Библиотека великих писателей под ред. С. А. Венгерова. Пушкин. Сочинения <в 6 тт.>. Т. 6. Пг.: Брокгауз –
Ефрон, 1915. С. 243–257.
Флавий И. Иудейские древности. В 2 тт. Т. 2 / Перевод с древнегреч., прим. Г. Г. Генкеля. М.: АСТ: Ладомир, 2002.
Фомичев С. А. Пушкинская перспектива. М.: Знак, 2007.
Франк С. Л. Пушкин как политический мыслитель // Пушкин в эмиграции. 1937 / Сост., коммент., вступ. очерк В. Перельмутера. М.:
Прогресс-Традиция, 1999. С. 129–158.
Чистов К. В. Русская народная утопия (генезис и функции социально-
утопических легенд). СПб.: Дмитрий Буланин, 2003.
Энгельгардт Б. М. Историзм Пушкина: К вопросу о характере пушкинского объективизма // Пушкинист: Историко-литературный сборник. II / Под ред. С. А. Венгерова. Пг.: <б. и.>, 1916. С. 1–158.
Emerson C. Boris Godunov: The Shakespeare Connection // Emerson C. Transpositions of a Russian theme. Bloomington; Indianapolis: Indiana U. P., 1986. P. 9–35.
References
Agranovich, S. and Rassovskaya, L. (1992). Myth, folklore, and history
in tragedy ‘Boris Godunov’ and in Alexander Pushkin’s prose. Samara: Samarskiy universitet. (In Russ.)
Alekseev, M. (1972). Pushkin’s remark ‘The people are silent’. In: M. Alekseev, Pushkin: Comparative historical studies. St. Petersburg: Nauka, pp. 209-215. (In Russ.)
Ancient patericon or tales of saints and gracious fathers’ asceticism. Issued
by the St. Panteleimon Monastery on the Holy Mt. Athos. (1991). Moscow:
Izd. otdel Moskovskogo Patriarkhata – ‘Planeta’. (In Russ.)
Anikst, A. (1972). Drama theory in Russia from Pushkin to Chekhov. Moscow: Nauka. (In Russ.)
Averintsev, S. (2005a). Another Rome. Selected articles. St. Petersburg: Amfora. (In Russ.)
Averintsev, S. (2005b). The connection of times. Kiev: Dukh i litera. (In Russ.)
Batyushkov, F. (1900). Pushkin and Racine (‘Boris Godunov’ and ‘Athalie’).
A printing copy from: In memoriam Pushkin: A collection of articles of teachers and students of the Faculty of History and Philology of the St. Petersburg Imperial University. St. Petersburg: Typ. of М. М. Stasyulevich.
(In Russ.)
Batyushkov, F. (1908). Boris Godunov. In: S. Vengerov, ed., The library of great writers. The works of Pushkin (6 vols). Vol. 2. St. Petersburg: Brokgauz-Efron, pp. 296-307. (In Russ.)
Belinsky, V. (1955). The tenth article. ‘Boris Godunov’. In: N. Belchikov, ed., The complete works of V. Belinsky (13 vols). Vol. 7. Moscow: AN SSSR,
pp. 505-534. (In Russ.)
Bernstein, D. (1934). ‘Boris Godunov’. In: I. Zilberstein and I. Sergievsky, eds., Literary heritage. Vol. 16/18: <Alexander Pushkin>. Moscow: Zhurnalno-gazetnoe obedinenie, pp. 215-246. (In Russ.)
Bestuzhev-Ryumin, K. (1898). The letters of K. Bestuzhev-Ryumin on Time of Troubles. St. Petersburg: Tip. M. M. Stasyulevicha. (In Russ.)
Blagoy, D. (1931). The sociology of Pushkin’s work. Essays. Extended 2nd ed. Moscow: Mir. (In Russ.)
Bokhanov, A. (2012). Boris Godunov. Moscow: Veche. (In Russ.)
Bulgakov, S. (1953). Philosophy of the name. Paris: YMCA-PRESS. (In Russ.)
Bussov, K. (1998). Moscow chronicle of 1584-1613. In: A. Liberman, B. Morozov and S. Shokarev, eds., Time of Troubles chronicles. Moscow: Fond Sergeya Dubova, pp. 11-162. (In Russ.)
Chronicle of many revolts and devastation of the Moscow state <…> in the reign of the blessed tsar Aleksey Mikhaylovich in 7163/1655. (1788). 2nd ed. Moscow: <s. n.> (In Russ.)
Chistov, K. (2003). Russian folk utopia (the genesis and functions of socio—utopian legends). St. Petersburg: Dmitry Bulanin. (In Russ.)
Clayton, J. D. (2007). Dimitry’s shade: A reading of Alexander Pushkin’s
‘Boris Godunov’. Translated by L. Semyonova and I. Sakkulin. St. Petersburg: Akademicheskiy prospekt. (In Russ.)
Collection of the Imperial Russian Historical Society. Vol. 142. (1913). Moscow: Typ. G. Lissnera and D. Sobko. (In Russ.)
Darsky, D. (1951). Pushkin’s Little Tragedies. Moscow: Moskovskaya khudozhestvennaya pechatnya. (In Russ.)
Dunaev, M. (2001). Orthodox Christianity and Russian literature (6 parts). Part 1-2. Extended 2nd ed. Moscow: Khristianskaya literatura. (In Russ.)
Emerson, C. (1986). Boris Godunov: The Shakespeare connection. In:
C. Emerson, Transpositions of a Russian theme. Bloomington; Indianapolis: Indiana U. P., pp. 9-35.
Engelgardt, B. (1916). Pushkin’s historicism: On the nature of Pushkin’s objectivity. In: S. Vengerov, ed., Pushkinist: historical and literary collection II. St. Petersburg: <s. n.>, pp. 1-158. (In Russ.)
Filaret, Metropolitan of Moscow [Drozdov]. (2005). The discourse on the day of the Holy Martyr Righteous Tsarevich Demetrius. In: Works of Filaret,
Metropolitan of Moscow and Kolomna. Discourses and speeches (5 vols).
Vol. 2: 1821-1826. Reprint, Moscow: Novospasskiy monastyr. (In Russ.)
Filippova, N. (1972). A. S. Puskin’s national tragedy ‘Boris Godunov’. Moscow: Kniga. (In Russ.)
Firsov, N. (1915). Pushkin as a historian. In: S. Vengerov, ed., The library of great writers. The works of Pushkin (6 vols). Vol. 2. St. Petersburg: Brokgauz-Efron, pp. 243-257. (In Russ.)
Flavius, J. (2002). Antiquities of the Jews (2 vols). Vol. 2. Translated by G. Genkel. Moscow: AST: Ladomir. (In Russ.)
Fomichev, S. (2007). Pushkin’s perspective. Moscow: Znak. (In Russ.)
Frank, S. (1999). Pushkin as a political thinker. In: V. Perelmuter, ed.,
Pushkin in exile. 1937. Moscow: Progress-Traditsiya, pp. 129-158. (In Russ.)
Gorodetsky, B. (1969). A. S. Puskin’s tragedy ‘Boris Godunov’. Commentary. St. Petersburg: Prosveshchenie. (In Russ.)
Grunberg, P. (2006). Pushkin and cognition of history (Pushkin as a historical thinker). In: S. Sazonova, ed., Pushkin in the 21st century: Collected papers in honour of Valentin Semyonovich Nepomnyashchy. Moscow: Russkiy mir,
pp. 111-139. (In Russ.)
Gurevich, A. (1984). History and modernity in ‘Boris Godunov’. Izvestiya
AN SSSR. Literature and Language Series, 43(3), pp. 204-214. (In Russ.)
Hilferding, A. (1873). Onega epic folk songs, recorded by Alexander
Fyodorovich Hilferding in the summer of 1871. St. Petersburg: Tip. Imperatorskoy Akademii nauk. (In Russ.)
Ilyichev, A. (2006). A. S. Pushkin’s tragedy ‘Boris Godunov’ and the tradition of chronicles. In: Humanitarian problems of the modern civilization:
International Likhachev readings, 24-26 May 2006. St. Petersburg: SBbGUP, pp. 153-155. (In Russ.)
Karamzin, N. (1997). History of the Russian state (3 books). Book 3. History
of the Russian state. Vol. 9-12. St. Petersburg: OOO ‘Zolotoy vek’, TOO ‘Diamant’. (In Russ.)
Karpov, A. (1988). A. S. Pushkin’s ‘Boris Godunov’. In: V. Markovich, ed.,
The analysis of drama: Collected papers. St. Petersburg: LGU, pp. 91-108.
(In Russ.)
Kostomarov, N. (1994). Time of Troubles in the Moscow state in the early
17th century. Moscow: Charli. (In Russ.)
Kurkin, B. (2016). What the Simpleton sings about (the meaning of the image of the Simpleton in A. S. Pushkin’s tragedy ‘Boris Godunov’).
Voprosy Filologii, 54(2), pp. 96-102. (In Russ.)
Kurkin, B. (2017). ‘Among these unknown fields.’ The meaning and role
of the scene ‘The plain near Novgorod-Seversky’ in A. S. Pushkin’s tragedy ‘Boris Godunov’. Filologicheskie Nauki, 3, pp. 66-73. (In Russ.)
Lazarevsky, A., ed. (1871). Excerpts from letters of the actor V. A. Karatygin
to P. V. Katenin. Russkiy Arkhiv, 6, pp. 0241-0246. (In Russ.)
Levenstim, A. (1906). Superstition and the criminal law. Research on
the history of Russian law and culture. Vestnik Prava. Law Society journal
at the Imperial St. Petersburg University, 36(1), pp. 291-343. (In Russ.)
Lotman, L. (1996). Historical-literary commentary. In: A. Pushkin, Boris
Godunov. St. Petersburg: Academicheskiy proekt, pp. 129-359. (In Russ.)
Lotman, Y. (2003). Pushkin: A biography of the writer. In: Y. Lotman, Pushkin: A biography of the writer. Articles and notes, 1960-1990. St. Petersburg: Iskusstvo-SPB, pp. 21-184. (In Russ.)
Lyubomudrov, M. and Strizhev, A., eds. (2014). The complete works and letters of Ignaty Bryanchaninov (8 vols). Vol. 5. Moscow: Palomnik. (In Russ.)
Macarius the Egyptian. (1994). Spiritual homilies. Reprint, The Holy
Trinity-St. Sergius Lavra. (In Russ.)
Massa Isaac. (1937). A brief report on Moscow in the early 17th century. Moscow: Gosudarstvennoe socialno-ekonomicheskoe izd. (In Russ.)
Maymin, E. (1981). Pushkin. His life and work. Moscow: Nauka. (In Russ.)
Military charter. (1830). In: Complete collection of laws of the Russian Empire since 1649. Vol. 5: 1715-1719. St. Petersburg: Tip. II Otdeleniya Sobstvennoy Ego Imperatorskogo Velichestva Kantselyarii, No. 3006. (In Russ.)
Most Holy John Tobolsky (Maximovich). (2014). Iliotropion. Foreword
and commentary of the priest Aleksandr Gumerov. 3rd ed. Moscow:
Izd. Sretenskogo monastyrya. (In Russ.)
Nepomnyashchy, V. (2001). Pushkin. Selected works of the 1960s-1990s
(2 vols). Vol. 1: Poetry and fate. Moscow: Zhizn i mysl. (In Russ.)
On the real distress of the Moscow state, on Grishka Otrepiev. (1910).
In: S. Platonov and P. Vasenko, eds., Russian historical library, published
by the Imperial Archaeographic Committee. Vol. 14: The second half. The new chronicle. St. Petersburg: Typ. М. A. Aleksandrova, pp. 58-61. (In Russ.)
Odinokova, D. (2000). System of the main characters in A. S. Pushkin’s tragedy ‘Boris Godunov’. In: V. Alekseev and E. Dergacheva-Skop, eds.,
Siberian Pushkinistics today: Collected papers. Novosibirsk: GPNTB SO RAN, pp. 133-152. (In Russ.)
Odinokova, D. (2005). The function of the Impostor’s character in the motif structure of A. S. Pushkin’s tragedy ‘Boris Godunov’. Vestnik NGU. History and Philology Series, 4(4), pp. 106-112. (In Russ.)
Odinokova, D. (2007). The motif analysis of the poetic structure of Pushkin’s tragedy ‘Boris Godunov’. Novosibirsk: NGU. (In Russ.)
Panchenko, A. (2000). On the way to the secularization of culture. In:
A. Panchenko, On Russian history and culture. St. Petersburg: Azbuka,
pp. 79-211. (In Russ.)
Pavlov-Silvansky, N. (1910). The people and Tsar in Pushkin’s tragedy. In:
N. Pavlov-Silvansky, Works (3 vols). Vol. 2: Essays on the Russian history of the 17th-19th centuries. St. Petersburg: Typ. М. М. Stasyulevicha, pp. 289-303. (In Russ.)
Pokrovsky, M. (1934). The most concise account of Russian history. 5th ed. Moscow: Uchpedgiz. (In Russ.)
Pokrovsky, N., ed. (2012). Latukhin’s book of royal degrees. 1676. Moscow: Yazyki slavyanskikh kultur. (In Russ.)
Polevoy, N. (1831). Boris Godunov. Alexander Pushkin’s work.
St. Petersburg. In: E. Larionova, ed., Pushkin in his lifetime criticism
(1831-1833). St. Petersburg: Gosudarstvenniy Pushkinskiy teatralniy
tsentr v Sankt-Peterburge, 2003, pp. 421-432. (In Russ.)
Pozov, A. (1998). Pushkin’s metaphysics. 2nd ed. Moscow: Nasledie. (In Russ.)
Pushkin, A. (1962a). Letter about ‘Boris Godunov’. In: B. Tomashevsky, ed., The collected works of A. Pushkin (10 vols). Vol. 6: Literary criticism and journalism. Moscow: GIKhL, pp. 292-297. (In Russ.)
Pushkin, A. (1962b). Letter to A. K. Benckendorf, dtd. 16 Apr. 1830. In:
L. Modzalevsky, ed., The collected works of A. Pushkin (10 vols). Vol. 9:
Letters, 1815-1830. Moscow: GIKhL, pp. 320-323. (In Russ.)
Pushkin, A. (1962c). Letter to P. Y. Chaadaev, dtd. 19 Oct. 1836. In:
L. Modzalevsky and M. Semenko, ed., The collected works of A. Pushkin
(10 vols). Vol. 10: Letters, 1831-1837. Moscow: GIKhL, pp. 307-310. (In Russ.)
Pushkin, A. (1962d). The history of Pugachev [Istoriya Pugacheva]. In:
B. Tomashevsky, ed., The collected works of A. Pushkin (10 vols). Vol. 7:
The history of Pugachev, historical articles and materials, reminiscences
and diaries. Moscow: GIKhL, pp. 7-186. (In Russ.)
Rassadin, S. (1977). Pushkin as a drama writer. Poetics, ideas, evolution. Moscow: Iskusstvo. (In Russ.)
Rosen, E. (2003). Baron E. F. Rosen’s opinion on A. S. Pushkin’s drama
‘Boris Godunov’ (from the Dorpat journal Dorpater Jahrbücher). In:
E. Larionova, ed., Pushkin in his lifetime criticism (1831-1833). St. Petersburg: Gosudarstvenniy Pushkinskiy teatralniy tsentr v Sankt-Peterburge,
pp. 444-447. (In Russ.)
Sacristan Ivan Timofeev’s yearbook. (1891). In: S. Platonov, ed., Russian
historical library, published by the Imperial Archaeographic Committee.
Old Russian literary monuments from the Time of Troubles. Vol. 13.
St. Petersburg: <s. n.>, col. 261-472. (In Russ.)
Serman, I. (1969). Pushkin and Russian historical drama of the 1830s. In:
B. Meilach, ed., Pushkin: Research and materials. Vol. 6: Pushkin’s realism and the literature of his time. St. Petersburg: Nauka, pp. 118-149. (In Russ.)
Skrynnikov, R. (1990). Impostors in Russia in the early 17th century. Grigory Otrepiev. Novosibirsk: Nauka. (In Russ.)
Slonimsky, A. (1963). Pushkin’s artistry. Corrected 2nd ed. Moscow: GIKhL.
(In Russ.)
Solonevich, I. (2010). People’s monarchy. Moscow: Institut russkoy tsivilisatsii. (In Russ.)
Solovyova, T. (1998). ‘On sorcerers and heretics.’ Documents on the history of the Moscow state in the early 17th century. Istochnik. Dokumenty russkoy istorii, 33(2), pp. 3-10. (In Russ.)
St. Demetrius of Rostov. (1764). The life of tsarevich Dimitry Uglichsky. In: The Menaion [Chetii Minei]. Vol. 4: June – August. Reprint, St. Petersburg: Aksion estin, 2009. (In Russ.)
St. Demetrius of Rostov. (2017). The life of His Reverence Irinarkh, the hermit of the Rostov Boris and Gleb Monastery on the Ustie. In: Selected biographies by St. Demetrius of Rostov. Moscow: Eksmo, pp. 564-585. (In Russ.)
St. John Damascene. (1913). An exact exposition of the Orthodox faith. Translated from Greek. In: The complete works of John Damascene. Vol. 1. St. Petersburg: Izd. Imperatorskoy S.-Peterburgskoy Dukhovnoy Akademii, pp. 157-345. (In Russ.)
St. Joseph Volotsky. (1993). The Enlightener. Discourse 12. Moscow: Valaamsky monastyr. (In Russ.)
Synodic sentence against friar Otrepiev … falsely named tsarevich Dimitry. (1604). In: Collection of state letters and treaties held by the State Collegium
of Foreign Affairs. Part 2. Moscow: Tip. Selivanovskogo, 1819, pp. 164-165.
(In Russ.)
The life of tsarevitch Dimitry Ioannovich, included in the menaion of Ioann
Milyutin. (1891). In: S. Platonov, ed., Russian historical library <…> Vol. 13.
St. Petersburg: <s. n.>, col. 899-922. (In Russ.)
The so-called Different tale. (1891). In: S. Platonov, ed., Russian historical library <…> Vol. 13. St. Petersburg: <s. n.>, col. 1-144. (In Russ.)
The story of how Boris Godunov unlawfully ascended the royal throne in Moscow. (1891). In: S. Platonov, ed., Russian historical library <…> Vol. 13.
St. Petersburg: <s. n.>, col. 145-176. (In Russ.)
The story of knyaz Ivan Mikhaylovich Katyrev-Rostovsky, codex of the Imperial Public Library. Q. 4. No. 154. (1891). In: S. Platonov, ed., Russian historical library <…> Vol. 13. St. Petersburg: <s. n.>, col. 559-624. (In Russ.)
The tale about Grishka Otrepiev. (1891). In: S. Platonov, ed., Russian historical library <…> Vol. 13. St. Petersburg: <s. n.>, col. 713-754. (In Russ.)
The tale about the reign of Tsar Theodore Ioannovich. (1891). In: S. Platonov, ed., Russian historical library <…> Vol. 13. St. Petersburg: <s. n.>, col. 755-836. (In Russ.).
The tale of Abraham Palitsyn, codex of the Moscow Theological Academy No. 175. (1891). In: S. Platonov, ed., Russian historical library <…> Vol. 13.
St. Petersburg: <s. n.>, col. 473-524. (In Russ.)
The tale of De Thou about False Dmitry. (1859). In: N. Ustryalov, The tales of contemporaries about False Dmitry (2 parts). Part 1. Corrected 3rd ed. St. Petersburg: Tip. Imp. Akademii Nauk, pp. 321-353. (In Russ.)
Turbin, V. (1994). Impostors characters in Pushkin’s works. In: V. Turbin, A short while before Aquarius. Moscow: ‘Radiks’, pp. 63-81. (In Russ.)
Vadeysha, M. (2001). The drama about a bath (on the image of a ‘false’ tsar
in the historical song). In: Trudy Fakulteta Etnologii, 1, pp. 12-26. (In Russ.)
Valdenberg, V. (2006). Old Russian notinos about the tsar’s power limits.
Essays on Russian political literature from Vladimir the Great to the end of
the 17th century. Moscow: Territoria budushchego. (In Russ.)
Vasilik, V. (2012). The image of the Impostor in the narrative of the first third of the 17th century: False Dmitry as Julian the Apostate and the Antichrist.
In: Trudy Istoricheskogo Fakulteta Sankt-Peterburgskogo Universiteta, 10,
pp. 29-33. (In Russ.)
Vasilik, V. (2018). The sun of Russian poetry and storms of history: Marking
the 180th death anniversary of Alexander Pushkin. Moscow: Sretenskiy monastyr. (In Russ.)
Vinogradov, V. (1999). A history of words. 2nd ed. Moscow: Institut Russkogo Yazyka RAN. (In Russ.)
Vinokur, G. (1999). Collected works. Commentary to Alexander Pushkin’s ‘Boris Godunov’. Moscow: Labirint; ‘Brandes’. (In Russ.)