Пародии и юморески

Александр МАТЮШКИН-ГЕРКЕ

СОЛЕНЫЙ ЧАЙ

Виктор КОНЕЦКИЙ

Женщина на корабле – в морской практике явление аномальное, поэтому из представителей слабого пола на судне была только буфетчица Бабкова, которая при случае могла завязать кочергу двойным топовым узлом и выпить полторы бутылки ямайского рома, закусив маслиной. Все это мы еще как-то могли ей простить, но самое страшное то, что она без памяти была влюблена в нашего капитана.

Спасаясь от бабковского чувства, он дважды пытался перевести ее с повышением на другой лесовоз, но после одного рейса с Бабковой судно, как правило, вставало на капремонт, а экипаж просил путевки в нервно-психиатрический санаторий. Возвращение буфетчицы на родной корабль каждый член команды отпраздновал по-своему.

Штурман, с пеленок считавший самым крепким напитком кефир, надрался «Экстры» с двумя рулевыми и чуть не посадил судно на единственную мель во всем проливе. Старпом вслух перебрал крепкие слова на пятнадцати известных ему языках и замолчал до конца рейса. Капитан заперся в каюте и мефистофельски хохотал, время от времени выходя бить в рынду.

Буфетчица же на радостях пересолила чай и напоминала всем, что скоро 8 Марта.

Можно было, конечно, объявить аврал и тем самым проигнорировать дату, но каждый из нас в глубине души оставался мужчиной со всеми вытекающими последствиями.

Седьмого числа плавсостав собрался в гальюне. Это было единственное место на судне, куда Бабкова не входила без стука. Последним пришел потный от волнения капитан.

– Я только что радировал в пароходство, что Бабкова заболела, – сказал он. – На судне объявлен карантин. Часа через два на вертолете прибывает медперсонал для срочной эвакуации пострадавшей.

По гальюну разнесся дружный вздох облегчения. Восьмого марта на судне был настоящий праздник. Совесть у всех была чиста, как лапки у морских чаек.

г.Ленинград

«НЕСКУЧНЫЙ САД ЛИТЕРАТУРЫ»

С краткими мемуарами в нашей рубрике выступает один из старейших писателей Ленинграда – поэт Владимир Иванов.

Владимир ИВАНОВ

ТОВАВАКНЯ

Когда-то было в моде телеграфное словотворчество. Усердные канцеляристы в погоне за краткостью придумывали самые труднопроизносимые буквосочетания.

Забавное четверостишие было напечатано в журнале «Смехач»:

В далекой солнечной Италии

На берегу речонки По

Обнял Лукрецию за талию

По-за-пепи-пупе-па-по.

В несокращенном виде, если не изменяет мне память, сия должность означала: помощник заведующего первым питательным пунктом Петропавловского потребительского общества. Известный ленинградский поэт придумал в те годы для своих иронических стихов ироническую подпись «Товавакня». (Печатался он и под другими псевдонимами, например: «Красный поэт», «Красный звонарь», «Красный дьявол».) Встретился я с ним в 1924 году в сильное наводнение. Вместе с Леонидом Малюгиным, – в дальнейшем драматургом и театральным деятелем, – пришел я в редакцию «Красной газеты» на собрание рабкоров и юнкоров. Собрание не состоялось. Шагать домой мне с Леней Малюгиным было далеко – с Фонтанки на Пороховые, – решили обождать, вода когда-нибудь пойдет же на убыль! Но вода не убывала, а прибывала. В это время, глядим, какой-то смельчак вознамерился попасть в редакцию. Снял сапоги, засучил брюки выше колен и перемахнул через глубокий ручей, преграждавший путь в редакцию. Это и был Товарищ Василий Васильевич Князев, сокращенно – «Товавакня».

СМЕШНО?

Давно замечено, что далеко не все писатели и поэты умеют читать вслух свои произведения. Мастерски – негромко, отчетливо, без улыбки – читал свои рассказы и сценки Михаил Зощенко.

Зрители дивились: как можно смешить людей, а самому не смеяться? Или на нем смехонепробиваемый жилет, или самое смешное его не смешит?

– Подчас мне самому при чтении бывает смешно, – говорил Михаил Михайлович, – но смеяться нельзя. Чем серьезней читаешь смешное, тем громче и дружней смеются в зале. А если будешь сам хохотать, рискуешь остаться единственным весельчаком опустевшего зала.

ПОЭТ

Однажды известный поэт-правдист Илья Иванович Садофьев выступал перед молодыми моряками, проходившими службу на легендарном крейсере «Аврора».

Илья Иванович прочел свои стихи и рассказал о том, как в первые годы революции выступал на Марсовом поле, открытом всем ветрам, читал не по бумажке. Микрофонами не пользовался, их в ту пору еще не было, да и голоса хватало.

– А как же слабоголосые? – спросили поэта.

– Сидели дома на якоре. Теперь техника усиливает голос до грома небесного. Да вот беда, – вздохнул Садофьев, – иные поэты и певцы очень близко подносят ко рту микрофон, да настолько близко, что, не дай бог, проглотят и превратятся в чревовещателей!