От доброй породы до Яшкиного рода. Галина Щербакова

С Галиной Щербаковой (1932-2010), автором знаменитой повести «Вам и не снилось» (первое название «Роман и Юлька») (1979), экранизированной И. Фрэзом, в период «нулевых» произошла печальная история. Щербакову не просто записали в сочинители дамских романов, но и незаслуженно обвинили в скорописи.

В 2000-2010-е годы издательство «Эксмо» сделало ее одним из самых тиражируемых авторов и в последние десятилетие жизни писательницы переиздавало как ранее опубликованные тексты, так и мало кому известные романы, доставая новые книги фактически из рукава, что у читателей вдумчивых, но не всегда следивших за творчеством Щербаковой создало впечатление работы быстрой и на публику. Лишь немногие знали — рукописи готовились не за два-три месяца до выхода, а извлекались на свет из потрепанного советского чемодана, в который несколько лет подряд укладывались плотными стопками вместе с отказными письмами и внутренними рецензиями из журналов и издательств.

И мало кому приходило в голову, что после «выстрела» «Вам и не снилось», вздохов, ахов, писем от благодарных читателей (повесть была опубликована в журнале «Юность»), обкомовских посиделок и серьезной критики советской прессы последовали годы затишья. Десять лет Щербакова писала в стол.

Сегодня успех «Вам и не снилось» не совсем понятен. По сравнению с другими, более поздними, вещами — текст проходной. Хотя романтический сюжет, трагический финал, затрагиваемая проблематика — первая юношеская любовь в тоталитарной школе, — кажется, до сих пор волнуют не только подростков, но и родителей. Однако конфликт для соцреализма (как и для антисоцреализма) не классический — герои не стоят перед выбором: любовь или долг, а трагедия происходит не из-за того, что злые коммунисты-учителя полезли к школьникам со своей моралью. Наоборот, во всем виноваты нечуткие родители, устраивающие собственную жизнь в ущерб детской.

И тут прав А. Немзер, некогда писавший, что прославилась Щербакова в одночасье, потому как сочинила

историю любви мальчика Ромы и девочки Юли, советских Ромео и Джульетты. Вроде бы обычная «повесть из «Юности»», но чуть откровеннее, чуть «телеснее» и чуть нежнее, чем предполагал тогдашний стандарт. И страшнее: в финале славный тинейджер погибал, выпрыгнув из окна. Знающий почем фунт лиха главный редактор журнала сказал тогда еще безвестному автору: «Я не трус, но я боюсь…». Щербакова концовку смягчила — проницательным читателям (надсмотрщикам за идеологией и нравственностью советского человека) была брошена кость: катастрофы не случилось, мальчик отделался травмой, все в конце концов устаканится и наши комсомольцы, коли уж придет им охота любить, прыгать с верхних этажей не станут. Не помогло. Повесть яростно клеймила пресса, на правильно организованных встречах с читателями прелестные девушки объясняли автору, что у молодежи все совсем не так (а за порогом говорили, как повесть им понравилась), чуждые официозу серьезные критики брезгливо отворачивались от сентиментальной сказочки с оживляжем, недоумевая, почему такую ерунду читает вся страна…¹

Иными словами, любовь народная не прогнозируема. Но сама Щербакова уже в 1990-е не очень любила отвечать на вопросы о «Вам и не снилось»: к тому моменту были написаны куда более серьезные книги.

Окончательное утверждение Щербаковой-прозаика произошло к 1995-1997 годам. Именно тогда появились книга о любви, разворачивающая перед читателем всю биографию героини, — «Loveстория» (1995); семейный роман, в котором на примере жизни нескольких поколений видны несмываемые отпечатки русской истории, — «Лизонька и все остальные» (1996); а также пронзительная трагическая повесть о трех соседях, ухаживающих за обездвиженными женами, — «У ног лежачих женщин» (1995)…

До 1987 года Щербакова пробовала себя и в драматургии. Но поработав с театрами (в принципе, успешно), решила пьес больше не писать. Уж слишком затяжной процесс: сначала текст сочини, потом обсуди его с режиссером, с актерами, доделай для одного, перепиши под другого… Писатель же — существо автономное, и эту автономность — как от «смежных» искусств, так и от многочисленных читательских ожиданий — неожиданная, непредсказуемая, «внеформатная» Щербакова последовательно «культивировала» всю жизнь.

Начав с сочинения романов, писательница постепенно переходит к повестям, а потом и вовсе работает в жанре рассказа. Предпоследняя книга «Яшкины дети» (2008) — вершина повествовательного жанра Щербаковой. И если в 1980-1990-е в ее книгах преобладают архетипичные, традиционные для русской литературы женские образы, то в 2000-х годах герои ее заметно мельчают.

Случайно ли это?

Еще в нулевые годы на волне популярности Т. Устиновой, А. Марининой, Д. Донцовой к писателям вроде Дины Рубиной, Людмилы Петрушевской, Людмилы Улицкой и Галины Щербаковой читатели начали приглядываться пристальнее, чем раньше: а ну как и эти окажутся детективщицами-однодневками? Естественно, критиков волновала гендерная принадлежность авторов. Что касается Щербаковой, внимание к ней усилилось особенно после того, как в 2002 году она завершила сотрудничество с толстыми журналами и ушла с головой в свои книги.

К тому же ее ситуация была более неоднозначной. Ведь главными щербаковскими героями, «объектами» исследования и сочувствия, в основном становились женщины.

Женщины, но какие?

Интеллигентка, тютя по жизни, неприспособленная мечтательница — один из редких вариантов (романы «Время ландшафтных дизайнов» 2002, «Романтики и реалисты», 1997), чаще же при всем своем уме основной персонаж — дама далеко не рафинированная. Она прочно стоит на земле, многое умеет и за все берется с охотой и без лишней брезгливости (надо — значит, надо): и толчок менее приспособленной к быту подруге на помойку поможет вынести («Косточка авокадо», 1995), и из непутевого мужика человека сделает («Армия любовников», 1997)…

Однако самые привлекательные, полнокровные щербаковские образы — женщины не интеллигентные. А простые, обычные русские бабы — примерно таких в кино в первый период своего творчества играла Л. Федосеева-Шукшина, кстати, некогда дружная с Щербаковой (см. очерк «Фе Ли Ни» в книге «И вся остальная жизнь»). Уж чего только они на своих закорках не вынесли. И страну в войну кормили, и ее же в «послевойну» (слово, часто встречающееся в щербаковской прозе) с колен поднимали. И не удивительно, что им даже в голову не приходит «ставить свое счастье только в зависимость от мужчин». Дел у них и без розовых амуров полно: то по сердобольности детей-сиротинок тянут («Спартанки», 2006), то чужих израненных войной мужей выхаживают («Митина любовь», 1997) — и, что самое главное, никакой награды за все эти действия не ждут.

Такова, например, Маня Гейдейко (героиня повести «Ах, Маня», 1982). Ей для счастья только-то и надо — отпраздновать свой выход на пенсию с помпой (в смысле, назвать в гости всех, кого знала, накормить до отвала, напоить, согласно русской традиции, да и отпустить довольными с миром). А то, что она, по мнению соседей, блажила — читайте:

1. Немзер А. Умерла Галина Щербакова (2010. 24 марта) // http://www.ruthenia.ru/nemzer/sherbakova.html [↩]