Один молчал, другой стучал
Я не знаю, ставил ли Э. Кузнецов, разыскивая и собирая эпиграммы на В. Ермилова, перед собой такую задачу, или это вышло случайно, но в результате у него получился довольно выразительный сатирический портрет этого видного литературного деятеля минувшей эпохи.
Поскольку Ермилов теперь уже прочно (и справедливо) забыт, я позволил себе предварить нашу публикацию некоторыми своими старыми заметками, написанными в разное время и по разным поводам.
Сводя мои давние «записи и выписки» в единый текст, я рассчитывал на то, что, собранные воедино, они обретут некое новое качество.
Это, конечно, не портрет, а всего лишь небольшая и далеко не полная историко-литературная справка.
* * *
В 1944 году органами государственной безопасности был арестован молодой литератор Аркадий Викторович Белинков. Ему было предъявлено обвинение в том, что он создал клеветническое произведение под названием «Черновик чувств». Рукопись этого романа была послана на экспертизу известному литературоведу, профессору В. В. Ермилову, который соответствующим образом его отрецензировал.
Рецензия, разумеется, носила характер сугубо литературоведческий и заключалась такими словами: «Людей, подобных Белинкову, по меткому выражению товарища А. Я. Вышинского, следует расстреливать как бешеных собак». (Сообщено мне покойным А. В. Белинковым, которому рецензия Ермилова была предъявлена, когда решался вопрос о его реабилитации.)
Дословно реплика Вышинского, на которую ссылался профессор Ермилов, выглядела так:
Вся наша страна, от малого до старого, ждет и требует одного: изменников и шпионов, продававших врагу нашу родину, расстрелять, как поганых псов!
(Из речи государственного обвинителя — Прокурора Союза ССР тов. А. Я. Вышинского. Судебный отчет по делу антисоветского «Правотроцкистского блока».)
У меня сейчас нет под рукой всех судебных отчетов о процессах 30-х годов, на которых с обвинительными речами выступал Вышинский. Поэтому я затрудняюсь сказать точно: сам ли Ермилов творчески переделал «поганых псов» в «бешеных собак», или в другой речи Прокурора Союза ССР действительно фигурировали не «поганые псы», а именно «бешеные собаки». Скорее все-таки последнее: литературоведы такой квалификации, как Ермилов, редко позволяли себе вольности в цитатах. Особенно, когда ссылались на основополагающие указания своего прямого начальства. В цитате из Белинского или Герцена он еще мог что-нибудь напутать. Но в цитате из Вышинского?.. Маловероятно…
* * *
«…В 1948 году я проводил лето со своей семьей в деревне Вертушино, рядом с литфондовским санаторием имени Серафимовича, известным под названием Малеевки. В Малеевке в то лето отдыхала Ольга Владимировна Маяковская, которой я до той поры никогда не видел. Узнав, что я живу неподалеку, она пожелала со мной познакомиться и пришла к нам с визитом. Это была крупная женщина лет пятидесяти, очень похожая на брата не только лицом, но и манерой говорить. Уже тогда на ней заметны были следы тяжелого заболевания сердца, которое через несколько лет привело ее к смерти, — она страдала одышкой, на лице ее была отечность. И мне, и жене она была очень мила, и после первого визита она, гуляя, стала заходить к нам каждый день.
И вдруг ее посещения прекратились.
Она не появлялась у нас больше недели. Мы с женой забеспокоились, полагая, что она заболела. Мы навели справки через знакомых отдыхающих и выяснили, что она безвыходно сидит в своей комнате и не появляется даже в столовой.
Однако скоро мы узнали, что она здорова. Как передала она нам через общих знакомых, дело объяснялось тем, что в Малеевку приехал В. В. Ермилов. Не желая с ним встречаться, она десять дней не выходила из своей комнаты. Потом, не надеясь его переждать, уехала.
Она не скрывала, что считала В. В. Ермилова виновным в смерти своего брата».
(Николай Чуковский, «Литературные воспоминания»).
* * *
Заключая шестую книгу своих мемуаров, Эренбург признался, что никогда не любил Сталина, и уж тем более никогда не верил, что Бухарин, Мейерхольд и Бабель — предатели, «враги народа».
Зная и понимая многое, он тем не менее молчал. Почему? Этот вопрос требовал ответа, и Эренбург в меру сил и тогдашних цензурных условий попытался на него ответить:
Да, я знал о многих преступлениях, но пресечь их было не в моих силах. Да о чем тут говорить: пресечь преступления не могли и люди куда более влиятельные, куда более осведомленные <…>
Никогда в своей жизни я не считал молчание добродетелью, и, рассказывая в этой книге о себе, о моих друзьях, я признавался, как трудно было порой молчать <…>
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.
Статья в PDF
Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №4, 2013