№4, 1974/Обзоры и рецензии

Очерки по истории русской критики

В. Егоров, Очерки по истории русской литературной критики середины XIX века. Л. 1973, 148 стр.

На нынешнем этапе изучения истории русской критики многие построения гипотетичны. Причем чем шире они хронологически, тем в большей степени проявляется эта гипотетичность. Однако так происходит не потому, что существует однозначная зависимость между емкостью обобщений и их достоверностью. Причина здесь и в не разработанности опорных категорий, и в недооценке своеобразия самого предмета изучения, сводимого подчас лишь к сумме литературно-эстетических дискуссий и мнений, и, наконец, просто в почти полном отсутствии монографий по отдельным периодам, которые могли бы послужить основой для научной концепции истории нашей критики. В этой связи приходят на память лишь книга Н. Мордовченко «Русская критика первой четверти XIX века» и некоторые диссертации (М. Гина, Л. Козловой и др., ни одна из которых полностью не опубликована).

Б. Егоров написал первую аналитическую книгу о русской критике 1848 – 1861 годов, сделав основным предметом исследования движение, эволюцию критической мысли в ее целостности и внутренних противоречиях, в единстве индивидуальных творческих позиций, судеб и общей логики общественно-литературного процесса. Поэтому в орбиту исследования активно вовлекаются и «второстепенные» критики середины века, причем не в качестве статистов, призванных своей безликостью подчеркнуть величие классиков, а как теоретики я практики, откликающиеся на запросы времени, – будь то трудная пора «мрачного семилетия» или бурные годы революционной ситуации (два основных раздела в книге посвящены 1848 – 1855 и 1855 – 1861 годам), – отстаивающие определенные пути развития литературы, «вмешивающиеся» в общественно – идеологическую борьбу. На страницах «Очерков» не просто мелькают фамилии А. Дружинина и П. Анненкова, И. Панаева и А. Рыжова, В, Зотова и А. Галахова, П. Кудрявцева и Е. Корша, С. Дудышкина и М. Каткова, К. Аксакова, Е. Эдельсона, Т. Филиппова, И. Льховского… Постепенно вырисовывается и их роль в литературном процессе, и наиболее примечательные особенности их социально-идеологической позиции, критического почерка. Основательное знание материала, почерпнутое при фронтальном обследовании журналистики эпохи, в архивных и библиографических разысканиях, позволило Б. Егорову в многообразии и разноречии фактов уловить главную тенденцию и, не приводя их к общему знаменателю, отчетливо и вместе с тем гибко, недогматически охарактеризовать перипетии общественно-литературной борьбы 50 – 60-х годов в целом и роль в ней каждого критика в частности.

Вместе с тем «многогеройность» повествования не влечет за собой эмпирической дробности и пестроты. Ибо, взявшись за изучение критиков полу- или даже вовсе забытых, Б. Егоров все время держит в поле зрения крупнейших деятелей эпохи, в творчестве которых и завоевания русской критики, и закономерности ее развития сказались, разумеется, с наибольшей силой и полнотой. Не догматизируя и этот свой тезис, автор целеустремленно и вместе с тем ненавязчиво соотносит деятельность «второстепенных» критиков и представляемые ими идейно-эстетические группировки с литературно-общественной программой и творческими принципами Чернышевского и Добролюбова. Сочетая широту проблематики, уяснение магистральных линий развития критики 50 – 60-х годов с микроанализом ее «трудов и дней» – от месяца к месяцу, от года к году, – работа Б. Егорова помогает утверждению историзма в исследовании избранной темы, а в конечном счете способствует научной объективности вообще.

Именно поэтому нужно посмотреть, как в книге Б. Егорова решены хотя бы основные принципиальные вопросы построения обобщающего труда по истории критики отдельного периода – жанра, необходимость в котором сейчас особенно велика для разработки теоретической истории и исторической теория критики, для постижения ее специфики и творческих возможностей, ее роли и места в литературно-общественном процессе.

Но прежде – о теоретических посылках и теоретическом содержании книги. Б. Егоров справедливо заметил, что теория литературной критики, пожалуй, самая уязвимая область нашей науки. Добавим: это обстоятельство властно воздействует и на труды исторические, предопределяя некоторые их органические слабости и изъяны. Строго говоря, такие работы более или менее явственно утрачивают сам предмет исследования и мало отличаются от традиционных обзоров литературного движения: в них критика предстает всего лишь рупором различных творческих направлений, без самостоятельного движения, а специфические для нее проблемы, искания, завоевания оттиснуты на далекую периферию исследовательских интересов, если не вовсе игнорируются.

С другой стороны, не обладая четкой теоретической направленностью, работы по истории критики в свою очередь нередко оказываются замкнутыми в прошлом, да и применительно к нему едва ли способны достаточно конкретно и доказательно раскрыть функцию и механизм действия критики.

Пусть это не покажется парадоксом, но книга Б. Егорова прежде всего привлекает тем, что автор ее стремится приблизиться к литературной критике как таковой. Теоретический потенциал работы Б. Егорова намного выше того, что сказано во вводном разделе, названном «О терминах», но именно здесь его истоки. В форме терминологических разъяснений автор ставит вопросы, которые помогают постичь своеобразие литературной критики и наметить конкретные подходы к наследию критиков изучаемой поры – середины XIX века.

Центральными здесь являются две соотносительные категории – нормативность и историзм, стягивающие в один узел едва ли не всю теоретическую проблематику и характеризующие прежде всего метод критика (хотя, думается, и не исчерпывающим образом, поскольку в стороне остаются способ соотнесения литературы и действительности, природа и роль публицистического начала, его структурные связи с началом собственно эстетическим и др.).

Содержание и смысл литературно-эстетической программы, мера ее объективной оправданности, соответствия социально-идеологическим запросам времени и внутренней логике развития литературы, тип и пути анализа художественного произведения, степень активности и вместе с тем правомерности общественно-литературной позиции критика, наконец, особенности формы литературной критики, присущих ей жанров, стилей, приемов композиции, средств полемики, – таковы важнейшие критерии, создающие в книге Б Егорова надежные теоретические предпосылки для изучения критической мысли. Остается только добавить, что в процессе анализа они не «гаснут», а активно действуют и обогащаются наблюдениями и выводами, так сказать не предусмотренными исходными установками. Впрочем, не обошлось и без некоторых утрат, но о них – позже.

Характер критериев и намерения автора требовали такой структуры книги, которая конкретно выявляла бы и движение критической мысли эпохи, и историко-теоретическую устремленность анализа. Оправданно избрав принцип проблемно-хронологический, Б. Егоров сочетает его с группировкой материала «по журналам», поскольку, как известно, критика той поры почти целиком «бытовала» в периодических изданиях. Новизна и целесообразность структуры книги Б. Егорова в том, что, используя очевидные историко-литературные и методологические преимущества «журнального» аспекта в характеристике развития критики, он соотносит явления по принципу идейно-методологическому, который выступает главенствующим и во многом подчиняет себе проблематику и логику повествования, ставит в центр всей работы изучение динамики и судеб критических направлений эпохи в единстве их идейно-эстетических установок, творческих принципов и искусства критического анализа и синтеза. Причем подход этот осуществляется в постоянном соотнесении критики с движением литературы, с меняющейся актуальной проблематикой ее развития.

Но кое в чем здесь обнаруживается известная непоследовательность. В некоторых параграфах ослаблена внутренняя проблемность, не обозначены достаточно четко идейно-методологические доминанты, даже названия несут печать описательности: «Общая расстановка сил в начале периода» (1848 – 1855), «Литературная критика перед 1861 годом». Между тем, особенно в последнем случае, речь идет о важных и знаменательных сдвигах в критике, и подчеркнуть их главенствующее содержание было бы весьма полезно и отвечало бы духу работы. В других случаях автор, правомерно выделив определенную проблему, фиксирует ее, однако, преимущественно на данном отрезке времени и не прослеживает ее в последующей истории. Так, отлично охарактеризованная применительно к периоду «мрачного семилетия» судьба жанра литературного обозрения, утратившего программность и выродившегося в еженедельную инвентарную опись публикаций, имела свое интересное продолжение в эпоху Чернышевского и Добролюбова. Здесь можно бы наглядно показать зависимость и жанрового арсенала критики от характера и уровня ее идейно-методологического самосознания. Идя, скажем, проблема народности, рассмотрение которой доведено до 1858 года, также испытала серьезные изменения в период революционной ситуации, что давало выигрышный материал для целостной динамичной характеристики.

На мой взгляд, в рамках определившейся структуры исследования едва ли правомерно и плодотворно выделение специального раздела «Эволюция метода Н. Г. Чернышевского» (не говоря уж о том, что это подчеркивает отсутствие не менее необходимого в таком случае раздела о Добролюбове), и получается, что искания и свершения мыслителя, без которого невозможно себе представить критику 50 – 60-х годов (о чем в книге говорится), даны особняком, и от этого ощутимо обедняется концепция исследователя. Заметим, кстати, что и в этом случае категория критического метода несколько сужена и не вбирает в себя такие аспекты, как публицистичность анализа, соотношение эстетики и публицистики, пути и способы раскрытия концепции художественного произведения, принципы соотнесения его с действительностью и др. Само собою разумеется, что этими замечаниями ни в малой мере не ставится под сомнение содержательность и ценность очерка о методе Чернышевского по существу.

Уязвимость принципа «распределения» материала в книге проявилась в связи с освещением деятельности Ап. Григорьева, о котором говорится от случая к случаю и сравнительно мало. Вместе с тем в книге показано, как либералы проиграли свою общественно-литературную «битву» и с 1858 года господствующее положение в русской журналистике заняла демократическая критика во главе с Чернышевским и Добролюбовым, как противоречиво – не только в завоеваниях, но и в появлении антиисторических элементов – сказалось это на ее методе. Сложные взаимоотношения критической школы «Современника» и Дружинина, Анненкова в новых условиях прослежены широко, а Ап. Григорьев остается как бы вне предлагаемой концепции расстановки сил в критике периода революционной ситуации. Между тем возникает «догадка», что именно в эту пору, при всех весьма существенных «схождениях» и во многом как раз благодаря им, борьба революционных демократов против Ап. Григорьева активизируется и приобретает особое значение, хотя и развивается по-разному в сфере эстетики, теории метода и критической практики.

Как видим, построение обобщающего труда по истории критики сопряжено с немалыми трудностями, В главном Б. Егорову удалось их преодолеть, И его книга, в которой спрессован большой материал, добытый ученым, чувствующим диалектику литературного процесса, улавливающим перемены в позициях, идеях, творческих программах, исследовательских установках критики, будет содействовать построению научной концепции ее истории.

г. Харьков

Цитировать

Зельдович, М. Очерки по истории русской критики / М. Зельдович // Вопросы литературы. - 1974 - №4. - C. 281-285
Копировать