№3, 1967/На темы современности

Общность поисков

Здесь, с полным на то основанием, повесть Ч. Айтматова «Прощай, Гульсары!» была сочтена произведением примечательным, оставляющим в нашей памяти глубокий и добрый след. Вместе с тем надобно видеть, что это отнюдь не единичное и исключительное явление. Рядом с нею могут быть поставлены другие книги последних лет – «Бабий Яр» А. Кузнецова, «Привычное дело» В. Белова, «Пиво на дорогу» Ю. Галкина, «У памяти свои законы» Н. Евдокимова, «Каунасский роман» А. Беляускаса, – написанные о разном и по-разному, но при том имеющие немало общего.

В каждой из этих книг центром повествования оказывается один характер, освещенный так отчетливо и разносторонне, что сквозь него видны и многие обстоятельства, связанные с его развитием. Человек здесь не превращается в мотивировку, скрепляющую события (как превращался порою даже Синцов в романе К. Симонова), и в свою очередь события не становятся нерасчлененным фоном, на котором вырисована судьба героя. Оба эти начала, питающие друг друга, находятся в прямом и тесном взаимодействии.

В самом деле, у А. Кузнецова рассказ ведется от лица подростка, живущего в оккупированном Киеве, и мы получаем возможность следить за всеми этапами его человеческого и гражданского возмужания. За два с небольшим года он узнает истинную цену и простейших, обиходных вещей, и высоких понятий. Любовь к Отчизне и ненависть к фашизму становятся его неотъемлемыми чертами. Это нравственное становление личности нам открывается так полно и достоверно благодаря тому, что в рассказ входят и люди, окружающие мальчика, – его родные, друзья, случайные встречные, – и чудовищный режим, установленный гитлеровцами на захваченной ими территории, и советский образ жизни, которому верны и без которого не могут существовать герой и его близкие. Так в образную логику повествования вместе с главным действующим лицом включены условия, в которых он формируется. Линии взаимопритяжения и взаимоотталкивания не пунктирны, не планиметричны, – это реальные, зримые величины.

«Каунасский роман» А. Беляускаса – это своего рода роман-воспоминание. В острый, переломный момент своей жизни герой обращается к прошлому, проверяет себя, свои поступки, старается понять, как пришел он к тому состоянию, которое его самого совершенно не удовлетворяет. Начинается решительный пересмотр представлений и взглядов, еще недавно казавшихся незыблемыми. И эта строгая, сосредоточенная переоценка ценностей отнюдь не сводится к самопроверке и самонаблюдений: герой не упускает из виду и тех людей, которые оказали дурное либо хорошее влияние на его судьбу: одни старались превратить его в покорного, нерассуждающего исполнителя, другие, напротив, будили его совесть, общественную инициативу, перед третьими он был в ответе за равнодушие, склонность к компромиссам… Здесь встречаются фигуры приблизительные, бегло очерченные, и их слабость тотчас же рождает соответствующий пробел в характеристике героя, в то время как встреча с образами, пускай и эпизодическими, но полноценно обрисованными, способствует его точному и убедительному раскрытию.

В книге Н. Евдокимова «У памяти свои законы», как видно из самого ее названия, также приводится в движение прошлое- и опять-таки ради настоящего и завтрашнего дня. Правда, писатель отнимает у Полякова будущее, умерщвляя своего героя, но его дочь пойдет дальше, не отягощенная ошибками и раскаяниями отца. Самокритическое признание прежних заблуждений получает прочную фактическую основу; иными словами, здесь соединяются жаркая исповедь и трезвый, объективный анализ реальной обстановки.

Это черта, достойная внимания. Нравственная взыскательность нашей литературы заметно возросла; моральные критерии в характеристике изображаемых людей получили первостатейное значение. Однако в некоторых повестях и рассказах, пьесах и сценариях недавней поры представление о добре и зле, о чести и справедливости оказывалось нарочито и противоестественно отвлеченным, отделенным от реальных обстоятельств. Авторы таких сочинений как бы вступали в спор не только с историзмом современного научного мышления, но и с великими художниками прошлого – от Данте до Стендаля и Диккенса, от Шекспира до Льва Толстого, Достоевского, Чехова. Отказ от исследования живых, конкретных обликов, в которых выступают истины, названные вечными, сводит на нет любые благие намерения, лишая их жизненной основы. Это тоже своего рода волюнтаризм, пренебрегший действительными возможностями и потребностями времени.

Вот почему и радует характерная для наиболее ценных книг нынешнего периода возросшая насыщенность, содержательность повествования. Нравственная требовательность здесь соединена с постижением той движущейся разнородной среды, в которой реализуются, получают осуществление либо отвергаются, терпят крах всевозможные представления о счастье, о чести, об ответственности перед собой и перед миром. Моральный пафос нашей литературы, разумеется, от этого укрепившегося внимания к фактам и закономерностям не только не снизился, но, наоборот, приобрел большую весомость и доказательность.

Не стоит видеть в повести-биографии или в романе-воспоминании единственную или наилучшую форму строения нашей сегодняшней прозы. Уже не однажды подобные категорические утверждения нормативного порядка бывали опровергаемы последующим развитием литературы. Достаточно сказать хотя бы о лирической прозе, которой горячие головы – одни с огорчением, другие с восторгом – пророчили победу чуть ли не над всеми повествовательными жанрами. И что же – отличные книги О. Берггольц, Ю. Смуула, В. Солоухина, с удовольствием всеми нами прочитанные, не стали какими-то обязательными образцами для других прозаиков, да и авторы, здесь поименованные, вероятно, не станут снимать копии со своих прежних работ, а постараются сказать новое слово, найти свежие краски.

Так обстоит дело и с теми повестями, романами, которые условно можно назвать «монографическими», потому что каждая из них всесторонне рассматривает, оценивает человеческую судьбу, ее связь с временем. Построение этих книг, емкое и крепкое, позволяет многое обнаружить, охватить, сопоставить. Но оно не единственно возможное в наши дни; существуют иные решения, не менее успешные.

Цитировать

Гринберг, И. Общность поисков / И. Гринберг // Вопросы литературы. - 1967 - №3. - C. 74-79
Копировать