Обманчивая легкость
М. И. Воропанова, Джон Голсуорси. Очерки жизни и творчества, Красноярск, Книжное изд-во, 1969, 550 стр.
Монография о Джоне Голсуорси выходит у нас впервые. Написана она красноярским исследователем М. Воропановой, которая много лет занимается творчеством писателя. Скажу сразу, что автора нельзя обвинить в недобросовестности.
Работа отмечена глубоким уважением к Голсуорси, вниманием к общественному и литературному фону, на котором протекала его творческая деятельность. В книге М. Воропановой систематизирован большой материал об отношении Голсуорси к русской литературе, правильно определено место писателя в истории английского романа и драмы. Автор подробно характеризует важнейшие произведения Голсуорси, подвергая обоснованной критике отдельные частные наблюдения других исследователей (например, мнение А. Чичерина о несовершенстве «Собственника» по сравнению с позднейшими романами).
Вместе с тем в книге М. Воропановой проявились некоторые все еще свойственные многим нашим литературоведческим исследованиям недостатки; именно потому, что эти недостатки свойственны не одной лишь рецензируемой работе, имеет смысл, не умаляя достоинств книги, обратить внимание все же на эти ее стороны.
Писать о Голсуорси одновременно и легко и трудно. Легко потому, что его идеи облечены в классические, ясные формы, символика рациональна и доступна, язык понятен и прост. К тому же литература о Голсуорси довольно велика, хотя по своим достоинствам она не вполне соответствует заслугам этого писателя. Критики расходятся относительно тех или иных проблем его творчества, однако взгляд на Голсуорси как на реалиста, гуманиста и объективного комментатора своей эпохи может считаться общепринятым.
Однако именно это обстоятельство и создает трудности, с которыми приходится сталкиваться современным исследователям Голсуорси. Сейчас необходимо выходить за пределы общепризнанного, искать новый подход к творчеству писателя, прослеживать истоки его – нередко обманчивой – простоты. На мой взгляд, М. Воропанова по этому трудному пути не идет. В ее работе многое справедливо; в известной мере она подводит итог многолетнему изучению Голсуорси в советском литературоведении. Подведение итогов – задача сама по себе почетная. Однако для ее решения необходимы безупречная точность, четкость формулировок, глубина анализа. А как раз анализа в книге М. Воропановой недостаточно. Слишком часто анализ подменяется пересказом или описанием.
Так, автор верно говорит об основных чертах Форсайтов, но это по большей части констатация очевидного. Форсайты – собственники, утверждает М. Воропанова, и обладают соответственными особенностями. Но как создает Голсуорси такое впечатление у читателей, каковы его принципы построения характера, как соотнесены собственнические основы форсайтовской психологии с другими проявлениями их личности, – об этом мы ничего не узнаем. Упоминается, например, искусство Голсуорси изображать фамильное сходство, объединяющее Форсайтов, и индивидуальные различия между ними, а пути, на которых осуществляется диалектика общего и частого, остаются нераскрытыми.
В ряде случаев, когда вопрос о художественных принципах Голсуорси ставится, разрешение его представляется несколько сомнительным. М. Воропанова с удовлетворением отмечает, например, что Голсуорси избегает прямого изображения любовной драмы Иран, Она полагает, что такое изображение легко могло бы стать натуралистическим, поскольку известна «физическая антипатия» героини к мужу. Не будем говорить о том, что у истинного художника даже правда о физической стороне любви и брака не становится натуралистической. Отметим лишь, что отсутствие прямого изображения важно не потому, что устраняет возможный натурализм, а потому, что благодаря «косвенному» изложению событий – с точки зрения Форсайтов – история Ирэн становится средством их характеристики и обретает социальную типичность.
Недостаточно глубоким представляется и анализ центральной фигуры обоих форсайтовских циклов, Сомса. М. Воропанова сосредоточивает свое внимание на «грубой и обнаженной силе собственнических вожделений» Сомса и даже любовь его к Ирэн выводит исключительно из того, что собственнику мало обладать материальными богатствами – он хочет владеть и красотой. Значительность образа Сомса тем самым снижается, а характер выглядит сильно упрощенным. Ведь чувство Сомса продиктовано все же не инстинктом коллекционера, а обычными человеческими побуждениями. Прежде чем стать в любви собственником, Сомс должен был полюбить. И тогда он борется за свои права «законного обладателя» так, как это свойственно его собственнической натуре. Чувство Сомса отличается, однако, необыкновенной силой и постоянством. Он пронес это чувство через всю жизнь. Самое страдание Сомса, будучи чувством отвергнутого любовника, есть одновременно и чувство уязвленного собственника. Но от этого оно не становится менее мучительным. Между тем М. Воропанова отказывает Сомсу даже в этом и иронически комментирует его горькие воспоминания о пережитом.
Весь ход авторских размышлений о Форсайтах отмечен таким упрощенным пониманием их собственнической природы. Так, печальный исход любви Джона и Флер объясняется тем, что эта любовь столкнулась с неодолимым собственническим началом. Нельзя сказать, что это совершенно неверно: Джон действительно к концу романа ощущает эгоистичность своей юной подруги. Но это только облегчает ему подсказанное родителями решение порвать с нею. Страх родителей перед этой любовью определен не характером Флер, а воспоминанием о трагедии Ирэн и Сомса. Дело, стало быть, не просто в столкновении любящих с собственническим началом.
Таким же упрощенным представляется мне и разговор о «Цветущей заросли». Здесь есть отдельные удачные наблюдения, но мысль о том, что крушение Динни Черрел и Уилфрида Дезерта было следствием травли и гонения со стороны консервативного английского общества, которое заставило Уилфрида усомниться в себе и бежать из Англии, не передает всей сложности изображенного в этом произведении психологического конфликта.
Не удовлетворяет и предложенное автором решение сложного в теоретическом отношении вопроса о литературных влияниях, испытанных автором «Саги о Форсайтах». М. Воропанова уверяет, что Голсуорси «буквально впитал в себя… всю традицию английской прогрессивной литературы», и затем устанавливает его связь с русской традицией на основании подробного изложения прямых высказываний Голсуорси и общих соображений, вроде того, что он не мог пройти мимо гуманистических и критических тенденций в творчестве Тургенева, Толстого, Чехова. Такого рода доводы трудно признать состоятельными. Как доказать, например, что искусству новеллиста Голсуорси учился у Тургенева и Чехова, а не у Мопассана, о котором он тоже не раз восторженно отзывался?
Для иллюстрации характера аргументов М. Воропановой приведем два примера. В качестве довода против воздействия на Голсуорси непротивленческой философии Толстого цитируются слова писателя, что он читает Толстого-художника, а не Толстого-проповедника. Но разве непротивленческие идеи Толстого отразились только в его дидактических произведениях? Разве нужно было читать Толстого-проповедника, чтобы знать его идеи непротивления злу насилием? И разве можно предположить, чтобы Голсуорси, резко отрицавший всякое насилие, в том число и революционное, не был в этом близок Толстому, учение которого приобрело в те годы огромную популярность среди либеральной интеллигенции Запада? Но М. Воропановой непременно хочется, чтобы Голсуорси воспринял лишь сильные стороны мировоззрения и искусства Толстого. И этому желанию она подчиняет свои наблюдения.
Точно так же она никак не хочет допустить, что Голсуорси не смог проникнуть в гениальные творения Достоевского. Она пишет лишь о его неприязни к «достоевщине», к тому, что Достоевский дал объективные основания для использования его художественных и философских идей декадентами. Такого рода комментарии могут только дезориентировать.
На протяжения всей книги взгляды и творчество Голсуорси подвергаются своеобразному «выпрямлению». По М. Воропановой, писатель уже в юные годы отличался напряженностью и целенаправленностью своих поисков, а между тем известно, что его духовное развитие было медленным.
Слабые в художественном отношении пьеса «Дебри» и роман «Фриленды» объявляются значительными на том основании, что в них изображена классовая борьба. Упрощенно трактуются и рассказ «Спасение Форсайта», и роман «Братство», главный пафос которого М. Воропанова видит в разоблачении лицемерия буржуазной интеллигенции, между тем как речь идет о трагедии интеллигенции, оторванной от народа и бессильной ему помочь.
Еще больше, чем творчество Голсуорси, упрощается и «выпрямляется» его окружение. Отношение к писателю английской прессы, в соответствии С привычными понятиями о продажной буржуазной печати, систематически изображается в черном свете. Это никак не соответствует истине; английская критика была к Голсуорси в целом благосклонна, а в 20-е годы создала настоящий культ автора «Форсайтов». Порицания враждебных к нему реакционных журналистов заглушались похвалами почитателей.
Со своими литературными предшественниками или современниками Голсуорси так же необоснованно сближается, как и противопоставляется им: с Шоу его соединяет борьба за человечество против империализма, несмотря на то, что пьесы их «внешне (только внешне? – Н. Д.) непохожи»; с Диккенсом Голсуорси сходится в характере своей критики буржуазии. Почему именно с Диккенсом? И на чем зиждется сравнение «Острова фарисеев» с «Записками Пиквикского клуба»? Конраду, ближайшему своему другу, Голсуорси только противопоставляется, без подлинного анализа их чрезвычайно интересной переписки и их литературных отношений в целом. Желание оторвать Голсуорси от Конрада понятно, поскольку последнему автор предъявляет мало обоснованное обвинение в попытке укрыться от тревожных вопросов современности.
Страницы, посвященные английским писателям конца XIX века, вообще написаны в прокурорском тоне. Джордж Элиот и Мередит рассматриваются только как отступники от реализма Диккенса; позитивная философия, связанная с грандиозными успехами в развитии естественных наук и питавшая свободомыслие европейских литераторов середины XIX века, оценивается как явление целиком реакционное; в соответствии с этим популярность Спенсера среди демократической интеллигенции Европы объясняется тем, что другие философы были еще реакционнее; Беннет упоминается только в связи с его вниманием к деталям быта; Рёскин попадает в число прерафаэлитов, хотя он лишь написал о них известную статью; Уайльд трактуется исключительно как аморалист и антиреалист, а Киплинг – только как империалист. На этом безотрадном фоне творчество Голсуорси выигрывает, но какою ценой!
М. Воропанова не считает возможным посвятить хотя бы несколько страниц своей обстоятельной монографии психологическому портрету Голсуорси. Даже рассказ об истории его брака, столь важного для его душевного и творческого развития, предваряется извинениями в том, что описывается любовь, «наиболее личное и субъективное из человеческих чувств». Все это изложено канцелярским слогом, вовсе не отвечающим теме.
Канцеляризмов в книге, к сожалению, немало: Ирэн «чуждый элемент» в среде Форсайтов; отмечается ее «отдача» Босини; «Серебряная коробка» написана «под настроением возмущения искусственностью» современных пьес; «Схватка»»заслуживает скорее положительную, нежели отрицательную оценку» и т. д.
Нередки в монографии М. Воропановой и фактические ошибки, вроде перемещения Монте-Карло в Италию или сообщения о том, что буржуазная пресса довела до самоубийства Китса, между тем как поэт умер от чахотки и пресса, хотя она действительно травила Китса, была здесь ни при чем.
Книга М. Воропановой – скажу об этом еще раз – вовсе не лишена определенных достоинств; автор вложил в свою книгу немало труда, и в монографии есть верные характеристики, удачные наблюдения. Помимо уже отмеченных, можно упомянуть справедливое положение М. Воропановой о том, что Голсуорси удается сделать «зримым и осязаемым… самое движение времени», мысль о принципиальном отличии реалистов XIX столетия от западных художников-реалистов нашего века, полных скепсиса и сомнения относительно возможностей своего общества. Привлекают те страницы монографии, на которых речь идет о тесной связи Голсуорси-драматурга и Голсуорси-романиста, об умении писателя сочетать эпическое и драматическое начала, о форсайтовских цикла как варианте романа-эпопеи. М. Воропанова интересно пишет о том, как Голсуорси-художник нередко разрушает созданные им самим социальные утопии; да и в целом стремление автора дать читателю представление о благородном облике Голсуорси, ревнителя правды в жизни и в искусстве, вызывает всяческое сочувствие.
Однако книга М. Воропановой не освещает достаточно глубоко своеобразия произведений Голсуорси, его общественных и эстетических взглядов, его отношений со своими литературными современниками. Облегченность анализа – беда многих литературоведческих исследований; эта болезнь явственно проявилась и в работе М. Воропановой. Именно своего рода «типичность» недостатков этой книги заставляет уделить им особое внимание.
г.Ленинград