№7, 1960/Заметки. Реплики. Отклики

Об издержках в полемике

Ту подлинно творческую обстановку, в которой развивается советская литература, отличает дух консолидации, объединения на принципиальной основе всех здоровых сил. И нет ничего удивительного, что на страницах журналов и газет сейчас наблюдается заметное оживление дискуссий. Хорошо и то, что дискуссии ведутся все более организованно, по существенным вопросам литературного развития, в правильном товарищеском духе. Можно назвать немало выступлений, авторы которых, решительно отстаивая свою позицию, проявляют корректное отношение к оппоненту, непредвзято и доказательно разбирают его доводы. Однако рецидивы старых нравов – случаи передергивания слов оппонента, искажения смысла, поспешного наклеивания угрожающих ярлыков – нет-нет да и встречаются еще в выступлениях отдельных критиков и писателей. И о таких, казалось бы, прочно захороненных, осужденных «приемах», издержках в полемике следует поговорить.

Можно понять, когда в полемике, приводя взгляды своего противника, для ясности несколько заостряют их. Впрочем, такая необходимость возникает далеко не всегда. Скажем, суждения о театре и его задачах режиссера Б. Равенских, изложенные им в беседе с И. Патрикеевой («Театральная жизнь», 1959, N 15), и без особого их «заострения» дают материал и для спора, и для упрека в «последовательном отходе от прямого и мужественного взгляда на жизнь», в подмене красоты красивостью, патетики фальшью, упрека, прозвучавшего достаточно громко в статье В. Щитовой и Вл. Саппака «Борис Равенских и его манифест» («Театр», 1960, N 2). Критики рассматривают взгляды Б. Равенских, высказанные им в интервью «Беседа затянулась за полночь», также последний спектакль режиссера («Сердце девичье затуманилось»). Но вот беда: в полемическом азарте В. Шитова и Вл. Саппак кое-где явно переступили черту объективности. Критический разгон породил некую инерцию преувеличения и натяжек.

В своей беседе с И. Патрикеевой Б. Равенских заметил, что его как режиссера не влечет к сатире. «Воспевать, утверждать много труднее, чем осмеивать, дискредитировать, заниматься зубоскальством, – говорит он. – Хорошую

лирическую песню легко можно представить в виде сладостной чуши, а неплохого человека изобразить кретином…» Эти слова художника продиктованы его творческой индивидуальностью. Что ж, закономерно, что у режиссера свой круг излюбленных жанров. Как говорится, «каждому – свое». Недаром, когда И. Патрикеева задает Б. Равенских вопрос о Гоголе-сатирике, режиссер отвечает ей, что у Гоголя ему ближе всего не сатира, а патетические и лирические страницы («Ревизор»?.. Да, конечно. Гоголи и Салтыковы-Щедрины нам нужны. Но… ведь тот же Гоголь дал миру образ огромного оптимизма и величия – русскую тройку. Он душу потряс прекрасным»).

На основании этих и процитированных выше слов В. Шитова и Вл. Саппак делают такое далеко идущее обобщение: «Значит (?), «Ревизор», который создал все «тот же Гоголь», не несет в себе ни оптимизма, ни величия, он не способен потрясти душу прекрасным, он, будучи сатирой, очевидно, лишь выставляет «неплохих людей кретинами». Радуйтесь, «неплохие люди» городничий (?!) и Хлестаков (?!), наконец-то вы дождались своего заступника!

Цитировать

Михайлов, О. Об издержках в полемике / О. Михайлов // Вопросы литературы. - 1960 - №7. - C. 74-76
Копировать