Об «интеллигентности» в литературоведении. Размышления о научном стиле Е. Маймина

Сергей Вениаминович САПОЖКОВ, доктор филологических наук, профессор кафедры русской литературы Московского государственного педагогического университета. Автор монографии и статей по проблемам русской поэзии 1880-1890-х годов. Email: servensap@yandex.ru.

Есть в опыте больших поэтов

Черты естественности той,

Что невозможно, их изведав,

Не кончить полной немотой.

В родстве со всем, что есть, уверясь

И знаясь с будущим в быту,

Нельзя не впасть к концу, как в ересь,

В неслыханную простоту.

Б. Пастернак

В 2015 году в Псковском издательстве были переизданы три книги Евгения Александровича Маймина (1921-1997), хорошо памятные отечественным историкам литературы и в свое время ставшие событием в филологическом мире: «О русском романтизме» (1975), «Русская философская поэзия» (1976), «Лев Толстой. Путь писателя» (1978) [Маймин 2015]. Это, конечно, далеко не все, что могли бы выбрать из богатого творческого наследия ученого редакторы этого собрания — профессор Наталья Леонидовна Вершинина, когда-то ученица Евгения Александровича, а ныне заведующая кафедрой литературы Псковского государственного университета — той самой, которую 22 года (с 1965 по 1987-й) возглавлял ее учитель, а также Екатерина Евгеньевна Дмитриева, дочь Е. Маймина, ныне ведущий научный сотрудник ИМЛИ РАН, стараниями которой это издание, собственно, и состоялось. Но выбраны именно эти три монографии ученого, и они заслуживают пристального внимания в современном филологическом сообществе.

Дело в том, что переиздание трех монографий Е. Маймина — это лишь первая часть вышедшей книги. Ее вторую часть составляет публикация пяти мемуарных очерков (о Б. Эйхенбауме, Б. Томашевском, Н. Колиберском, Л. Творогове, Л. Дмитриеве) и весьма значительного по объему корпуса переписки Маймина с коллегами-филологами (Д. Лихачевым, Д. Максимовым, Л. Дмитриевым, А. Чичериным, Н. Гудзием, Д. Благим, Ф. Федоровым, В. Коровиным и многими другими), а также с друзьями студенческой юности, знакомыми и друзьями по Пскову и учениками. И если некоторые из публикуемых очерков и были ранее известны немногочисленным читателям (немногочисленным — по причине их публикации в малотиражных научно-специальных журналах и сборниках и к тому же в сильно искаженной редакции, которой в этом издании вернули ее первоначальный авторский вид), то переписка публикуется впервые. И в свете этой мемуарно-эпистолярной части издания, предоставляющей нам уникальную возможность ощутить живое обаяние личности Маймина, совершенно по-иному, под новым углом зрения воспринимается и его научное творчество, оценки которому, казалось бы, давно даны и не нуждаются в пересмотре [Кормилов].

Читая воспоминания и переписку Маймина, можно заметить один повторяющийся мотив, звучащий в отзывах коллег и друзей практически на все его труды. Пожалуй, наиболее рельефно он выразился в письме-характеристике известного историка немецкого романтизма Федора Полиектовича Федорова на книгу, которая, увы, не вошла в рецензируемое собрание. Это вышедший в издательстве «Наука» научно-популярный очерк Маймина «Пушкин. Жизнь и творчество» (1982). Приведу обширную цитату из этого письма:

Прелесть Вашей книги как раз в том, что это — доверительная беседа, размышление вслух, признание в любви, это искренняя книга <…> в книге есть — А. С. Пушкин и есть Е. А. Маймин, который делится с читателем своим пониманием и своим чувством Пушкина. Книга предполагает доброту читателя, и она пробуждает в читателе доброту и искренность. То, что намечалось во «Льве Толстом», в «Пушкине» достигло полного проявления <…> Встреча с Вами в Вашей книге о Пушкине — это, может быть, самое большое потрясение, пережитое мною во время чтения [Маймин 2015: 862] (письмо от 20.06.1982).

И далее:

Литературоведение все же устало от академического бесстрастия, будь то нрзб> социологизм или структурализм. Живое ощущение культуры, живое ощущение нрзб>, живое ощущение произведения — это то, что редко в нашей науке случается и что необыкновенно волнует <…> Но есть у Вас одна мысль, которая мне представляется очень-очень важною, — о «простоте мудрости» Пушкина. Это не только очень точно применительно к Пушкину, но и важно применительно к очень характерному для нынешнего времени своего рода «усложнению простоты» [Маймин 2015: 862-863].

Ф. Федоров проницательно отметил здесь особенность научного мышления Маймина, которую можно считать ключом к его научному творчеству в целом. Это без остатка полное слияние научного «слова» и жизненного строя личности ученого, присутствие живого образа этой личности в самом стиле научного повествования, в угле зрения на предмет исследования, который в данном случае перестает быть безличным «объектом» мысли, а входит в духовную биографию ученого как неотъемлемая ее часть. Сам язык, сам строй авторского повествования, стремящийся к простоте и ясности изложения, удивительно точно соответствует предмету описания — языку Пушкина, прозрачному и лаконичному в образной передаче смысла художественного высказывания.

Эта особенность научного стиля Маймина позволяет соотнести его с определенной академической традицией в сфере отечественного литературоведения и вузовского преподавания. Я имею в виду такого признанного представителя этой традиции, как профессор Московского педагогического государственного университета (бывший МГПИ им. В. И. Ленина) Борис Иванович Пуришев, читавший в его стенах на протяжении не одного десятилетия лекционный курс по зарубежной литературе Средних веков и Возрождения. Вот что пишет об этом курсе преданная ученица Пуришева, профессор Марианна Ивановна Воропанова, хорошо знавшая своего учителя и сумевшая в кратком предисловии передать самобытность стиля его научного мышления:

Лекционный курс профессора Б. И. Пуришева в его живом чтении воспринимался как явление в высшей степени самобытное и даже уникальное. Помимо концептуальной ясности, стройности и глубины мысли, изящной отточенности формы он отличался удивительной стилевой соотнесенностью с духом той эпохи, о которой шла речь. Б. И. Пуришев обладал редкостным умением воссоздать словом особый колорит каждого художественного памятника, используя тот лексический пласт и ту структуру синтаксического построения, которые были характерны именно для этого автора и этого произведения. Анализ и комментарий в его лекциях как-то незаметно преобразовывались в поэтический синтез, позволявший воспринимать как нечто целостное и живое художественный мир древних саг и эпических поэм, лирики Петрарки и Ронсара, романов Рабле и Сервантеса, драматургии Шекспира и творений Гете [Воропанова: 5].

В данном случае перед нами органичное слияние живой личности ученого со стилем его научного сочинения, рельефное выражение в нем той исторической сферы культуры, которую целостно обнимает его духовный взор.

Это то самое слияние, которого в свое время требовал Гоголь, автор «Выбранных мест из переписки с друзьями», от писателя:

Обращаться со словом нужно честно. Оно есть высший подарок бога человеку. Беда произносить его писателю в те поры, когда он находится под влиянием страстных увлечений, досады, или гнева, или какого-нибудь личного нерасположения к кому бы то ни было, словом — в те поры, когда не пришла еще в стройность его собственная душа <…> И тогда с самым чистейшим желанием добра можно произвести зло [Гоголь: 231].

Казалось бы, речь здесь идет о художественном творчестве, а в творчестве научном, нацеленном на познание объективных закономерностей изучаемого явления, категории этики должны отходить на второй, а то и на третий план. Научная истина — вне этики? Книги Маймина убеждают нас в обратном. Вот показательный отрывок из письма Д. Лихачева от 2 марта 1978 года, где содержится отзыв на книгу «Лев Толстой. Путь писателя»:

Но что хорошо в Вашей книге — это доброта автора, и Вы поэтому заметили добрые черты и добрые сцены у Толстого. Добро — самое хорошее у Толстого. В «Войне и мире» Вы прекрасно выбрали сцены, где доброта художника не знает себе равной в мировой литературе, даже у Диккенса… [Маймин 2015: 743]

Далее, предлагая написать ученому книгу о Пушкине, Лихачев настойчиво подчеркивает:

Никто, кроме Вас! Никто, кроме вас! У Вас есть все данные для Пушкина. Все, все, все! Я не предлагаю Вам Лермонтова или Достоевского. Они злые, а Вы добрый, Вы хороший, Вы талантливый. Только Вы поймете Пушкина и его путь [Маймин 2015: