О великом мексиканце

Я пишу это маленькое предисловие к публикуемой не страницах журнала «Вопросы литературы» работе Д. А. Сикейроса, а перед моими глазами стоит он сам, такой, каким я его видел в последнюю встречу, – высокий, сильный, безудержный, не согнутый ни годами, ни испытаниями, выпавшими на его долю за бурную жизнь художника-революционера.

В тот день, когда я в последний раз видел Давида Альфаро Сикейроса, художник показывал нам на окраине города Мехико свои росписи в здании большого рабочего госпиталя. Он горячо говорил нам о принципах, применяемых им в настенной живописи, о своих революционных социальных идеалах, о своих новаторских поисках в передаче движения и в построении перспективы, рассказывал о применяемой им новой технике, новых синтетических красках.

Художник стоял на фоне своей работы – громадной росписи, на которой сталкивались силы добра и зла, силы социального угнетения и социального освобождения; он стоял и говорил об этой работе, и мы чувствовали, как страстно он любит ее, как он живет ею.

Но когда мы вслед за этим перешли в другое помещение госпиталя, на стене которого была развернута такая же громадная роспись Диего Риверы, посвященная истории медицины, Сикейрос, пожалуй, столько же, если не дольше, стоял и здесь, говоря о принципах Диего Риверы, вложенных в эту работу, о ее замысле и выполнении.

Он стоял на фоне росписи Риверы и говорил о ней с такой же страстью, как о своей работе, и чувствовалось, что он любит и эту работу, написанную рукой другого мастера, любит почти так же, как свою, потому что Диего Ривера для него не только великий художник, таланту которого он отдает должное, но собрат в борьбе за революционное народное искусство.

Сильный, красивый, не желающий стареть, шестидесятитрехлетний человек стоит на фоне недавно законченной гигантской росписи и говорит уже не о ней, а о другой своей, недавно начатой работе, где будет написана забастовка, железнодорожников и где он языком живописи еще раз скажет о том, что народ должен, не отступая, бороться за свои права.

Он говорит о том, что пишет новую роспись в здании Ассоциации актеров и что, должно быть, найдутся люди, которые скажут: при чем тут театр – и забастовка железнодорожников? Но он считает, что он пишет свою фреску именно на темы искусства, ибо что же это за искусство, которое будет проходить мимо таких трагических событий, как подавленная вооруженной рукой забастовка железнодорожников!

Таким – полным сил, задора, иронии, веселой злости – мне запомнился Сикейрос в тот последний день, когда я видел его в декабре пятьдесят девятого года, за несколько недель до того, как он прочел ту лекцию в Каракасском университете, к которой я пишу это предисловие, и за три месяца до того, как его арестовали.

Я приезжал в Мексику еще раз и уже не мог видеть Сикейроса – он был приговорен к восьми годам и сидел в тюрьме.