О правде «летописи» и правде поэта

Художественная автобиография, автобиографические очерки, повести, романы… Трилогии Л. Толстого и М. Горького, «Поэзия и правда» Гёте, «Жизнь Арсеньева» Бунина… Разные имена, разная проза.

Одно непреложно: она всегда построена на слиянии вымысла и реальности, авторской фантазии и были. Вопрос в каждом случае лишь о мере этого слияния, о характере переосмысления художником фактов, о «дозировке» в том или ином произведении обоих начал; все вместе дает художника, его уникальность, единственность его творческого «я».

Проза Марины Цветаевой, где она вспоминает о себе, о своей семье, о встречах с людьми, – тоже сочетает в себе быль и миф; более того, она построена на этом двуединстве. Что касается «летописной» достоверности, то степень ее у Цветаевой, разумеется, в разных произведениях разная. Судить об этом можно только при наличии объективных фактов, обладая материалом, либо подтверждающим, либо опровергающим версию поэта, так или иначе вносящим в нее коррективы, – это аксиома. Естественно, что всякие попытки абстрактных, бездоказательных споров по этому поводу не имеют смысла и заранее обречены на неудачу.

Тем не менее попытка такого спора была предпринята на страницах журнала «Нева» (1982, N 12) в статье И. Кудровой «Воскрешение и постижение» – об автобиографической прозе Марины Цветаевой.

Утверждая бесспорную истину, что проза Цветаевой «стоит на стыке документальности и художественности», «подлинного я преображенного», И. Кудрова ставит целью определить, «как соотносятся меж собой эти стороны».

Задача вполне понятна; однако, вместо того чтобы ответить на поставленный ею же самой вопрос, автор начинает… без единого нового факта в руках, голословно оспаривать суждения А. И. Цветаевой и мои¹. Воспоминания сестры поэта, Анастасии Ивановны Цветаевой, И. Кудрова находит «неубедительными», хотя противопоставить им ей пока что нечего. Мои же суждения в ее статье названы просто ошибочными. «Неверно, – пишет автор, – что эти образы она (то есть Цветаева. – А. С.) создавала «не былью, а фантазией поэта» (Саакянц)». Отсутствие доказательств «восполняется» некорректной формой полемики: мнения оппонентов признаны неудовлетворительными, а собственное – непререкаемым…

И все же не стала бы я вступать в бесплодный спор, если бы у меня не было письма Цветаевой, подтверждающего очевиднейшую истину, а именно: в своей мемуарной прозе Марина Цветаева воскрешала людей и события именно не былью, а фантазией поэта, творила свою правду, правду поэта.

1916 год, первые дни июня. В город Александров Владимирской губернии, где Цветаева гостит у сестры Анастасии, которая живет там со вторым мужем, приезжает Осип Мандельштам. Мандельштам и Цветаева не впервые встречаются: познакомились они в Коктебеле еще летом 1915 года, потом Цветаева общалась с ним во время своей недолгой поездки в Петербург в январе 1916 года; затем Мандельштам дважды приезжал в Москву – в конце января и в конце февраля, и Цветаева в стихах «подарила» Москву своему петербургскому собрату по поэзии. И вот теперь Мандельштам нагрянул в Александров. Но у Цветаевой уже иное настроение. Петербургский поэт уже «отоснился» ей; в стихах она простилась с этим «гордецом», «божественным мальчиком»»на сотни разъединяющих лет»; в ее душу вошел другой человек, началось новое увлечение…

12 июня Марина Ивановна пишет письмо сестре мужа, Елизавете Яковлевне Эфрон, – письмо, где в достаточно иронических тонах и вполне прозаически рисует приезд Мандельштама в Александров:

«Милая Лососина²,

Сережа³ 10-го уехал в Коктебель с Борисом⁴, и я их провожала. Ехали они в переполненном купе III кл[асса], но, к счастью, заняли верхние места. Над ними в сетках лежало по солдату. Сережины бумаги застряли в госпитале, когда вынырнут на свет Божий – Бог весть! По крайней мере, он немного отдохнет до школы прапорщиков. Я, между прочим, уверена, что его оттуда скоро выпустят, – самочувствие его отвратительно.

В Москве свежо и дождливо, в случае жары я с Алей⁵ уеду к Асе⁶, в Александров.

1. Имеются в виду статьи: Анастасия Цветаева, Корни и плоды. – «Звезда», 1979, N 4 и Анна Саакянц, Проза Марины Цветаевой. – В кн.: Марина Цветаева, Сочинения в 2-х томах, т. 2, М., «Художественная литература», 1980.[↩]
2. Шутливое прозвище Е. Я. Эфрон (1885 – 1976).[↩]
3. С. Я. Эфрон (1893 – 1941) – муж Марины Цветаевой.[↩]
4. Б. С. Трухачев (1893 – 1919) – первый муж А. И. Цветаевой.[↩]
5. Старшая дочь Марины Цветаевой, А. С. Эфрон (1912 – 1975).[↩]
6. А. И. Цветаева.[↩]