№9, 1978/Обзоры и рецензии

О новом «измерении» Герберта Маркузе

Herbert Marcuse, The Aesthetic Dimension. Toward a critic of Marxist Aesthetics, Boston, 1978.

Известный американский философ и социолог, профессор Калифорнийского университета в Сан-Диего Герберт Маркузе издал новую книгу. Она называется «Эстетическое измерение. К критике марксистской эстетики». Книга вышла первоначально на немецком языке в 1977 году, а в 1978 году переведена на английский язык.

В нашей публицистической и философской литературе, в частности в работах Э. Баталова, Ю. Давыдова, Ю. Замошкина, Н. Мотрошиловой, К. Мяло, дана основательная критика идейного и теоретического содержания социальной философии Маркузе. Некоторые из этих статей были опубликованы и в журнале «Вопросы литературы». Однако со времени публикации этих работ прошло довольно большое время, за этот период Маркузе, как мы убеждаемся, проделал значительную эволюцию в своих взглядах, что получило отражение и в его новой книге. Поэтому анализ ее может представить интерес, тем более что она непосредственно посвящена вопросам эстетики, литературы и искусства.

Как отмечается в рекламной аннотации, книга «Эстетическое измерение» представляет собой «новую веху» в развитии философской теории Маркузе, «выходит далеко за пределы марксистского взгляда на искусство и эстетику». В этой связи необходимо проследить, каким же образом обосновываются претензии Маркузе на роль создателя «новой» эстетической концепции и опровергателя марксистской эстетики.

Следует отметить, что и в предшествующих работах Маркузе – «Эрос и цивилизация» (1955), «Одномерный человек» (1964), «Очерк об освобождении» (1969), «Контрреволюция и бунт» (1972) – вопросам эстетики уделяется значительное место и внимание1. В этих работах эстетика, или «эстетическое измерение», выступает у Маркузе в качестве социально-критической теории. Согласно концепции Маркузе, современное общество представляет собой «репрессивную цивилизацию», которая выработала разнообразные и изощренные методы подавления личности, создания «одномерного сознания». Они определяют не только способ функционирования личности в обществе, систему ее поведения и продуктивной деятельности, но и ее способ потребления, восприятия, чувствования. С помощью средств подавления создается особый тип «репрессивной» чувственности, укореняемый в сфере инстинктов и биологических потребностей человека. Цель социальной философии Маркузе указать на пути и средства создания «нерепрессивной цивилизации». Большую роль в этом играет искусство, которое, по мнению Маркузе, должно быть средством «освобождения» подавленных инстинктов, разрушения «одномерности» сознания и «одномерного общества».

Уже в книге «Эрос и цивилизация» в главе «Эстетическое измерение» Маркузе писал: «Очевидно, что эстетическое измерение не может признать действительным принцип реальности. Подобно воображению… область эстетики по существу нереалистична. Она сохраняет свою независимость от принципа реальности ценой отказа от эффективного существования в ней» 2.

В последующих работах Маркузе «эстетическое измерение» приобретает еще большую социальную функцию. По сути дела, эстетика становится центром социально-критической философии Маркузе, она претендует на роль социально-утопической теории. В «Очерке об освобождении» Маркузе признает, что его теория представляет собой «утопическую концепцию социализма, устремленную к окнам свободы в царстве необходимости и сплошной причинности, что означало бы переход от Маркса к Фурье, от реализма к сюрреализму» 3.

Все эти тенденции, содержащиеся в прежних работах Маркузе, получили отражение и развитие в его новой книге «Эстетическое измерение». В ней Маркузе окончательно и открыто становится на позиции эстетического утопизма, который прежде лишь в скрытом виде присутствовал в его исследованиях. Он провозглашает эстетику единственной дисциплиной, свободной от так называемого «производительного принципа», формой «двухмерного критицизма» в одномерном обществе. Этот поворот Маркузе к эстетическому утопизму не случаен. Маркузе не в состоянии найти альтернативу «репрессивной цивилизации» в реальной действительности, и только мир воображения, эстетической формы способен, по мнению Маркузе, восстановить тот образ свободы, который утерян современным человеком.

Не вызывает никакого сомнения, что эта утопическая концепция Маркузе, развиваемая им в «Эстетическом измерении», прямо противостоит марксизму и марксистской эстетике, которая рассматривает, искусство как отражение социальной действительности, Осознавая это, Маркузе и посвящает критике марксизма свою новую книгу.

Здесь теоретические воззрения Маркузе и впрямь приобретают новое «измерение». Если в предыдущих своих работах он был не прочь пощеголять марксистской терминологией (хотя и истолкованной в духе левого фрейдизма), то теперь он открыто становится на антимарксистские позиции, откровенно смыкается с теми советологами и буржуазными философами, которые сделали нападки на марксизм своей профессией.

В «Эстетическом измерении» Маркузе объявляет себя критиком марксистской «ортодоксии», Но что он понимает под «ортодоксией»? «Под ортодоксией, – пишет Маркузе, – я понимаю интерпретацию искусства в терминах тотального производства. Эта интерпретация предполагает, что произведение искусства выражает интересы и мировоззрение, данных социальных классов» (стр. IX). Иными словами, Маркузе считает «ортодоксом» любого исследователя, который признает классовую природу искусства. Но в таком случае он должен будет отнести к «ортодоксальному» марксизму прежде всего основоположников марксистской эстетики – Маркса и Энгельса, а также Меринга, Лафарга, Плеханова, Луначарского и др. Именно с такой «ортодоксальной», то есть с подлинно марксистской, эстетикой и пытается полемизировать Маркузе.

В самом начале своей книги Маркузе заявляет, что предмет том его критики являются не отдельные положения марксистской эстетики, а вся марксистская эстетика в целом, вся ее система. И чтобы у читателя не было на этот счет никакого сомнения, он на первых же страницах книги приводит длинный перечень тех положений, которые он ставит своей целью «опровергнуть». Среди этих положений – учение о базисе и надстройке, представление об искусстве как надстройке, отражающей изменения системы производственных отношений, учение о классовой природе искусства, о том, что искусство выражает интересы и идеалы определенных социальных классов и слоев общества, теория реализма и т. д. Характерно, что уже при изложении принципов марксистской эстетики Маркузе, очевидно, сознательно упрощает и искажает их, пользуясь этим давно испытанным методом буржуазных «ниспровергателей» марксизма.

Вот как в интерпретации Маркузе выглядит марксистская теория реализма: «Реализм (в различных смыслах) – это художественная форма, которая наиболее адекватна социальным отношениям; это наиболее «правильная» художественная форма» (стр. 2).

Любопытно было бы узнать, откуда Маркузе позаимствовал такую формулировку реализма. Широко известно, что реализм это не форма, а метод познания действительности. И тем более было бы абсолютно неверно смешивать реализм с «правильной» художественной формой. Теория и практика социалистического реализма предполагают как раз многообразие форм и стилей, в том числе и таких, которые не являются «правильными» с точки зрения простого правдоподобия. Эти азбучные истины марксистской эстетики Маркузе либо не знает, либо не хочет знать и поэтому сражается не с концепциями марксистской теории, а со своими собственными вымыслами.

Точно так же обстоит дело и с другими положениями марксистской эстетики. Излагая марксистскую теорию классовой природы искусства, Маркузе совершенно произвольно подменяет ее положениями вульгарной социологии, утверждая, что якобы с марксистской точки зрения «упадочный класс или его представители могут создавать только декадентское искусство», тогда как правдивое или прогрессивное искусство является только «искусством восходящего класса» (стр. 2).

Все эти приемы нарочитого искажения, упрощения марксизма далеко не новы. Используя их, Маркузе повторяет избитые штампы буржуазной критики, не утруждая себя аргументацией, Маркузе заявляет, что учение о базисе и надстройке схематично, что марксизм отрицает «субъективность» в искусстве и т. д.

Следует, однако, отметить, что Маркузе этим не ограничивается. Чтобы его полемика с марксизмом выглядела более «научной», он обращается и к модным концепциям буржуазной эстетики, в частности к неофрейдизму. Он без конца повторяет, что искусство является не отражением действительности, а «сублимацией» первичных инстинктов, к которым он относит инстинкт жизни и смерти, Эрос и Танатос. По его словам, «аутентичное» искусство – это снятие всех социальных табу, его главная функция – отрицание, неприятие действительности, выражение «Великого Отказа». Только такое искусство способно быть средством освобождения личности, пробуждения витальных, эротических сил человека.

Другую часть аргументации, которую Маркузе пытается использовать для «опровержения» марксистской эстетики, он заимствует из формалистической эстетики с ее культом «автономной формы». По мнению Маркузе, только благодаря автономности формы искусство во все века противостояло действительности и сохраняло энергию к протесту и освобождению. В этом духе Маркузе ставит вопрос о соотношении искусства и политики. «В отличие от ортодоксальной марксистской эстетики, – пишет Маркузе, – я вижу политический потенциал искусства в самом искусстве, в самой эстетической форме как таковой. Более того, я утверждаю, что благодаря эстетической форме искусство является в значительной мере автономным по отношению к данным социальным отношениям. Этой автономией искусство протестует против всех этих отношений и в то же время преодолевает их» (стр. IX). Таким образом, политический потенциал искусства, его способность участвовать в политической и социальной борьбе зависят, по Маркузе, не от содержания произведения искусства, а от его формы, более того, от «автономной» по отношению к действительности формы. Здесь принципиальный формализм, противопоставление формы и содержания выдаются за радикализм в политике и новаторство в эстетике.

В таком же ключе Маркузе пытается решить вопрос о соотношении искусства и революции. По его мнению, не может называться революционным искусство, служащее интересам и идеям революционного класса, участвующее в непосредственной революционной борьбе, «Литература может быть названа революционной только по отношению к самой себе в том случае, когда содержание становится формой. Политический потенциал искусства лежит только в его собственном эстетическом измерении. Его отношение к практике является неустранимо косвенным, опосредованным и бесперспективным. Чем более непосредственное отношение к политике имеет произведение искусства, тем более умаляет оно свою остраняющую силу, свою радикальную и трансцендентную устремленность к изменениям. В этом смысле поэзия Бодлера и Рембо может иметь больший потенциал, чем дидактические поэмы Брехта» (стр. XII – XIII). Таким образом, революционным, с точки зрения Маркузе, оказывается не то искусство, которое служит борьбе революционных классов, а только то, которое «представляет собой радикальное изменение стиля и техники» (стр. X), в котором «содержание становится формой». Иными словами, им оказывается только авангардистское искусство. Не случайно Маркузе всегда превозносил такие направления, как сюрреализм и экспрессионизм, утверждая, что они отражают идею «Великого Отказа» и «разрушение монополистического капитализма» (стр. XI). Напротив, реализм, который Маркузе отождествляет с «правильной» формой, оказывается искусством, стремящимся сохранить status quo, существующие отношения господства и подчинения. В результате концепция «революционного искусства» у Маркузе приводит к отрицанию реализма и утверждению сюрреалистического авангардизма.

Отвергая классовый характер искусства, его связь с классовыми интересами и идеалами, Маркузе в противоположность этому развивает идею об абстрактной, внеклассовой природе искусства как выражении первичных человеческих желаний и инстинктов. «Универсальность искусства, – пишет он, – не основывается на мире и мировоззрении данного класса, искусство выражает конкретную, универсальную гуманность, которая не связана с каким-либо классом, даже пролетариатом, «универсальным классом», по Марксу. Радость и печаль, Эрос и Танатос не могут быть растворены в проблемах классовой борьбы. История тоже основывается на природе. И марксистская теория имеет мало оправдания за то, что она игнорировала обмен веществ между человеком и природой» (стр. 16).

Маркузе кажется, что он обнаружил главный недостаток в марксизме. Марксизм-де слишком занят проблемами классовой борьбы и игнорирует проблемы личности, проблемы взаимоотношения человека и природы. Однако следует напомнить, что Маркс еще в 1844 году в своих «Экономическо-философских рукописях» говорил о коммунизме как завершенном гуманизме. Такой коммунизм, по его словам, «есть подлинное разрешение противоречия между человеком и природой, человеком и человеком, подлинное разрешение спора между существованием и сущностью, между опредмечиванием и самоутверждением, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом» 4. Марксизм всегда являлся воплощением реального, действенного гуманизма, и Маркузе «имеет мало оправдания» за то, что ему это неведомо.

Знакомясь с новой книгой Маркузе, поражаешься следующему обстоятельству. Модный философ поставил перед собой задачу подвергнуть пересмотру и критике одну из неотъемлемых частей марксистского миросозерцания – эстетику. Ничего не скажешь, задача грандиозная. А между тем в книге мы не находим ни одной прямой ссылки на сочинения классиков марксизма или их последователей. Маркузе только однажды ссылается на статью о реализме Г. Лукача и несколько раз на теоретические статьи Б. Брехта. Огромная традиция марксистской эстетической мысли, которая, кстати сказать, все более и более привлекает к себе внимание интеллигенции и молодежи капиталистических стран, остается вне поля внимания Маркузе, и, судя по всему, он с ней просто не знаком. В случае с Маркузе повторяется, очевидно, старая история, которая однажды произошла с Золя. В одном из своих романов Золя изобразил «марксиста», который изучал «Капитал» Маркса, напечатанный готическим шрифтом. Однако все известные в ту пору издания «Капитала» были напечатаны латинскими буквами. По сему поводу Поль Лафарг как-то заметил, что этот «ученик» Маркса так же мало читал «Капитал», как Золя его перелистывал. Подобным же образом «расправляется» с марксизмом и Маркузе. Судя по библиографии, приведенной в конце его книги, он заимствует сведения о марксистской эстетике из третьих рук, из изданий Эрнста Фишера, Вальтера Беньямина и др.

Новая книга Герберта Маркузе симптоматична. Она свидетельствует о том, что Маркузе, несмотря на свой почтенный возраст, претерпевает известную эволюцию в своих взглядах. Еще недавно он претендовал на то, чтобы быть теоретиком левого радикализма, выступал пусть с абстрактной, но критикой современного капитализма как «одномерного общества», «общества подавления». Теперь же Маркузе становится на позиции откровенного противника и ниспровергателя марксизма. Конечно, эта эволюция не является случайной или неожиданной. И в прежних своих работах Маркузе высказывал взгляды, враждебные марксизму. Но, выступив с книгой, посвященной прямой полемике с марксистской эстетикой, Маркузе воочию продемонстрировал буржуазный и реакционный характер своих концепций.

  1. См. об этом: Л. Г. Филонова, Социальная эстетика Герберта Маркузе, «Вестник МГУ». Серия философии, 1977, N 2.[]
  2. Herbert Marcuse, Eros and Civilization, N.Y. 1962, p. 157.[]
  3. H. Marcuse, Versuch über die Befreiung, Frankfurt am Main, 1969, S. 19.[]
  4. К. Маркс и Ф. Энгельс, Из ранних произведений, Госполитиздат, М. 1956, стр. 588.[]

Цитировать

Шестаков, В. О новом «измерении» Герберта Маркузе / В. Шестаков // Вопросы литературы. - 1978 - №9. - C. 278-284
Копировать