О новом и традиционном
«СИБИРСКИЙ ФОНД ИМЕНИ М. Е. САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА». Известный врач и общественный деятель Сибири Н. Белоголовый был близким другом Салтыкова-Щедрина. Их многолетняя переписка опубликована лишь частично. Большую ценность представляют воспоминания Белоголового о писателе.
В 1889 году, вскоре после смерти Салтыкова-Щедрина, Белоголовый пишет в журнале «Сибирские огни» (1976, N1) А Блюм, решил почтить память своего друга созданием особого фонда для издания его произведений по дешевой цене, доступной народу. В фондах ЦГИА СССР хранится письмо, в котором Белоголовый обратился в Санкт-Петербургский комитет грамотности. В нем говорилось: «В Сибири у почитателей многострадального русского сатирика М. Е. Салтыкова-Щедрина явилась мысль увековечить дорогую память незабвенного учителя правды, защитника всех честных людей, ходатая за всех обездоленных, нуждавшихся в помощи и участии; с этой целью они основали при Комитете грамотности постоянный фонд имени М. Е. Салтыкова-Щедрина для издания книг для народа по всем отраслям знания». Далее в письме говорится: «…Ценою двухлетних усилий мне удалось упрочить основанный при комитете постоянный фонд имени М. Е. Салтыкова-Щедрина благодаря сочувствию сибиряков, почитателей могучего таланта М. Е.».
В других письмах, направленных в комитет, Белоголовый напоминает о необходимости скорейшего использования собранных в салтыковский фонд средств. В одном из них он подчеркивает, что фонд в «настоящее время вполне обеспечен и пора приступить к изданию книг», выражает пожелание, «чтобы эти издания были достойны фонда имени М. Е. Салтыкова-Щедрина». Призыв Белоголового, жившего в то время в селе Омологи Иркутской губернии, вызвал широкий общественный резонанс и целый поток писем и пожертвований в салтыковский фонд.
Свое обращение по поводу образования фонда Белоголовый разослал по многим адресам для публикации в провинциальных газетах. Однако в ряде случаев это обращение встретило препятствия со стороны цензуры и не было опубликовано. Например, казанский цензор сообщал своему петербургскому начальству, что в «редакцию местной газеты «Казанский вестник» было прислано для печатания письмо г. Белоголового, заключающее в себе призыв к пожертвованию для увеличения фонда им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, писателя известного пошиба… Может ли быть допустимо к печатанию подобное воззвание к публике и можно ли производить сбор пожертвований с указанной в письме целью». Начальник всероссийской цензуры Феоктистов признал действия казанского цензора совершенно «справедливыми».
В 1893 году обер-прокурор Синода Победоносцев писал Феоктистову: «Какую бы установить опеку над так называемой народною литературой? Сегодня читаю в «Русских ведомостях» о Петербургском комитете грамотности, что он предпринимает издание для народа Щедрина (Салтыкова) и что получил на этот предмет из Сибири пожертвований на 1700 рублей».
Речь в письме идет о заметке в «Русских ведомостях» от 15 ноября 1893 года, в которой сообщалось о заседании в Петербургском комитете грамотности, где было доложено о регулярном поступлении довольно крупных сумм из Сибири в пользу сибирского фонда имени М. Е. Салтыкова-Щедрина. Корреспондент сообщал, что комитет решил начать издание произведений писателя.
В официальных кругах, пишет А. Блюм, опасались возможности появления дешевых изданий произведений Щедрина. В ЦГИА хранится донесение Феоктистова на имя министра внутренних дел: «В начале 1894 г. Главным управлением по делам печати было замечено, что в газетах появились сообщения о поступлении в Петербургский комитет грамотности значительных денежных пожертвований в память покойного писателя М. Салтыкова (Щедрина), сатирические произведения которого признавались и признаются вредными – особенно для умственно незрелой молодежи». «Опасаясь со своей стороны попыток Комитета грамотности тем или иным путем популяризировать в массе народа такого писателя, как Салтыков…», Феоктистов потребовал от руководства комитета разъяснений, «какие именно издания предполагает распространять Комитет грамотности в народе на средства, пожертвованные в память Салтыкова».
Далее в статье говорится, что председатель Комитета грамотности, получив столь грозный запрос, ответил, что комитет еще не приступил к расходованию средств из этого фонда, а выпуск произведений Салтыкова вообще не входит в его планы (на самом деле это было не так: радикально настроенные члены комитета предлагали включить произведения Салтыкова в издательские планы). Тем не менее, власти приняли меры к тому, чтобы прекратить деятельность комитета. Для того чтобы «оградить грамотную часть населения от пропаганды в среде ее путем печати каких-либо вредных учений и умствований ничтожной кучки заблуждающихся и злонамеренных людей, покушающихся извратить здравый смысл народа», было созвано совещание, решившее закрыть Петербургский комитет грамотности и передать его в полное подчинение министерству народного просвещения. Все дела, книги и денежные средства предписывалось передать министерству. Протесты и возражения против незаконной конфискации оказались напрасными.
ШЕВЧЕНКО И ЦАРСКАЯ ЦЕНЗУРА. В Одесском областном государственном архиве хранятся документы, говорящие об огромной популярности произведений Шевченко в народных массах и о том страхе, который царское правительство испытывало перед гневным, обличительным словом поэта. Часть этих документов опубликовал Н. Поглубко в газете «Знамякоммунизма» (Одесса, 10 марта 1976 года).
В 1878 году одесская цензура запретила поэму Шевченко «Катерина». В фонде «Отдельного цензора по внутренней цензуре в Одессе» сохранился рукописный экземпляр поэмы «Гайдамаки», на котором начертана резолюция: «Запрещаю на основании циркулярного распоряжения главного управления по делам печати». В 1900 году к списку запрещенных изданий прибавилась и поэма «Неофиты».
В январе 1902 года инспектор типографий, литографий и книжной торговли в Одессе получил распоряжение министерства просвещения о недопущении в одесскую городскую бесплатную народную читальню произведений Шевченко без предварительного рассмотрения.
В 1911 году главное управление по делам печати утвердило арест, наложенный Петербургским комитетом по делам печати на произведения Шевченко разных лет издания, «впредь до исключения из означенных книг» нескольких стихотворений и поэмы «Мария».
Документы архива рассказывают о распространении в Одессе произведений поэта, изданных заграницей и нелегально ввезенных оттуда. В донесении начальника жандармского управления одесскому временному генерал-губернатору от 8 апреля 1880 года говорится об обнаружении у студента Новороссийского университета Романенко запрещенного к распространению женевского издания поэмы «Гайдамаки».
В рапорте начальника жандармского управления на имя одесского градоначальника от 15 февраля 1886 года было сказано: «…15 сего февраля в 3 часа пополудни на пришедшем из Константинополя в Одесский карантинный порт русском пароходе «Азов» при досмотре вещей студента Киевского университета…. Спиро Гулапчева… между прочим обнаружено двойное дно, заложенное досками и обклеенное бумажною материей, внутри которого оказались… 4 экземпляра «Мария» поэма Шевченко, издание Женева, 1885 г., каждый на 47 страницах…».
ПИСЬМА И РЕЦЕНЗИИ В. ПАНОВОЙ. Последние годы жизни В. Пановой были отмечены интересом к истории и фольклору Древней Руси. В связи с этим, пишет в многотиражной газете «Кадр» (киностудия «Ленфильм») Д. Молдавский, я как-то попросил Веру Федоровну ответить на несколько вопросов, помогающих понять ее взгляды на фольклор. В ответ было получено следующее письмо;
«Дорогой Дмитрий Миронович!
Отвечаю на Ваши вопросы… К фольклору со всеми присущими ему чертами отношусь, разумеется, с огромным уважением. Имевшие место некоторое время назад попытки объявить»Слово о полку Игореве» фальсификацией причиняли мне истинное горе главным образом потому, что в этом произведении собрано столько алмазов устного народного творчества (чего стоит хотя бы прекрасное «испить шеломом Дону» – какая в этих словах красота и вольность). Одно время была у меня мысль переработать русские народные сказки и повести (в первую очередь «Еруслана Лазаревича и Бову Королевича»), перевести их, так сказать, на язык современной литературы – конечно, с указанием первоисточника.
О прямом влиянии фольклора на мою работу сказать не могу, думаю, что подобные влияния вообще воспринимаются писателем бессознательно, иначе это уже не влияние, а заимствование. Заимствования совершенно сознательные мне случаюсь делать, особенно в исторических моих повестях. В «Сказании об Ольге» целые фразы, взятые из фольклора (укажу две: «раскропили веслами Днепр» и «как рассядутся звезды по небу»). В «Федорце» взяты из фольклора старые знахарские названия трав. Записыванием фольклора я никогда не занималась. Специальным изучением фольклора – тоже… Первое знакомство с фольклором, надо полагать, состоялось у меня, как и у других людей, в раннем детстве, когда мне рассказывали байки про сороку-белобоку или про ладушки 31 авг. 1971 г. В. Панова».
В октябре 1972 года Панова писала Молдавскому: «Я все-таки бросаюсь, очертя голову, в то сомнительное предприятие, которое я назвала условно «Матушка-Русь», для которого мне необходима определенная литература, прежде всего русские народные сказки и также две старинные повести: о Бове Королевиче и Еруслане Лазаревиче.
Зная Вас как любителя фольклора и старой русской литературы, я надеюсь, что Вы имеете всю эту литературу и на время, которое определите Вы сами – одолжите мне эти произведения…
Уважающая Вас В. Панова».
Д. Молдавский вспоминает, что он переслал Пановой сразу несколько книг. Но в последнее время она, уже тяжело больная, дописывала мемуары, писала маленькое исследование о пушкинском «Женихе» и начинала обдумывать будущий роман…
В публикации отмечается, что В. Панова была не только автором романов, повестей, сценариев. Она была также активным сотрудником киностудии «Ленфильм», участвуя в ее работе даже тогда, когда не могла присутствовать на заседаниях главной редакции. Вера Федоровна написала много отзывов на сценарные заявки и рукописи. О заявке на сценарий по повести Г. Уэллса «Чудесное посещение» Панова писала: «…Есть у меня и сомнение насчет того, следует ли дублировать уже существующий и широко известный фильм «Идиот» на столь чуждом материале… Не лучше ли заняться другими предметами и сюжетами? Мне кажется, что киноискусству не следует отрываться от родной почвы и заниматься чужими, малоизвестными делами. Зачем «Ленфильму», как говорят, отбивать хлеб у английского кино?»
Заявка на фильм, посвященный проблемам экономики современной деревни, вызвала такой отклик: «…Заявка совершенно бесплотна. В ней нет ничего конкретного, что дало бы возможность представить себе, что же мы увидим на экране. А мы привыкли там видеть вещи зримые, осязаемые. Это же заявка – скорее на очерк, нежели на фильм. И даже не на очерк, а на статью. И даже не на статью, а на докладную записку… Герой-интеллектуал, на мой взгляд, абсолютно эфемерен, мало интересен и, увы, на данном этапе своего бытия вовсе не интеллектуален. Он опять-таки нам обещан, а не дан».
Заявка на сценарий «Очень знакомые лица» получила лаконичный отзыв: «1) Беспредметно, 2) сумбурно, 3) а главное – непроходимо скучно. В. Панова». «Пошленькая любовная история», «не наша», «не целомудренно»; я не уверена, что фильм будет в русле нашей кинематографии» (из отзыва о слабой заявке на сценарий о танцоре).
На явно халтурную заявку ею был написан такой отзыв: «Авторы не скрывают, что им предстоит еще придумать решительно все, от сюжета до того музык. репертуара, во имя которого и задуман фильм… Но, вероятно, тут есть какая-то своя сермяжная правда, ведомая коллективу авторов. Ведь чем меньше в заявке уточнений, тем меньше ответственности в грядущем. Ну, да это не дело рецензента, хотя не могу скрыть, что есть в этом страхе перед уточнениями неприятный душок халтуры. В одном авторы правы бесспорно: если фильм состоится, он будет иметь зрителя. Ведь тут собран весь букет цыганской банальщины: и прославленный певец, и прелестная цыганочка, и вольное кочевье, и костры на стоянках, и даже закулисная жизнь певца будет на этом фоне воспринята зрителем не как обыденщина, а как экзотика, подумайте, такой знаменитый, а тоже сидит на заседаниях, как простой смертный, а в промежутках между заседаниями поет сладостные песни».