О докладе Скитальца (С. Петрова) на Первом съезде советских писателей

В научной литературе утвердилось мнение, что Скиталец (Степан Гаврилович Петров, 1868-1941) подготовил доклад «Эмигрантская литература», но на Первом съезде советских писателей в 1934 году не смог его прочитать, однако доклад опубликовали в стенографическом отчете¹. Указание на отчет соответствует действительности². Утверждение о том, что Скиталец не выступил с докладом, есть основание пересмотреть.

В 1950-е годы вдова писателя Вера Федоровна Петрова (Вильгельмина Фридриховна Бримбер³) создала рукопись «Жизнь и творчество С. Г. Скитальца (Петрова). Со слов писателя, по записям, документам писателей и личным воспоминаниям»⁴. В ней читаем: «»Слышала мое выступление? (по радио) Наша взяла!» — энергично сказал С[киталец] и бросил шляпу на письменный стол, утирая пот со лба» (л. 8). Что же произошло? Чтобы ответить на этот вопрос, надо обратиться к августовским дням 1934 года.

Как известно, во время подготовки и проведения съезда шла острая «борьба горьковского крыла в литературе с лагерем «писателей-партийцев»», а сам Горький находился в «постоянной конфронтации с высшим партийным руководством по вопросам литературной политики»⁵. Политическое направление съезда было задано речью секретаря ЦК ВКП(б) А. Жданова. Первую половину 1930-х годов он назвал «периодом, когда под руководством коммунистической партии, под гениальным водительством нашего великого вождя и учителя товарища Сталина (бурные аплодисменты) бесповоротно и окончательно победил в нашей стране социалистический уклад» (с. 2). Советская литература характеризовалась как «самая молодая», «самая идейная, самая передовая и самая революционная» (с. 3). «Современное состояние буржуазной литературы» оценивалось как «упадок и разложение». Она, утверждал Жданов, «уже не может создать великих произведений» (с. 3). Она занята «воспеванием пессимизма», а советская литература «насыщена энтузиазмом и героикой», она «оптимистична» (с. 4) и уже создала «талантливые произведения, правильно и правдиво рисующие жизнь нашей советской страны» (с. 3). В этой схеме, где политическая правильность поставлена выше правды изображения действительности, не нашлось места для русской зарубежной литературы, но можно было догадаться, что Жданов видел ее только среди «упадка и разложения».

Далеко не всех делегатов съезда увлекли мысли секретаря ЦК. О его призыве бороться за «большевистскую тенденциозность» в литературе из двухсот ораторов вспомнили только девять (писатели Л. Кассиль, А. Караваева, В. Иванов, Б. Ясенский, Б. Лавренев, А. Безыменский, публицист К. Радек, работники ЦК ВКП(б) В. Кирпотин и А. Стецкий). Подобно Жданову, у них не было потребности говорить и о писателях русского зарубежья. Однако их «забыли» и все другие ораторы. Они чутко восприняли большевистскую установку на замалчивание прозы и поэзии эмигрантов. Единицы решились упомянуть об их дореволюционной деятельности, да и то, как правило, в негативном контексте. Горький вспомнил М. Арцыбашева, И. Бунина и Д. Мережковского (с. 12, 18), С. Маршак в докладе о детской литературе назвал И. Бунина (с. 28), В. Лидин упомянул старую экранизацию рассказа «Человек из ресторана» (с. 217), но опустил фамилию И. Шмелева.

Горький подходил к зарубежным литераторам дифференцированно и многих считал деятелями единой русской литературы. Как известно, с целью сближения писателей, находившихся по разные стороны границы, он издавал журнал «Беседа» (1923-1925). В 1935 году Горький допускал перепечатку, например, прозы А. Ремизова из парижской газеты «Последние новости» на страницах бухаринских «Известий»⁶. Вероятно, поэтому он поддержал предложение Скитальца выступить на съезде с докладом об эмигрантской литературе.

Скиталец уехал за границу в январе 1922 года, а вернулся в Москву в июне 1934-го. Петрова пишет о подготовке к возвращению: «В начале мая 1934 года с официальным визитом к нам приехал консул и сообщил, что на его запрос о возвращении Скитальца в Москву им получен положительный ответ. Правительством обещано предоставить Скитальцу квартиру в Москве, издать его сочинения и возвратить нам бывшую нашу дачу в Крыму» (л. 140).

Более десяти лет Скиталец находился в гуще литературной жизни русского Харбина, связанного многими нитями с европейскими центрами русского зарубежья, неоднократно выступал в местной прессе и как литературный критик⁷. Пафос классовой вражды был ему чужд. По воспоминаниям сына писателя, литературные власти хотели, чтобы он в своих выступлениях цитировал Сталина, а он упорно этого избегал⁸. Имени политического лидера нет и в съездовской речи Скитальца. В докладе «Эмигрантская литература» он представил писателей старшего поколения и новых деятелей, приобретших известность в эмиграции к 1934 году.

И. Бунин, по мнению докладчика, — «холодный и опытный мастер, терпеливый ювелир слова, прирожденный академик, последний писатель тургеневской школы», он «остановился в своем развитии», но «высокая техника» спасает его «от литературного провала и неудач», в произведениях «Митина любовь» и «Жизнь Арсеньева» он «погрузился в личные воспоминания» (с. 608). Судьбу «высокоталантливого Куприна» Скиталец назвал «печальной», потому что в его книге «Юнкера» увидел «возвращение вспять», о прошлом Куприн написал только «как о чем-то невозможно хорошем», а получилось «серо, бледно и вымучено» (с. 608). В прошлое обращен и Б. Зайцев с его «интересом к «святым местам» и житиям». Оба писателя «блекнут и гаснут», «задыхаются в смрадном подполье эмиграции» (с. 608).

Формулировки Скитальца были осторожны и достаточно негативны, он понимал, что в «красной Москве» нельзя слишком высоко оценивать литературу русского зарубежья, но все же не стал говорить, что она находится в «стадии разложения и упадка». В «Жизни Арсеньева» отметил «хорошее <…> описание орловских полей». «Ювелир слова», «прирожденный академик», мастер «высокой техники», «высокоталантливый» — эти определения менее всего соответствовали ждановскому видению зарубежной литературы.

1. См.: Руднев А., Чуваков В. Скиталец // Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть ХХ века. Энциклопедический биографический словарь / Под общ. ред. В. В. Шелохаева. М.: РОССПЭН, 1997. С. 580; Чуваков В. Н., Руднев А. П. Скиталец // Литературная энциклопедия русского зарубежья (1918-1940). Т. 1. Писатели русского зарубежья / Гл. ред. А. Н. Николюкин. М.: РОССПЭН, 1997. С. 356; Воронцова Г. Н. Скиталец // Русские писатели. 1800-1917. Биографический словарь. Т. 5. / Гл. ред. П. А. Николаев. М.: Большая российская энциклопедия, 2007. С. 635.[↩]
2. См.: Речь С. Г. Петрова (Скитальца) // Первый Всесоюзный съезд советских писателей. 1934. Стенографический отчет / Под ред. комиссии в составе: И. К. Луппол, М. М. Розенталь, С. М. Третьяков. М., 1934. Репринт: М., 1990. С. 607-611. (В дальнейшем при цитировании этого издания страницы указываются в тексте.)[↩]
3. О ней см.: Лезинский М. Л. Встреча в Байдарской долине // Лезинский М. Л. Причастные лично. Очерки. Симферополь: Таврия, 1980. С. 109-114. [↩]
4. Самарский литературно-мемориальный музей им. М. Горького. Музей-усадьба А. Н. Толстого. (При цитировании рукописи В. Петровой номера листов указываются в тексте.) [↩]
5. Примочкина Н. Н. Писатель и власть. М. Горький в литературном движении 20-х годов. М.: РОССПЭН, 1998. С. 147.[↩]
6. См.: Перхин В. В. М. Горький и власть (по поводу четырех писем 1926-1935 годов) // Русская литература. 2011. № 2. С. 209-210, 224.[↩]
7. См.: Чуваков В. Н., Руднев А. П. Скиталец. C. 356.[↩]
8. См.: Петров-Скиталец Е. Об отце // Новый журнал. 1961. № 63. С. 153. [↩]