«Новые стансы к Августе» Иосифа Бродского. Еще одна попытка самоубийства

«Новые стансы к Августе» Иосифа Бродского — признанное «большое стихотворение», по существу цикл, состоящий из 12 строф-частей, объединенных не столько единым ритмическим рисунком, сколько образом лирического героя, обратившего свои новые стансы к новой Августе, к М. Б., инициалы которой вынесены в дедикативную позицию перитекста.

Хорошо известно, что адресат послания М. Б. — Марианна (Марина) Басманова, самая глубокая (по сути единственная) любовь Бродского, о которой Л. Лосев писал:

Бродскому не было и двадцати двух лет, когда он 2 января 1962 года познакомился с Мариной Басмановой. Молодая художница была почти на два года старше. Умная, красивая женщина производила сильное впечатление на всех, кто с ней встречался <…> Бродскому она казалась воплощением ренессансных дев Кранаха (в частности, он имел в виду эрмитажную «Венеру с яблоками») <…> Близкие отношения Бродского и Басмановой, осложненные уходами и возвращениями, продолжались шесть лет и окончательно прекратились в 1968 году, вскоре после рождения сына. Самый драматический момент в истории этого союза приходится на рубеж 1963 и 1964 годов. В течение осени 1963 года в Ленинграде усиливалась официальная травля Бродского, и в конце года, опасаясь ареста, он уехал в Москву. Новый год он встретил в московской психиатрической больнице, а в то же время в Ленинграде завязался роман между Басмановой и Дмитрием Бобышевым, которого Бродский считал близким другом <…> Двойная измена так потрясла Бродского, что в январе 1964 года он пытался покончить с собой, вскрыв вены… [Лосев 2008: 72–73]

Стихотворение (цикл) «Новые стансы к Августе» написано осенью 1964 года, в период тяжелого расставания влюбленных, когда Бродский уже находился в ссылке в Норенской.

Сразу обращает на себя внимание интертекстуальный характер названия стихотворения, которое прямо отсылает к «Стансам к Августе» Дж. Байрона. Напомним, что английским поэтом были написаны два стихотворения под названием «Стансы к Августе», датированные 16 апреля и 24 июля 1816 года. Как показывает сопоставление, претекстом Бродскому послужили «Стансы» от 24 июля, которые в издательской практике второй половины ХХ века чаще всего были представлены переводами Б. Пастернака (1940) и В. Левика (1953). Скорее всего, Бродский апеллировал к переводу Пастернака, но в его руках мог оказаться и (более выразительный, на наш взгляд) перевод Левика. Зная о практике самообразования Бродского, в том числе о самостоятельном изучении поэтом английского языка, можно представить себе, что он мог быть знаком (например, еще в Ленинграде) и с англоязычным вариантом стихотворения Байрона.

Сознательно обозначенная Бродским титульная перекличка «Новых стансов к Августе» заставляет предположить, что стихотворение посвящено возлюбленной, а его центральная идея — любовь и преданность (вслед за стансами Байрона). Именно так и определили направленность стихотворения исследователи. Л. Колобаева пишет:

Художественный строй стихотворения подчинен некоей внутренней логике, движению образной мысли, в котором можно выделить три ступени. В начальных строфах (I–VI) сильнее всего передано ощущение героем разрыва жизни <…> В центре стихотворения — обращение героя к природе и к Богу. Однако природа, исконное прибежище страдающего человека, не только не утешает и не успокаивает героя <…> но вызывает думы о бесперспективности и смерти <…> Когда же «лик» природы, стирающей «былое», «делается злым», душа героя восстает: «И всею пятернею чувств — пятью — / отталкиваюсь я от леса: / нет, Господи! В глазах завеса, / и я не превращусь в судью» <…> Это — вершина стихотворения, — преодоление себя, восстание против зла в собственной душе, с зовом Бога о помощи, — не судить! И последняя часть «Стансов» (строфы IX–XII) — звучит уже в новой, примиряющей тональности. Это <…> мысленное возвращение к ней, пусть призрачному ее образу, но уже освещенному улыбкой <…> Так раскрывается главное достоинство героя «Стансов» — мужество самопреодоления и примирения [Колобаева 2013: 49].

Предложенная Колобаевой интерпретация содержит тонкие наблюдения, определяет идею «мужества самоопределения и примирения», но, на наш взгляд, упрощенно рассматривает «внутреннюю логику, движение образной мысли» лирического персонажа Бродского, упускает ее главную событийную слагаемую. Более пристальное внимание к тексту «Новых стансов к Августе» открывает иные ракурсы «самопреодоления», обнаруживает ранее не замеченные критикой пределы «примирения» лирического субъекта Бродского.

Для более полного понимания центрального события в «Новых стансах к Августе» необходимо прежде всего обратиться к классическому претексту, осознать, с какой целью современный поэт апеллирует к Байрону, в какой мере опирается на — или отталкивается от — него.

Специалистам хорошо известно, что «Стансы к Августе» были написаны Байроном в сложный период его жизни, в последние месяцы пребывания на родине, перед отъездом в Грецию (в том числе и по причине скандального бракоразводного процесса с женой Анабеллой). Стансы посвящены Августе Марии, сводной сестре Байрона (Augusta Maria Byron, после замужества — Augusta Maria Leigh), возлюбленной поэта, о которой тот говорил, что она была единственной женщиной, которая всегда понимала его и в любых обстоятельствах глубоко и искренне сострадала ему.

Несомненно, Бродского в «Стансах к Августе» привлекает именно это обстоятельство — уверенность лирического героя байроновских «Стансов…» в возможности всецелого доверия его избраннице-«звезде».

В тот час, когда, окутан тьмой,
Трепещет дух осиротелый,
Когда, молвы страшась людской,
Сдается трус и медлит смелый;

Когда любовь бросает нас
И мы затравлены враждою, —
Лишь ты была в тот страшный час
Моей немеркнущей звездою —

читаем у Байрона; его лирический герой признается, что в самых страшных и суровых обстоятельствах жизни Августа оставалась его единственной спасительной надеждой («…надежда мне светила»), благословенным «чистым светом»:

Подобно оку серафима,
В годину злую бурь и бед
Он мне сиял неугасимо…

Одно слово возлюбленной для лирического героя Байрона ценнее «всего мира с его враждой»:

Пусть вечно реет надо мной
Твой дух в моем пути суровом.
Что мне весь мир с его враждой
Перед твоим единым словом!

Бродский явно усматривал параллели между состоянием лирического героя Байрона, истерзанного наветами и обвинениями, и собственной судьбой. Байроновские поэтизмы: «мы затравлены враждою», «окутан тьмой», «молвы страшась людской», «дух осиротелый» и др. — находят отзвук в реальных обстоятельствах жизни Бродского: судебная травля, далекая ссылка, одинокое затворничество в затерявшейся среди северных лесов маленькой архангельской деревеньке… И главное — любовь, чистая, искренняя, глубокая.

Между тем при явном сходстве внешних ситуаций («рухнула счастья твердыня», «обломки надежды на дне», «тоска и унынье», реальный судебный процесс, оставление родины) в отличие от байроновской Августы звезда Бродского, его Августа, лишила лирического героя поддержки и любви. Для Бродского, как известно, именно это было самым тяжелым испытанием. По свидетельству друзей, ни суды, ни преследования, ни публичная клевета не были столь мучительны для поэта, как драматичное (почти трагическое) расставание с М. Б. Создаваемый текст Бродского эксплицированно (в заголовочной позиции) ориентируется на стансы Байрона (точнее, ориентирует на них реципиента, слушателя или читателя) и одновременно проявляет контрасты, позволяя осознать сходство-несходство в смежных деталях-образах.

Незримое присутствие классического претекста оказывает семантически значимое влияние на посттекст.

Титульная апелляция к Байрону заставляет предположить, что «новые стансы», подобно английскому оригиналу, будут по форме обращением лирического героя Бродского к возлюбленной, к его Августе. Однако лирическое повествование Бродского актуализирует иную направленность — это не столько лирически взволнованный монолог, обращенный к новой Августе, сколько (особенно в первой части) имитация письма, попытка передачи в околоэпистолярной форме всех тех событий, которые свершились в недавнее время, отчасти разговор с самим собой:

Во вторник начался сентябрь¹.
Дождь лил всю ночь.
Все птицы улетели прочь.
Лишь я так одинок и храбр,
что даже не смотрел им вслед.
Пустынный небосвод разрушен,
дождь стягивает просвет.
Мне юг не нужен.

Стилистика коротких отточенных предложений с подчеркнуто прямым порядком слов (дождь лил, птицы улетели, небосвод разрушен) формирует атмосферу эпистолярной отчетности, отсутствия эмоциональной заинтересованности и во­влеченности лирического героя.

1. В работах Л. Лосева и В. Полухиной датой написания стихотворения Бродского называется 8 сентября 1964 года — вторник. Однако в строке Бродского вторник (1 сентября) уже в прошлом, сегодня «бушует надо мной четверг» (с. 90). Следовательно, дата написания стихотворения — скорее 3 сентября [Лосев 2008: 337; Полухина 2008: 103].[↩]